Самый жестокий месяц - Пенни Луиз. Страница 71

– Вас тоже лягушки достали? – В гостиную вошла облаченная в халат Жанна Шове. – Еще есть? – Она кивнула на чайник.

– Чай всегда есть. – Гамаш улыбнулся и налил ей остатки чая.

Она взяла у него чашку и с удивлением обнаружила, что даже в третьем часу ночи от него слабо пахнет сандаловым деревом и розовой водой. Это создавало атмосферу покоя.

– Мы тут разговаривали о магии, – сказал Гамаш.

– Я спросил, верит ли он в такие вещи. – Бовуар постучал пальцем по книге, которую дала им Мирна.

– А вы не верите? – спросила Жанна.

– Ничуть.

Он услышал, как фыркнул Гамаш, и посмотрел на него.

– Прошу прощения, – извинился Гамаш. – Случайно вырвалось.

Бовуар нахмурился: он прекрасно знал, что у шефа ничего случайно не вырывается, если он этого не хочет.

– Нет, в самом деле… – Гамаш подался вперед. – Кто получает пояс удачи? И монетку удачи? И еду удачи перед каждым хоккейным матчем? – Гамаш повернулся к Жанне. – Он единственный ест итальянский poutine [72] левой рукой.

– Мы выиграли в хоккей у команды отдела по борьбе с наркотиками Монреальской полиции. Я сделал хет-трик [73], и тем вечером мне действительно пришлось есть итальянский poutine левой рукой.

– На мой взгляд, это вполне резонно, – сказала Жанна.

– Если мы куда-то летим, то ты обязательно должен купить билет на место пять «А». И обязательно выслушать инструкцию по безопасности до самого конца. Если я в это время пытаюсь тебе что-то сказать, то ты даже не слушаешь.

– Это не магия, это здравый смысл.

– А место пять «А»?

– Это удобное место. Ну хорошо, это мое любимое место. Если я сижу на нем, то самолет не упадет.

– А пилоты об этом знают? Может быть, это они должны сидеть на месте пять «А»? – сказала Жанна. – Если вам от этого легче, то я вам скажу: у всех свои предрассудки. Это называется «магическое мышление». Если я сделаю то-то и то-то, тогда будет так, хотя эти вещи никак не связаны. Прихлопнешь паука – не получишь письма. Или: нельзя ходить под приставной лестницей. Или: разбитое зеркало – к неприятностям. Мы с ранних лет воспитываемся в представлениях магии, а потом всю жизнь расплачиваемся за это. Вы знаете, что астронавты берут с собой в космос какой-нибудь талисман, чтобы он обеспечил их безопасность? А ведь это ученые.

Бовуар встал:

– Пожалуй, пойду попробую уснуть. Книга вам нужна?

Он протянул Гамашу книгу, но тот отрицательно покачал головой:

– Я ее уже просмотрел. Довольно интересно.

Бовуар затопал вверх по лестнице. Как только звук его шагов стих, Жанна обратилась к Гамашу:

– Вы спрашивали, почему я приехала сюда, и я сказала – отдохнуть. Так оно и было на самом деле, но это не вся правда. Мне прислали брошюру, но я только вчера, когда увидела другие брошюры Габри, поняла: моя брошюрка отличается от них.

Она извлекла из кармана халата две глянцевые брошюрки и протянула их Гамашу. На обложке красовались фотографии гостиницы и Трех Сосен. Брошюры были идентичны, за исключением одного. Наверху той, что Жанна Шове получила по почте, было написано: «Где спариваются лэй-линии – пасхальные скидки».

– Я слышал про лей-линии, но не знаю, что это такое.

– Тот, кто это напечатал, тоже плохо в этом разбирается. Здесь ошибка. Принято писать «лей», а не «лэй», – сказала Жанна. – Впервые о лей-линиях было написано в тысяча девятьсот двадцатых годах.

– Совсем недавно? Я думал, это что-то древнее. Как Стоунхендж.

– Они древние, но их никто не замечал, и вот только лет девяносто назад на них обратили внимание. Какой-то человек из Англии – фамилию его я забыла – посмотрел на каменные круги, и стоячие камни, и даже старейшие соборы и заметил, что они выстроены по одной линии. Они отстоят друг от друга на многие мили, но если соединить точки, то образуются прямые линии. И он пришел к выводу, что для этого есть основания.

– Какие же?

– Энергия. Земля генерирует больше энергии по этим линиям. И… – она подалась вперед, стрельнув глазами по сторонам, чтобы убедиться, что никто не подслушивает, – некоторые в это не верят.

– Да, – прошептал в ответ Гамаш. Он взял в руки ее экземпляр брошюры. – Кое-кто знал вас настолько хорошо, что ему было известно, чем можно заманить вас сюда.

И кому-то здесь на Пасху нужен был медиум. Чтобы контактировать с мертвыми – и создавать их.

Рут Зардо тоже не спала, хотя она вообще не ложилась. Она сидела на стуле белой пластмассы – этот комплект садовой мебели она называла кухонным – и смотрела в духовку, которая была включена на минимум. Достаточно, чтобы Розе и Лилии было тепло.

Габри сказал неправду. Невозможно, чтобы, разбив скорлупу, она повредила Лилии. Да и сделала-то она всего ничего – маленькую трещинку, чтобы дать Лилии наводку, вот и все.

Рут поднялась, с трудом побеждая свои суставы, и похромала к духовке, инстинктивно сунула внутрь сухую венозную руку, чтобы убедиться, что обогреватель работает, но не слишком сильно.

Потом она склонилась над птенцами – дышат ли?

Лилия выглядела неплохо. Она даже вроде бы подросла. Рут была уверена, что маленькая грудка поднимается и опускается. Она медленно вернулась к белому пластмассовому стулу. Еще несколько секунд смотрела на сковороду в духовке, затем подтащила к себе блокнот.

Она видела розовую головку и желтый клюв, пробивающийся из яйца на свет божий. Она была уверена, что малютка посмотрела на нее и крякнула. Попросила о помощи. Рут слышала, что гуси привязываются к тому, что видят их глаза, когда они вылупляются из яйца. Но она не знала, что это дело обоюдное. Она протянула руку, не в силах смотреть, как борется за жизнь малютка. Она разбила скорлупу. Освободила маленькую Лилию.

Что же в этом могло быть плохого?

Рут отложила авторучку и подперла голову руками, вцепившись узловатыми пальцами в короткие седые волосы. Она пыталась сдержать поток мыслей, не допустить, чтобы они превратились в чувства. Но было слишком поздно. Она это знала.

Она знала, что доброта убивает. Всю жизнь она подозревала это, а потому была холодной и жестокой. Она встречала доброту уничижительными замечаниями. Видя улыбающиеся лица, она кривила губы. Любую мысль, доброжелательное действие обращала в нападение. Отталкивала от себя всех, кто был добр к ней, кто был сострадательным и любящим.

Потому что она любила их. Любила всем сердцем и не желала им зла. Ведь она всю жизнь знала, что скорейший способ повредить кому-то, искалечить, сделать инвалидом – это проявить доброту. Если люди не защищены, они умирают. Лучше всего научить их быть во всеоружии, даже если это чревато для нее вечным одиночеством. Изоляцией от всех.

Но конечно, ее чувства должны были как-то проявляться, и вот, когда ей перевалило за шестьдесят, слова, которые чеканились внутри ее, прорвались наружу. В виде стихов.

«Жанна, конечно, права, – подумала Рут. – Я верую. В Бога, в природу, в магию. В людей». Она была самым легковерным из всех людей, каких знала. Она верила во все. Она посмотрела на свои строки в блокноте.

Рут Зардо взяла в руки птенчика, которому больше не требовалось ее теплое новое полотенце. Головка Лилии упала набок, глаза уставились на мамочку. Рут приподняла крохотные крылышки, надеясь увидеть движение.

Но Лилия ушла. Была убита добротой.