Ночная незнакомка - Брюссоло Серж. Страница 6

То ли дело она! Ей часто снился сон. Совершенно нагая Джейн проходит по белым комнатам огромной пустой квартиры, Проникающие через окно солнечные лучи освещают бесконечную анфиладу комнат. Сияние солнца, сливающееся с белизной стен, опьяняет ее, наполняет негой, ей ничуть не страшно, наоборот! Постепенно Джейн смелеет, ее охватывают возбуждение и восторг, и она начинает носиться по комнатам, открывая новые и новые двери бесчисленных пустых комнат, белоснежных, без единого пятнышка или пылинки. «Здесь все мое, — в упоении шепчет она. — Все принадлежит мне! Я сделаю с квартирой все, что захочу!»

В этот момент она, дрожащая от счастья, обычно просыпалась в своей крошечной отдельной палате, которую выхлопотал для нее доктор Крук.

У Джейн была маленькая тайна, в которую она никого не посвящала. В кармане халата она хранила записную книжку, куда сразу после выздоровления принялась записывать все, к чему имела пристрастие. Должна же она была в конце концов понять, какую пищу любила, что ей нравилось читать или надевать на себя!

Выяснилось, что Джейн предпочитала яркие цвета пастельным оттенкам, соленья и острые блюда — пресной пище. Она терпеть не могла сахар и его производные: конфеты, пирожные, варенье. Интеллектуальные склонности Джейн подталкивали ее к чтению крутых детективов, где было много эротики, бестселлеров «черной» серии, изобилующих ужасами, что вызывало справедливые упреки медсестер: «Не читайте эту дрянь, дорогая, если не хотите подвинуться рассудком!»

Джейн не хотелось уходить из больницы, однако на нее начинало давить вынужденное заключение в четырех стенах. Порой ее преследовали абсурдные, трудно обуздываемые желания: проскакать на неукротимом скакуне по самому краю морского берега, там, где на песок набегает пенящаяся волна. Что еще? Взобраться на спину мужчине, впиться ногтями ему в бедра, до крови искусать, измучить поцелуями. Во сне она предавалась этому без всякого стыда, зато, просыпаясь, чувствовала на губах терпкий привкус греха, смешанный с ощущением испытанного блаженства. Джейн сознавала, что ее сновидения вырастают из бездарных фильмов, увиденных по телевидению в больничном холле, где вечерами собиралась толпа неразличимых, одетых в теплые халаты зрителей. Но сам факт, что сознание «вырезало» именно эти кадры, доказывал, что в ее крови бродило старое вино первобытных инстинктов. Она не рассказывала о своих снах никому, уж тем более психоаналитику, которого приставили к ней со времени ее возвращения к жизни. «Надо же, — удивлялась иногда Джейн. — Как быстро я приспособилась к вранью! Оказывается, я прирожденная лгунья: обманываю просто так, без всякой причины. Специально скрываю информацию, словно боюсь, что когда-нибудь ее могут использовать против меня».

Она брела по парковой аллее, вежливо приветствуя знакомых больных, которые в этот час любили принимать солнечные ванны, сидя на скамейках. Злые языки успели окрестить Джейн любимицей лысого доктора и перепевали на все лады подробности их «интимной связи». Крук сам дал к этому повод, проводя с Джейн слишком много времени и постоянно публикуя в медицинских журналах статьи, посвященные ее случаю.

— Он еще напишет о вас книгу, — заметила однажды одна ее соседка, — с фотографией на обложке, и все узнают, что у вас не хватает шариков. Как хотите, а мне бы это не понравилось.

Джейн старалась держаться в тени деревьев, поскольку плохо переносила солнце: ее мучили головные боли и начинал чесаться шрам. Она постоянно подносила руку ко лбу и касалась его подушечкой указательного пальца, размышляя: «Вот отсюда все и ушло, как вода из треснувшего аквариума. Теперь там пусто — ни воды, ни рыбок».

Огорчения от этой мысли Джейн почти не испытывала, хотя временами у нее захватывало дух, как у людей, перед которыми внезапно возникает величественная панорама Большого каньона или Долины Смерти.

Она отошла в сторону, уступив дорогу старушке, которая брела ей навстречу, опираясь на ходунки. В эти часы аллеи больничного парка были заполнены угрюмыми калеками со всевозможными увечьями, высыпавшими из палат подышать свежим воздухом перед очередным приемом пищи. Даже не оглядываясь, Джейн поняла, что к ней кто-то приближается, и этот человек обязательно с ней заговорит. Теперь у нее часто возникало такое предчувствие, словно ее тело беспрестанно «зондировало» окружающее пространство, но сознание никакого участия в этом не принимало.

— Как поживает прекрасная незнакомка? — раздался у нее за спиной молодой голос.

К ней обращался Кристиан Шейн, практикант, проходивший стажировку в неврологическом отделении. О любвеобильности этого красивого парня ходили легенды, поговаривали, что он успел переспать со всеми сколько-нибудь привлекательными пациентками больницы.

— Уж если он на кого положил глаз, хочешь не хочешь, а через это придется пройти! — чесала языком несносная сплетница Милдред Бенц. — Либо по доброй воле, либо во сне: если шарма красавчика Шейна недостаточно, чтобы проникнуть в стан врага, он без зазрения совести использует наркоз. Вы засыпаете сном праведника, а милый доктор тут как тут… И все шито-крыто!

Джейн была убеждена, что на практиканта наговаривали: от безделья женщинам еще и не то могло прийти в голову.

— Ну что, — поинтересовался Шейн. — С шефом разговаривали?

Джейн передала практиканту их разговор с Найджелом Круком. При нем она всегда становилась не в меру словоохотливой, и причиной тому была неловкость, которую Джейн почему-то испытывала в его присутствии.

Привлекательный парень, со стрижкой под Джона Кеннеди, он наверняка мог сделать карьеру, снимаясь для обложек модных журналов. Правда, у него, державшегося с завидной уверенностью, была отвратительная манера беспрестанно дотрагиваться до своих собеседниц. Он постоянно касался их руки, плеча или груди и явно принадлежал к тем врачам, у которых в глазах вспыхивают нескромные искорки при виде раздевающейся во время консультации пациентки.

— Он сказал, что я стала другим человеком, — завершила Джейн свой рассказ, на всякий случай отодвинувшись на безопасное расстояние. — Как вы полагаете, такое возможно? Якобы этот новый человек не имеет ничего общего с моей прежней личностью.

— Я не во всем соглашаюсь с патроном, — признался Шейн, — но на сей раз он, кажется, недалек от истины. Вам доводилось слышать о Финеасе Гейдже? Это имя в медицине получило широкую известность. Парень стал жертвой несчастного случая, произошедшего в Новой Англии приблизительно в пятидесятых годах девятнадцатого века. О нем опубликованы сотни научных исследований. Работая в шахте, бригадир дорожников-строителей Финеас Гейдж заложил в отверстие скалы пороховой заряд, готовя очередной взрыв. По непонятной причине взрыв произошел преждевременно, и железная палка длиной более метра пронзила мозг Гейджа, войдя через левую щеку и выйдя наружу около темени. Как ни удивительно, бедолага не только выжил, но и сохранил дееспособность, однако его личность претерпела радикальные изменения. Просто фантастика: воистину доктор Джекилл и мистер Хайд! Представьте, по прошествии нескольких месяцев честный трудяга превратился в вороватого шалопая!

— Чем это было вызвано?

— Повреждением префронтальной области коры головного мозга, несущей ответственность за формирование моральных качеств личности. Именно там вырабатываются страх, агрессивность, сексуальное влечение. Я, разумеется, упрощаю, чтобы вы лучше поняли. При поражении этой области мозга начинают происходить потрясающие изменения. Стыдливые превращаются в безнравственных, чуткие добряки становятся ко всему безразличными, теряют привязанность к близким, и все из-за какой-нибудь крохотной опухоли. Другие, напротив, не в силах обуздать свой темперамент, пускаются во все тяжкие, начинают дебоширить. Признайтесь, Джейн, вас не тянет на всякие безобразия?

Молодая женщина потупила взор в тот момент, когда осознала, что ломает комедию, изображая смущение, которого на самом деле не испытывала. Наоборот, ей вдруг ясно представилось, как ее ногти с силой вонзаются в бедра Шейна. Разве не забавно было бы пустить кровь фатоватому красавчику, вырвав из его груди стон блаженства? С тех пор как Джейн однажды проснулась в больнице, она не имела связей с мужчинами, и что-то подсказывало ей, что лучше этого избегать. Почему? Она не знала.