Одна лошадиная сила - Стрелкова Ирина Ивановна. Страница 77

— Нет, нет… — Шилов все энергичнее мотал головой. — Не в чулках. Хвост длинный. И лет не семь — поболе.

Дежурный еще порылся в записях, но больше там гнедых не нашел. Только один — в белых чулках и с остриженным под корень хвостом.

Фомин слышал от старых рыбаков, что в прежние времена леску делали из конского волоса, выстригали помаленьку из хвостов, особо ценя белые. Но кому и зачем сейчас понадобилось отхватить у несчастного гнедого весь хвост целиком? Как ему теперь от оводов защититься, от прочей мухоты? Дикая, жестокая, бессмысленная выходка! Фомину вспомнились слова автоинспектора, с которым он ездил к туристам: «Сами не уважаем рабочего коня, потому и мальчишки себя так ведут». Конечно, не уважаем. В Ермакове обнаружился какой-то гнедой, а заявления о его пропаже нет. Совершенно безобразный и возмутительный факт. И если копнуть, выяснится, что где-то уже преспокойно сочинили акт, написали, что гнедой сломал ногу и его пришлось пристрелить. Или еще под каким-нибудь предлогом списали, зная, что за коня строго не спросят. За Вихря ведь тоже ни с кого не спрашивают.

— С завтрашнего дня вы сами начнете искать своего рыжего с белой отметиной! — приказал Фомин Шилову.

Шилов изобразил полную готовность:

— Я что? Я пожалуйста! Лишь бы начальство разрешило отлучиться в рабочее время с рабочего места. Вихря ведь не по деревням придется искать. По лесам да по полям. Он не такой, чтобы его поймали и запрягли. Вихрь никого к себе близко не подпустит.

После ухода Шилова Фомин сказал дежурному:

— А гнедым, который в Ермакове, я займусь сам. Найду, кто хозяин, и установлю, почему не заявлял. Пора кончать с бесхозным отношением к лошадям.

— Не тем тебе надо заниматься, Фомин, — рассудительно возразил дежурный. — Тебе, Фомин, надо подумать, и очень крепко, с чем ты пойдешь к Петру Петровичу сегодня в шестнадцать ноль-ноль.

…В шестнадцать ноль-ноль вместе с Петром Петровичем Налетовым приехал заместитель по оперативной части Вадим Федорович Баранов. Фомин поплелся докладывать, что дело о ружье становится сложным и запутанным. Но вопреки его ожиданиям и посулам дежурного, Петр Петрович уделил безуспешным поискам ружья только одну, правда сокрушительную, фразу:

— Действовал ты недостаточно оперативно, без огонька, потому и не добился результата.

Оказалось, Фомин вызван на шестнадцать ноль-ноль по совсем другому поводу.

— С утра сегодня занимаемся твоими туристами, — сообщил Налетов. — Там действительно что-то не чисто.

— Как видишь, — он кивнул на Баранова, — и Вадим Федорович, несмотря на воскресенье, тоже здесь. Уже установлено, что шины привез в ремонт шофер Куприянов. Он же их отвез сегодня утром. Мы его пока не трогаем. Поглядим, что дальше.

«Куприянов? Но ведь Кисель говорил, что художника направил к дяде Васе он!» Фомин помялся и передал Петру Петровичу утренний разговор с директором музея Киселевым.

— А-а-а, опять твой детектив, — ехидно заметил Баранов.

— Его информация оказалась своевременной и полезной, — твердо заявил Фомин. — Мы должны опираться на общественность!

Покидая кабинет Налетова, Фомин подумал: «А ведь Кисель не поверит, что я за него заступался. Хоть клянись — не поверит».

Дома Валентина Петровна встретила Фомина вопросом:

— Ты Володю на улице не встретил? Он только что ушел.

— Что ему нужно? — подозрительно спросил Фомин.

— Ничего. Зашел в гости, рассказывал о своих планах. Он собирается создать при музее исторический кружок. Уже есть актив, ребята из Двудвориц. Он хочет познакомиться с их школьными характеристиками. Я позвонила в Двудворицкую школу и договорилась, ему покажут характеристики.

— Значит, Кисель все-таки приходил не в гости, а по делу, — проворчал Фомин. — Напрасно я заподозрил, что он ходит любезничать с тобой, пока я на работе.

Продолжая ворчать, Фомин оставил в передней ботинки, сбросил в комнате пиджак, прошел в ванную и встал под душ, резко переключая то на горячую, то на холодную воду. «Эх, все равно с баней не сравнить. В субботу сходишь в баню, попаришься, и всю неделю голова ясная, работоспособность отличная. Если бы в эту субботу я побывал в парилке, не было бы безрезультатной копотни с пропавшим ружьем. Я бы мигом нашел. Да, вся причина в том, что у меня сорвалась субботняя баня. — Фомин яростно намылил голову и пустил почти кипяток. — Так! Улучшим кровообращение!… Но каков Кисель! Что ему надо в Двудворицах?» Ванную заволокло паром, Фомину начали приходить в голову дельные планы на завтра.

Он выбрался из ванной красный, как помидор, с махровым полотенцем на шее, и уселся за кухонный стол, поминутно вытирая полотенцем обильный и крупный пот.

— И напрасно ты подозреваешь Володю Киселева. — Валентина Петровна поставила на стол тарелку щей и села напротив. — Про твои дела он меня совершенно не расспрашивал. Ни про лошадников, ни про ружье. Не будет он заниматься всякой мелочью после того, как раскрыл ограбление, происшедшее семьдесят пять лет назад!

VII

В понедельник Володя вышел из дома спозаранку, чтобы перехватить на автобазе Куприянова. Затем Володе предстоял визит в Двудворицкую школу, где канцелярия откроется не раньше десяти. Разрыв во времени примерно два часа. Можно бы забежать домой, но слишком дальний конец. Поэтому Володя решил сразу взять с собой блокнот Кости-Джигита.

Спускаясь вниз по улице Лассаля, Володя размышлял о том, что два часа сегодня пропадут зазря. Расточительность времени — худшая из всех. Так говорил итальянский писатель Чезаре Канту. Человеку, который дорожит своим временем, необходимо иметь хотя бы какое-нибудь средство передвижения. «Хотя бы лошадь!…» — мелькнуло в голове, и сразу представилась сытая лошадка, запряженная в коляску на рессорах, в ту самую коляску, которая до сих пор хранится вместе с прочим хламом в бывшем каретном сарае во дворе музея.

«А почему бы и нет? — спросил себя Володя совершенно серьезно. — Зубной техник Галкин ездил на «Запорожце», теперь купил «Москвича». А я буду ездить на собственной лошади, это дешевле. Не так уж трудно запасти на зиму сена. У меня есть опыт, я держал козу и вполне справлялся…» Володя увидел дивную картину. Вот он утром запрягает свою смирную — непременно смирную! — лошадку и едет на работу. И другие едут на работу на дрожках, в колясках, во всяких прочих экипажах. Володя почтительно раскланивается с едущей в больницу на дрожках с красным крестом Галиной Ивановной и при этом замечает, что он сам уже в бороде и в усах. Что ж, вполне естественно для интеллигентного человека, живущего в провинции. «Как только заведу лошадь, так сразу же отпущу бороду и усы».

Володя продолжает воображаемую поездку по Путятину, где наконец оценили конный транспорт, самый дешевый и не загрязняющий атмосферу. Володя заезжает во двор музея, ставит свою смирную — непременно смирную! — лошадку в старинную конюшню. Потом на его лошадке сотрудники музея отправляются в горсовет, по другим делам. Или лошадку запрягают в телегу, привозят на ней уголь, дрова. Сколько удобств! Не надо обивать чужие пороги, выклянчивать машину. Все сами, на своем транспорте…

В мечтах Володя не заметил, как дошагал до автобазы. Он подоспел вовремя — из ворот выезжал голубой ЗИЛ Куприянова.

— Толково! — заявил Куприянов, выслушав Володино предложение. — Сделаю. Сегодня же. В самом лучшем виде.

Провожая взглядом тяжелый ЗИЛ, Володя с особым вниманием остановил взгляд на могучих колесах. «Никакой лошадке с тележкой не справиться с тем, что сегодня сделает Куприянов на своем ЗИЛе…»

Деревенскими улочками Крутышки Володя вышел к городскому парку. Когда его закладывали в 1929 году, в честь первой пятилетки, безвестный фотограф забрался на крышу фабрики и запечатлел с высоты пустырь, нарядных рабочих и работниц, сажающих молодые деревца. В прошлом году Володя попросил клубного фотографа Шарохина сделать снимок с той же самой точки. Теперь в музее висят рядом две фотографии. На второй — густые кроны деревьев, сплошная зелень, из нее выглядывает макушка карусели и раковина танцплощадки.