На пороге ночи - Брюссоло Серж. Страница 51

Санди не смела пошевельнуться из боязни вызвать дуновение, которое могло потревожить маленький народец Декстера Маллони.

– Сначала я частенько их доставал, – сокрушенно прошептал паренек. – Они вволю могли позагорать на солнышке. Но кое-кто очень хотел украсть мою коробку, так что пришлось от этого отказаться. Теперь, вынужденный подолгу оставлять моих подданных без света, я превратился в никудышного монарха. Да и само королевство разваливается… взгляните на складки. Они становятся все более заметными. Недалек день, когда Южная Умбрия распадется на четыре части, и тогда разразится гражданская война. Многие погибнут, и мне не хватит конвертов, чтобы всех предать земле.

Юноша постоянно что-то подправлял или менял местами в своей головоломке, каждый раз отходя подальше, чтобы оценить общее впечатление, и шепотом разговаривал с кем-нибудь из «подданных» на языке собственного изобретения.

«Фобия разрушения, страх перед распадением мира на части, бесконечные попытки подстраховаться, навязчивые состояния», – перечисляла Санди в уме симптомы, которые ей удалось выявить в поведении Декстера, подводя итог своим наблюдениям. Иногда фантазм юноши казался ей чересчур логичным, имеющим слишком четкое построение, хотя подобные явления и были распространены среди так называемых артистичных натур. Разве коллаж-техника, используемая некоторыми художниками, не уходит корнями в тот же недуг?

«Если выставить Южную Умбрию в витрине какой-нибудь известной галереи, наверняка отыщется чудак, желающий ее приобрести за двадцать тысяч долларов!»

Санди все время казалось, что юноша следит за ней, пытаясь угадать ее настроение.

– Не могли бы вы оказать мне одну услугу? – вдруг тихо попросил он. – Разумеется, я не вправе вас принуждать, но если вы согласитесь, я сделаю вас почетной гражданкой Южной Умбрии. Дадите мне свою фотографию, я вас вырежу и положу в коробку.

– Но чем я могу вам помочь? – спросила Санди, стараясь скрыть охватившую ее тревогу.

– Вы возьмете с собой мою страну и прогладите ее теплым утюгом. Потом заклеите скотчем места сгибов, чтобы они окончательно не порвались. Для меня и моего народа это очень важно. Здесь мне не разрешают входить в бельевую, а медсестрам я не доверяю. Скажите, возможно ли выполнить мою просьбу?

– Я все сделаю сегодня вечером, – растерянно пробормотала Санди, – а завтра верну вашу страну выглаженной и окрепшей.

Ей было не смешно, когда она произносила эти слова.

Пришло время освободить палату, любезно предоставленную им Роуз Сандерман. Перед расставанием Санди получила из рук Декстера аккуратно сложенную Южную Умбрию и убрала ее в сумочку. Она невольно задала себе вопрос: что подумал бы обо всем этом доктор Атазаров? По выражению лица Декстера нетрудно было догадаться, что он очень волнуется, перепоручая ей свои владения.

«Он оказывает мне огромное доверие, – сказала себе Санди. – Но почему именно мне, ведь он здесь провел уже столько времени? Куда естественнее для него было бы обратиться к Роуз».

И снова, покидая территорию больницы, Санди ожидала, что за спиной вот-вот раздастся свисток, который положит конец ее экспериментам.

Вернувшись в мотель, она тут же прошла в помещение для глажения белья и осторожно провела утюгом по листу бумаги, моля Бога, чтобы никто не застал ее за этим занятием. Придя в комнату, она долго смотрела на коричневатую Южную Умбрию, которую глубокие бороздки на сгибах делили на четыре приблизительно равные части. Резкий телефонный звонок вывел Сандру из оцепенения.

– Ну как? – раздался голос специального агента Ми-ковски. – Дело продвигается?

– Пробую расположить его к себе, – ответила Санди. – По-моему, я на верном пути. Кажется, Декстер серьезно болен.

– Кажется? У тебя есть сомнения?

– Не знаю. Но интуиция мне подсказывает, что здесь не все просто. В его мании все выглядит уж слишком продуманным. В таком возрасте психозы еще не могут быть до такой степени логичными. Обычно это проявляется позже, в период зрелости.

– Симулирует? Но какой смысл?

– Погоди… Не увлекайся… Пока это только предположение. Уж слишком быстро между нами возник контакт, и я не исключаю, что он хочет меня как-то использовать. Шизофреники всегда очень подозрительны.

– Но чего он может от тебя ждать?

– Не имею понятия. Мне нужно еще немного времени.

Когда Миковски поинтересовался у Санди, что она делает в данный момент, у нее возник огромный соблазн сказать правду: «Я выгладила Южную Умбрию, поставив утюг на отметку шерсть, а теперь укрепляю ее с помощью клейкой ленты, чтобы не допустить гражданской войны». Однако Санди благоразумно промолчала, не желая, чтобы шеф велел ей завтра с первым же рейсом возвращаться назад.

– А у нас неприятности! – бросила ей в лицо Роуз Сандерман, как только Санди на следующее утро появилась в детском отделении. – Уверена, что это результат вашего вчерашнего визита. Ведь я предупреждала, что мальчика легко вывести из равновесия. Он уже давно этого не делал. Мой долг поставить в известность доктора Атазарова. Я не уверена, что ваше присутствие благотворно влияет на больного…

– Что произошло? – прервала ее Санди.

– Декс… поранился, – ответила медсестра, потупившись. – Ах, как досадно! Подумать только, вот уже три года, как он оставил эту практику.

– Поранился? Серьезно?

– Нет, срезал кусочек кожи у себя с живота, как обычно.

– Откуда у него нож?

Роуз пожала плечами.

– Послушайте, – с раздражением сказала она, – вы прекрасно знаете, что им ничего не стоит раздобыть его, если они очень захотят. Декс изготовил что-то вроде скальпеля из консервной банки, заточив его о стену. Невозможно следить за каждым больным двадцать четыре часа в сутки или всех обыскивать трижды в день, ведь здесь не тюрьма – мы стремимся лечить людей, не подвергая их унижениям. Впрочем, возможно, у вас в ФБР в ходу совсем другие методы.

На эту колкость Сандра решила не отвечать. В больнице у нее не было никаких прав. Продолжай она настаивать на своем, Атазаров мог поднять шумиху в прессе, на телевидении, громко возвещая о давлении со стороны полиции. Санди сделала вид, что по-настоящему встревожена здоровьем юноши. Теперь она начала понимать, что на каком-то этапе между Роуз и Декстером завязались отношения, подобные тем, что установились между ней самой и Робином.

– Я не предполагала, что у Декстера склонность к членовредительству, – с сожалением произнесла Санди. – Атазаров мне ничего не говорил.

Роуз отвернулась, явно смущенная.

– Увы, – вздохнула она. – Одно время он к этому пристрастился. Рисовал шариковой ручкой у себя на животе или груди, а затем вырезал лоскуток кожи с помощью любого острого инструмента, который попадался ему под руку. И требовал, чтобы лоскутки опускали в пузырьки с формалином.

– Вы сказали «рисовал», что именно?

Медсестра удивленно вскинула брови.

– Так, ничего особенного, – промолвила она. – Просто фигурки геометрической формы с двумя острыми концами… наподобие части сборной головоломки.

У Санди сразу возникло подозрение… какая-то неясная мысль, пока лишь предположение…

– Вы их сохранили? – прошептала она. – Ну, эти… пузырьки? Они не пропали?

Роуз задрожала, застигнутая врасплох. Она оглянулась, желая убедиться, что коридор по-прежнему пуст.

– Да, – неохотно призналась она. – Но не говорите об этом доктору Атазарову. Я сберегла их для Декстера, чтобы его успокоить. Если бы их выбросили, состояние мальчика могло ухудшиться. Еще совсем недавно он требовал, чтобы я ему их демонстрировала раз в неделю, и он пересчитывал пузырьки. К счастью, потом Декстер про них забыл.

– А мне вы можете показать? Только показать?

– Не сейчас, – попросила Роуз. – Сегодня я на дежурстве. Когда-нибудь в другой день. Правда, вы будете разочарованы – в них нет ничего интересного. Обычные лоскутки кожи, плавающие в формалине. Диссертацию на этом не защитишь.