Завидное чувство Веры Стениной - Матвеева Анна Александровна. Страница 9

– После этого мы будем, по всей видимости, искать царские останки – всю оставшуюся жизнь, – смеялась Юлька.

Вера не смеялась – Валечка казался ей особенным. Кто бы ещё смог так наивно верить, что Юлька по сей день пребывает в девушках? Копипаста, отсмеявшись, рассудила, что проще будет уступить Валечке – хочет отдаться ей только после штампа, так тому и быть. Она не против!

Старшая Стенина восприняла эту свадьбу как личное несчастье, о котором даже говорить больно. А у Юлькиной мамы впервые после Серёгиной смерти перестало дёргать в боку и отдаваться в грудине – точнее, оно по-прежнему дергало и отдавалось, просто мама этого почти не замечала. Юленька выходит замуж! Хотя как играть свадьбу – непонятно. Во что наряжать молодую – тоже.

– Распишемся, и всё, – твердила Юлька. Она жадно смотрела на Валечку, а он всё чертил какие-то таблицы и просматривал глаза ночами – любовался юными царевнами. Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия… Юлька не ревновала – бедняжек давным-давно не было на свете.

Вера ожидала Юлькиной свадьбы, как ждут боли после слов врача: «Сейчас придётся немножечко потерпеть». Её собственные мечты о замужестве хранились там же, где все прочие, – на свалке памяти. Мышь грустно летала над ними, наматывая круги, точно самолёт, которому не дают посадку.

Венчались в крошечном храмике, похожем на игрушечный, – жених был здесь алтарным служкой. Юлька нарядилась в платье из марли, в тёмных кудрях белели пластмассовые заколки с висюльками. Вера надела строгий бархатный костюм и шарфик с люрексом – он царапал ей шею, как будто был связан из проволоки. Первую брачную ночь молодожёны провели у Юльки, мама деликатно уехала к родне, в Каменск-Уральский.

Наутро и Вера, и мышь ждали звонка от Юльки – но та не позвонила, хотя обещала как можно скорее рассказать «всё-всё-всё». К вечеру Стенина решилась набрать Юлькин номер сама – в трубке были вначале короткие пунктирные гудки, а потом длинные, как сплошное подчёркивание.

Появилась Юлька только через неделю – пришла румяная, в платочке, который ей, к сожалению, тоже шёл.

– Оно того стоило, так прикольно с этой бородой, – выпалила юная жена, а потом добавила встревоженно: – Верка, не вздумай проболтаться про Вадима и остальных. Он верит, что первый. Расскажешь – убью.

– А как ты меня убьёшь? – спросила Стенина, в душе которой, как в клетке, билась разъярённая мышь.

– Дура ты, Верка, – мягко сказала новобрачная и поправила платочек, потому что он сполз куда-то на затылок.

* * *

Примерно через полгода после свадьбы Валечка пришёл к выводу, что правы были всё же не участники поисков, с которыми он провёл вместе несколько лет, а православная церковь, так и не признавшая обнаруженные в Поросёнковом логу скелеты останками царя Николая и его семьи. Разочарованный Валечка отнёс в музей копии документов, отдал туда свои любимые фотографии – портреты с нежными царевнами (только одну себе оставил – Татьяну). Трижды прошёл от Посадской до урочища Ганина Яма, после чего объявил Юльке, что хочет стать священником.

В это самое время о своём визите в Екатеринбург объявили наследники Романовых – то была европейская ветвь, на которой созрели вполне себе сочные плоды: две крупные, величественные женщины и мальчик в костюмчике, про которого шептали «наследник». В нём искали сходство с цесаревичем, правда, находили лишь самые доброжелательные и слабовидящие.

Встречали высочайших гостей частным образом, но всем миром – и даже всей войной. Естественным образом сложилось, что вопрос о транспорте для Романовых был задан криминальным авторитетам – те ответили, что подгонят столько чёрных «мерсов», сколько надо. Тот, кто отвечал за визит в Екатеринбург живых царских останков, не признал бы этот факт даже под дулом актуального для сего натюрморта калашникова. Не знали о нём, конечно же, и царственные дамы, и мальчик в костюмчике – вообще, об этом как бы не знали все.

Чёрные «мерсы» прибыли в Кольцово строго в назначенный час. Юлька застолбила удобное местечко среди встречающих – она была здесь не только благодаря журналистским, как тогда выражались, корочкам. Ей поручили напоминать всем, кто будет угощать Романовых, важный факт: одна из царственных дам терпеть не может продуктов, нарезанных соломкой. Или кубики, или кружочки, строго пояснили Юльке.

Гости с достоинством рассаживались по машинам – чёрные платья, чёрные тонированные стёкла и зелёный летний город с чёрным прошлым. Юлька попала в один из последних автомобилей кортежа. На заднем сиденье ворковали две тетушки из свиты, а за рулём сидел накачанный молодец, походивший, как решила Юлька, на усечённую пирамиду. Если её перевернуть, конечно. Плечи у молодца были широченные, руки походили на два дерева с пышными кронами разбитых кулаков – «мерседесов» руль выглядел в них блюдечком. Стенина вспомнила бы по этому поводу бедняжку Дафну с картины Поллайоло [7] – у той тоже были руки-деревья. Но Юлька ничего такого не подумала. Она вообще вдруг разучилась думать – не иначе тоже превращалась в дерево.

– Сссьте, – сказал молодец Юльке и тётушкам, которые сначала потрясённо замолчали, а потом залопотали по-испански хрипло и отчаянно. На испанском языке, должно быть, очень удобно ругаться.

– Юля, – представилась журналистка и решительно протянула руку водителю. Ладонь мгновенно исчезла в его кулачище – так камешек скрывается на дне.

Водителя звали, как убиенного наследника, – Алексей. Был он не из болтливых. Молчал, пока гостей возили по Екатеринбургу и показывали, где стоял дом инженера Ипатьева – его снесли шар-бабой в семьдесят седьмом году. Молчал, когда обедали, и Юлька тоже молчала – поэтому на гарнир к отбивным высокие гости получили картофель, наструганный соломкой.

Юлька была не виновата в том, что все мысли, какие были у неё до встречи с Алексеем, словно бы собрали в одном месте и вдарили по ним шар-бабой. Она даже сидеть не могла спокойно – сиденье под ней раскалилось, как электрический стул. Алексей молчал эффектно – иные даже говорить так не умеют, как он молчал. Это было молчание, полное намёков, обещаний и приятнейших сюрпризов.

Дамы из свиты ещё до обеда попросили, чтобы их пересадили в другую машину – обе начали коптиться и фрагментами подгорать в раскалённом воздухе этого страстного взаимного молчания.

Интересно, я его выдержу? – думала Юлька, глядя, как Алексей крутит одной левой «мерседесовское» блюдечко.

Валечка, наверное, был в храме. Юлька попыталась думать о муже, но у неё не получилось. Она хотела взять интервью у царственных особ – и не сумела найти в сумочке диктофон.

– Не могу больше, – пролепетала она, когда гостей высадили наконец в Малом Истоке и чёрные «мерседесы» рванули кто куда, как стая спугнутых ворон.

– Завтра приеду, – сказал Алексей, глядя на дорогу. – Сегодня не могу, а завтра приеду. Пиши телефон, созво?нимся.

Юлька накорябала цифры на обратной стороне визитки. И пошла домой ждать звонка.

Дома сидел за столом муж – она совсем про него забыла. Ссутуленный, в кулаке – бородёшка, нюхает её, как букет (ладаном пахнет, после службы).

– Давай разведёмся, Валентин, – сказала Юлька. – По-моему, я тебя больше не люблю.

Муж выпустил из рук бороду. Что-то щёлкнуло в его лице, словно бы оно настроилось на новую программу. Юлька сразу поняла, что именно таким его лицо и сохранится в памяти, но даже эта мысль прошла как-то боком, мимо.

Было важнее другое: когда позвонит Алексей и позвонит ли? А ещё – что надеть? Одолжить у Верки сиреневый лифчик с кружевами? Верке он триста лет не понадобится, а Юлька постарается быть аккуратной.

После шар-бабы в бедной Юлькиной голове хватало места только на такие мысли. Она даже не заметила, что Валечка собрал чемоданчик и ушёл, притормозив лишь перед свадебной иконой, которой благословила его бабушка. Забрать икону показалось неправильным, но и оставлять не хотелось. Именно поэтому Валечка её и оставил – он давно тренировался в борьбе с собственными желаниями и очень не любил, когда они побеждали.

вернуться

7

«Аполлон и Дафна» – картина Антонио дель Поллайоло, итальянского живописца, скульптора и ювелира.