Лабиринт фараона - Брюссоло Серж. Страница 29
— Но это не я, — простонала Ануна. — Какая мне выгода?
— Никогда не известно, как поступит женщина, — заметил Дакомон. — Ход ваших мыслей непредсказуем…
Он целый час вливал в ее ноздри бальзам и эликсиры. Боль постепенно отступала, но Ануна вынуждена была признать, что больше ничего не чувствует. Мир вокруг нее лишился запаха. Оглушенная наркотиком, она уснула.
Утром ее разбудили голоса Дакомона и Нетуба Ашры, разговаривавших у входа в палатку.
— Сможет ли она теперь что-нибудь чувствовать? — спросил главарь шайки.
— Не могу сказать точно, — вздохнул архитектор. — Подобные носы весьма чувствительны, а слишком сильный запах может навсегда лишить их этой способности. Это правда. Она может выздороветь, но навсегда потерять свою былую чувствительность.
— В таком случае она нам ни к чему, — проворчал Нетуб. — Клянусь богами, мы опять потеряли время. Я уже начинаю подумывать, осуществима ли вообще твоя идея. А вдруг мы не найдем никого, кто сможет учуять твою чертову эссенцию? Об этом ты подумал?
— Время еще есть, — ответил Дакомон. — Анахотеп пока жив. А когда он отдаст богам душу, у нас будет в запасе два с половиной месяца для тщательной подготовки. Ты ведь знаешь, что его надо вымачивать в натроне семьдесят два дня, прежде чем положить в саркофаг.
— Люди теряют терпение, — возразил Нетуб. — Они маются от безделья. Скоро они взбунтуются, и я не смогу удержать их.
Ануна пережила три тяжелых дня, когда вокруг нее вообще не существовало запахов. Ее слизистая, обожженная перцем, не воспринимала абсолютно ничего — ни приятного, ни неприятного. Дакомон окружил ее вниманием и заботой, словно свою возлюбленную. Его нежность раздражала девушку, которая к тому же чувствовала, что вот-вот сдастся. Привыкшая повиноваться пожилым людям, обращавшимся с ней как с податливой девчонкой, дрессировавшим ее, как животное, она открывала в себе новые ощущения, опьяняющие, словно дым конопли.
«Для него это только игра, — мысленно повторяла она себе, стараясь вызвать в своей душе ожесточение. — Нельзя поддаваться его заигрываниям. Он так привык соблазнять, что делает это бессознательно».
Знала она и о нетерпении Нетуба Ашры.
К счастью, Ануна победила болезнь, и постепенно к ней стали возвращаться ее способности благовонщицы. Тренировки возобновились, к большому разочарованию Ути, который, очевидно, рассчитывал, что благодаря своей хитрости навсегда избавится от Ануны.
— Мы приближаемся к цели, — однажды вечером сказал Дакомон. — Надо бы отпраздновать это событие. Я чувствую, что ты на пороге успеха.
Он казался очень возбужденным, глаза над повязкой блестели болезненным блеском. Когда он выгнал Ути из палатки, приказав возвратиться не раньше рассвета, Ануна поняла, что должно произойти. Она испытала одновременно страх и желание и призналась себе, что давно с нетерпением ждала этого момента.
Архитектор подал ей чашу, до краев наполненную пальмовым вином, и приказал выпить до дна. Она послушалась. Голова у нее закружилась. Было очень приятно. Дакомон задул светильники и бросил в курильницу щепотку конопли, которая сразу заполнила палатку одурманивающим дымом.
«Он хочет меня одурманить, — подумала Ануна. — Он полагает, что, опьянев от наркотика, я буду меньше бояться».
И она поняла, что он собирается снять маску… Проделывал ли он то же самое со своими предыдущими «ученицами»? И церемониал был такой же — вино, конопля… а потом ощущение ужаса?
Дакомон казался не совсем нормальным; Ануна была уверена, что он нажевался голубого лотоса. Он заливисто смеялся, словно мальчишка над забавной шуткой, и обильно потел. Пот имел приятный запах мелиссы, и ей чудилось, что она находится в саду.
Опьянев от вина, Ануна плохо сохраняла равновесие. Когда ладони молодого человека легли ей на плечи, колени у нее подогнулись и она повалилась на циновку. У нее больше не было сил противиться ему.
«Встань! — издалека крикнул ей внутренний голос. — Беги. Ты не сильнее других. Когда он снимет свою повязку, ты закричишь, и он придет в ярость. Уходи, уходи, пока он тебя не убил. Ты же видишь, он не в себе».
Но она отказалась послушаться голоса. Она твердила себе, что не боится, что работала в Доме бальзамирования, что привыкла к трупам, что жизнь закалила ее, что…
Дакомон уже раздевал ее. Руки его были на удивление мягкими и нежными — такие бывают только у богачей, — и Ануне приходилось лишь случайно касаться их… Она уступила.
— Не закрывай глаза, — странным свистящим шепотом произнес Дакомон. — Пусть веки твои будут открыты. Я хочу, чтобы ты смотрела на меня.
Ладони девушки вспотели. Она не ошиблась. Он сейчас раскроется перед ней. Об этом он думал с самого начала. Он наверняка надеялся, что она выдержит это последнее испытание, так же как победила все ловушки лабиринта. Он сделал на нее ставку и вообразил, что у нее иной склад характера и что в отличие от других девушек она, не моргнув глазом, вытерпит вид его изуродованного лица. Ануна и сама думала почти так же, но сейчас она уже не была так уверена в себе. Она вдруг пожалела, что выпила мало вина и вдохнула недостаточно дыма конопли. Ей хотелось впасть в то состояние, которого достигают некоторые жрицы при помощи лотоса.
Дакомон был обнажен. Очень нежно он развел бедра девушки и вошел в нее.
— Я знал, что с тобой все будет иначе, — прошептал он. — Ты совсем не похожа на тех девок, которых приводил мне Нетуб… Ведь ты сильнее, правда? Ты ничего не боишься, я почувствовал это с первого дня.
Ануне захотелось крикнуть, что он ошибается, что ему лучше отказаться от своих планов, что она совсем не уверена… Но он был очень умелым и знал, как обращаться с женщинами: он познал их еще почти в детстве, постоянно посещая гарем. Ануна задрожала от наслаждения, ощутив крепкие мускулы его груди. О боги! До чего нежной была его кожа.
— Смотри на меня, — прерывисто дыша, шептал Дакомон. — Смотри мне в глаза…
Он склонился над Ануной, полностью подчинив ее своей власти. Вдруг она увидела, как он поднес к своей повязке правую руку. Она захотела помешать ему, но он схватил ее за горло и прижал к полу. Опоздала, теперь его не остановить. Задыхаясь, потому что он чуть не задушил ее, она беспомощно смотрела, как он медленно разматывает льняную повязку, несколько раз обмотанную вокруг головы. Может быть, ею он удавит ее через минуту, как удавил тех, кто не выдержал испытания.
— Нет! — через силу прохрипела она. — Только не это…
— Смотри, — в последний раз приказал Дакомон, — смотри на меня хорошенько!
И повязка упала с его лица. Все еще соединенный с чревом девушки, он увидел на ее лице гримасу отвращения. Рана была ужасной. Нос, срезанный вровень с лицом, придавал ему вид прокаженного. Рана гноилась, из ноздревых отверстий сочилась сукровица. И это жуткое впечатление усиливалось контрастом с прекрасными глазами и чувственным, красиво очерченным ртом. Ануне удалось не закричать, и Дакомона это приободрило. Улыбка прорезала его губы. На миг он посчитал партию выигранной, не зная того, что улыбка делала его похожим на скелет.
— Хорошо, — дрожащим голосом произнес он. — Я не ошибся в тебе. Ты та, которую я ждал. Мы будем неразлучны. Мы заключим союз. Поцелуй меня… — Он наклонил свое изуродованное лицо к лицу девушки. Капля гноя упала на губы благовонщицы. Этого она уже не смогла вынести. Она закричала, отбиваясь от него и пытаясь столкнуть его с себя. Безумие мелькнуло в глазах Дакомона. Он приподнялся и изо всех сил стал хлестать Ануну по щекам, выкрикивая при этом страшные ругательства.
— Я выколю тебе глаза! — заикаясь от ярости, вопил он. — В гробнице все равно будет темно, а мне нужен только твой нос… Мы дополним друг друга: я стану твоими глазами, а ты моим обонянием. Вот увидишь, прекрасная получится пара. Перестань вертеться. Это не займет много времени.
Ануна увидела, как он взял лежащий рядом медный кинжал с хорошо отточенным лезвием. Отпрянув, она обеими руками ухватилась за его запястье, чтобы отвести лезвие от своего лица. Последовала короткая схватка; и они перевалились на бок. Дакомон беспрестанно изрыгал ругательства. Ануна уже начала терять силы, как вдруг он умолк и обмяк в ее руках. Девушка поняла, что во время борьбы он наткнулся на свой собственный нож и лезвие вошло в его грудь — как раз под левый сосок, там, где сердце. Она так обессилела, что не смогла даже оттолкнуть его от себя. Она заплакала и затряслась, не в силах избавиться от мертвеца, чья плоть все еще находилась внутри ее. Какой-то человек, привлеченный криками, вошел в палатку. Это оказался Ути. Увидев, что его хозяин мертв, он начал пронзительно причитать, напомнив Ануне плакальщиц из Пер-Нефера.