Пляски теней (СИ) - Клецко Марина. Страница 19

На фоне этой древней, библейской болезни, которая подобно апокалипсическому зверю пожирает плоть еще живого человека, превращая его в обезьяноподобного уродца, все казалось мелким, несущественным.

– Что ж это за наказание? – печалилась матушка. – Жили себе мирно, не грешили, Боженьке молились, а тут вдруг напасть такая! Машенька, – обращалась она к своей невестке, – спроси у своего доктора, может, мы не поняли чего? Диагноз, может, ложный?

Бедного батюшку таскали по врачам, прослушивали, просматривали, делали бесчисленные инфекционные посевы, но … и провинциальные врачи, и столичные светила вздыхали и, скорбно качая головой, диагноз подтверждали.

По ночам матушка Нина, мучимая новыми страхами, плакала. Ей было жалко мужа, жалко себя. «Жили себе потихоньку да помаленьку, не торопясь, боженьке всегда исправно молились, а тут экая беда!  Господи, за что ж такая судьба нам? – сетовала матушка. – Господи, за что? За милосердие, тобой же посланное, нас наказываешь? Всю жизнь людям отдавали! Молились за убогих грешников, от радостей жизни отказывались во имя чего? Чтобы на старости лет столкнутся с такими испытаниями?».

Смутные подозрения рождались в ее уме. «Может, чего не так мы делаем, – думала она, – может, какие грехи неисповеданные есть, может, чего не видим в делах своих? «Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего!», – читала попадья великопостную молитву Ефрема Сирина, надеясь, что Господь вразумит ее, сжалится и чудом своим, благодатью своей божественной исцелит ее батюшку, уничтожит эту пакость, эту Печать зверя, этот знак отверженных библейских грешников. Во сне матушке приходили страшные образы, она видела сухопарых, жилистых уродцев с лицами, напоминающими смеющихся фавнов, и телами, изъеденными крупными лиловыми язвами.

Матушка с ужасом смотрела на мужа и видела, как меняются его очертания. И без того худенький, он еще больше осунулся, побледнел, истончился весь. Когда-то подогнанная по фигуре ряса теперь смотрелась мешковато, реденькая бородка совсем побелела, он стал молчалив, а главное – у него появилось какое-то чужое, отрешенное выражение глаз, словно батюшка уже смирился со своей болезнью, опустил руки и ждет неизбежного конца. По привычке он еще нагружал себя домашней работой: что-то без конца мастерил, выпиливал, шлифовал, но теперь в его движениях появилась плавность, неторопливость, порой он останавливался и задумчиво смотрел вдаль, словно там, поверх темнеющих верхушек деревьев, он видел нечто особенное, сокрытое от глаз простого человека, и это нечто наполняло его тихой грустью и давало силы жить.

По вечерам он вновь приходил к Маше, привычно садился около камина, наливал бокал вина, чаще всего молчал, печально глядя на тлеющие в камине угли. Как мелко и ничтожно, несущественно перед лицом приближающейся смерти выглядели семейные склоки, это бестолковое цепляния друг друга, подозрения, обвинения, угрозы… И, в конце концов, так ли важно, кто кого любит, кто с кем спит, кто как верует? Имеют ли смысл наши тревоги, наше бессмысленное, муравьиное мельтешение перед неизбежным финалом? Ничего не имело смысла, важен был лишь финал, но он вырисовывался не просто пугающим, а безобразным. Уродливое, распадающееся тело и стыд. Глухой стыд. Потому как священник, врачеватель душ человеческих, не может быть осквернен этой постыдной болезнью, этой печатью отверженных грешников.

Батюшка испытывал мучительный страх смерти, но к этому страху примешивалось странное, непривычное ощущение любви ко всему живому: и к деревенским старушкам, пахнущим нафталином и скотным двором, и к развязным охотникам, устраивающим на близлежащей базе субботние перестрелки, и к любопытным, вечно сующим свой нос в семейные дела соседям, и к Маше, строптивой, лживой, но бесконечно близкой и родной.

ГЛАВА 21

ВЕЛИЧИЕ МЕДИЦИНСКОЙ НАУКИ

Прошло несколько месяцев. За это время многое изменилось в семье священника. Батюшка вновь ожил, окреп, в его взоре появилась прежняя твердость и нетерпимость к человеческим слабостям. Матушка тоже воспряла духом и с удвоенной силой бросилась на борьбу с грехами, коими в избытке были наделены окружающие ее люди: не достаточно окрепшие в духовной брани прихожане, деревенские бездельники, праздно шатающиеся дачники и беспечные родственники во главе с распустившейся вконец невесткой.

Что же было причиной столь неожиданных изменений? Величие медицинской науки! Отфильтровав бесчисленное количество врачей, их советы, рекомендации и предупреждения, матушка Нина остановила свой выбор на известном медицинском светиле, профессоре кафедры клиники кожных и венерических болезней Военно-медицинской академии Санкт-Петербурга. Пожилой доктор мельком взглянул на кипу врачебных заключений и, с удивлением глядя на необычную семейную пару, совсем потерянного священника в длинной черной рясе с блестящим крестом на груди и его жену, дородную свежую даму с невыразимо скорбным лицом, участливо произнес:

– Полвека еще проживете! Слава богу, есть гормональная терапия, и то, что лет двадцать назад сожрало бы вас за пару лет, теперь легко купируется. Излечить – не излечим, но… жить с этим можно!

– Как? – не веря своим ушам прошептала дама, – пару таблеток в день и все? Здоров? Не может быть!

– Ну, здоров – это вы, матушка, погорячились. Системные эффекты, безусловно, будут. Гипокалиемия, синдром Кушинга, потеря мышечной массы, психические нарушения, делирий, да много чего еще, но… все это переносимо по сравнению с основной болезнью.

– Доктор, миленький, да вы наш спаситель! – оживилась Нина Петровна и, мельком взглянув на мужа, продолжила – А на нас эта болезнь перекинуться не может?

– Этиопатогенез заболевания в настоящее время остается до конца невыясненным, – вздохнул профессор. – Аутоиммунное заболевание, вызываемое представителями группы ретровирусов. Инкубационный период длительный – лет двадцать пять. Поэтому… соблюдение правил личной гигиены не повредит ни вам, ни вашим родственникам.

На этом и распрощались. Мудреные термины, произнесенные гениальным профессором, матушка не уразумела, очевидным был лишь факт безоблачной и, главное, продолжительной жизни. Пятнадцатиминутная беседа с всезнающим доктором окрылила Нину Петровну. Неподъемная тяжесть свалилась с ее плеч. Страхи, сомнения, зачатки самобичевания испарились в мгновение ока, мир вновь выстроился правильным и понятным образом. Удивительна все же сила науки! То, что еще день назад казалось жуткой трагедией, обернулось пустяковой историей незначительного недомогания.

Матушка ликовала, хотя и понимала, что счастье ее не будет полным, пока не найдет она ответ на давно мучивший ее вопрос: за что Господь наградил батюшку пусть, как теперь выяснилось, и не смертельной, но все же не совсем понятной и, главное, не совсем приличной болезнью. Нина Петровна размышляла над этим довольно долго. Два часа, а именно столько мчался скоростной «Сапсан» из Петербурга до небольшого провинциального городка, она думала о причинах загадочного недуга с «неясным этиопатогенезом». К концу пути ответ вырисовался сам собой. Нет ничего тяжелее родительской заботы о погибающих детях, нет ничего тяжелее душевных мук того, кто видит падение ближнего. Бессонные ночи, беспрестанные молитвы, эта постоянная, не переходящая тяжесть в сердце – все это не могло пройти бесследно. «Бедный, бедный батюшка!» – матушка с нежностью погладила по плечу спящего в кресле мужа.