Призраки отеля «Голливуд» - Имерманис Анатоль Адольфович. Страница 32

— Если появится потребность, пошлю за тобой дона Бенитеса, — утешил его Мун. — И никому ни слова о том, что сегодня видел и слышал! Не забывай, ты мой помощник!

Мальчуган сразу же повеселел. Заговорщически подмигнув Муну и высокомерно кивнув Биллю Ритчи, он вприпрыжку удалился в сторону кабачка дона Эрнандо.

Мун вернулся к машине. Да, поездка в Пуэнте Алсересильо явилась первой крупной удачей. Так и хотелось крикнуть Биллю Ритчи: «Расследование продвигается великолепно!»

— Вы только что проезжали мимо меня, я помахал вам рукой, но вы не остановились… — Билль Ритчи, видимо, счел нужным объяснить свое появление возле почты. Игнорируя его, Мун обратился к водителю, обтиравшему нейлоновой губкой пыльный капот:

— Сержант Милс!

— Слушаю, сэр! — Равнодушные глаза выражали подчеркнутое безразличие ко всему, кроме прямых приказаний начальства.

— Можете уезжать, машина мне сегодня больше не понадобится.

— Ваше дело, но согласно полученной от генерала инструкции я в вашем распоряжении до ноль-ноль часов.

— Поздравляю, мистер Мун! Я бы тоже не отказался стать любимчиком генерала Дэблдея. Могущественный человек! — И Ритчи как будто ненароком услужливо толкнул дверь, чтобы пропустить Муна.

Услышав шаги, начальник почты выбежал из своей квартиры. В руке он все еще держал скрученное в жгут полотенце, за стеной слышался отчаянный детский рев.

— Эти несносные дети! — чертыхнулся он. — Для вас две телеграммы, мистер Мун.

— А для меня? — унылым голосом спросил Ритчи.

— Как всегда. Контракт из Голливуда! — съязвил начальник почты.

Мун отошел в сторону и просмотрел телеграммы. Дейли сообщал, что не сумеет приехать, так как в выдаче заграничного паспорта ему отказано. Мун усмехнулся и, подойдя к стойке, написал: «Ваше присутствие крайне необходимо. Приложите все силы».

Он нарочно встал так, чтобы Билль Ритчи мог прочесть, и с удовлетворением констатировал, что тот не преминул воспользоваться этим.

— За неимением собственной, интересуетесь чужой корреспонденцией? — сухо осведомился Мун.

— Не столь интересуюсь, сколько завидую. — Старый актер тяжело вздохнул. — Получить весточку от знакомых и родных — это ведь такое счастье!

— В таком случае вас должна заинтересовать эта весточка. — Мун протянул ему телеграмму Дональда Кинга. — Она касается вас.

— Меня? — Билль Ритчи отступил на полшага.

— Да, вас. В этом списке все, кто принимал участие в съемках фильма Стенли Хьюза. Роль Фальстафа играл итальянский комик Тинто Лоретти!

— Я не обманывал вас. — Билль Ритчи съежился. — Стенли Хьюз мне действительно обещал эту роль, но…

— Но поскольку у вас хронический насморк, вам предложили сыграть глухонемого, — усмехнулся Мун. — Я сначала действительно думал, что вы просто стесняетесь признаться, что из короля смеха на старости лет пришлось превратиться в живую декорацию, которую режиссер ставит на самый задний план. — Мун сделал паузу для заключительного удара. — Но вас в этом списке вообще нет!

Билль Ритчи собирался что-то сказать, но под убийственным взглядом Муна попятился к двери. Выйдя на улицу, он с видом побитой собаки опустился на скамейку.

— Есть возможность заработать, — обратился Мун к начальнику почты.

— Что? — переспросил тот, осторожно вынув затычку из правого уха.

— Заработать! — крикнул Мун.

Начальник почты напряженно вслушался. За стеной раздался последний всхлип, потом наступила блаженная тишина.

— Наконец! — Он глубоко вздохнул. — Сил нет терпеть! Никак не дождусь доктора Энкарно, может, он пропишет успокоительное.

— Вам?

— Зачем мне? Ребятишкам. Вы не думайте, что они у меня родились такими буйными. Это у них на нервной почве, с той ночи, когда столкнулись самолеты. Все небо полыхало, вот-вот дом сгорит. А я с перепуга еще крикнул: «Началась атомная война!» У жены было нервное потрясение, пришлось отправить ее к матери в деревню… Так что же вас интересует, мистер Мун?

— Хью Браун получал за это время корреспонденцию?

— Тот господин, что живет у маркиза? Нет, не получал. Но зато активно интересовался вашей. Между прочим, это он мне посоветовал. — Начальник почты указал на затычки.

— Ну а вы, будучи гордым испанцем, решительно показали ему на дверь? — усмехнулся Мун.

— Должен признаться, мистер Мун, не устоял против соблазна. Как-никак для человека, получающего от государства гроши, сто песет — большие деньги.

— А ваш священник падре Антонио утверждал, будто в Испании честность прямо пропорциональна бедности.

— Вы ошибаетесь, мистер Мун. Падре Антонио не наш, живет в Малаге, а в Панотаросе находится исключительно ради спасения души сеньоры Роджерс, хотя, по-моему, у нее едва ли есть душа. Что касается тайны вашей корреспонденции, то, мне кажется, к ста песетам мистера Брауна кое-кому следовало бы добавить столько же.

— Кому?

— Вам! — Начальник почты лукаво улыбнулся. — Раз вы не воспользовались почтой в любом соседнем городке, значит, не имели ничего против огласки своей корреспонденции, скорее наоборот. Достаточно было поглядеть, с каким усердием вы только что старались посвятить мистера Ритчи в свои телеграфные секреты.

— А вы, оказывается, наблюдательны! — усмехнулся Мун. К чувству уважения к этому скромному почтовому служащему примешивалась досада. С самого начала он избрал тактику «стеклянного дома». Наблюдатели должны быть уверены, что могут уследить за каждым его шагом. Именно этот не совсем обычный метод полной прозрачности должен был служить отличной дымовой завесой для второй, наиболее важной части общего расследования. Порывшись в бумажнике, Мун достал двухсотенный банкнот.

— Это вам, начальник.

— Мне? За что? — Вопреки ожиданиям Муна начальник почты не спешил спрятать его в карман.

— За то, чтобы вы оставили свою наблюдательность при себе.

— Вы меня, очевидно, не поняли, — немного грустно сказал начальник почты, сопровождая фразу отстраняющим жестом. — Не будь я уверен, что это соответствует вашим подспудным желаниям, мистер Браун ни за какие деньги не получил бы от меня информации. Мисс Гвендолин, откровенно говоря, не стоит ваших забот, но ее мать и брата мы все любили, хотя они и были американцами. Так что и я, и остальные панотаросцы вам всячески помогут, и ни нашу помощь, ни наше молчание вам не надо покупать, — с достоинством закончил он.

— Простите меня. — Мун примирительно протянул ему руку.

— Вот так лучше. И вообще… Я понимаю, у вас такая профессия, но считать всех без исключения негодяями тоже не слишком мудро. Мне кажется, вы напрасно обидели мистера Ритчи. Если он для вас и сочинил главную роль в шекспировском фильме, то лишь потому, что стыдился выглядеть в глазах соотечественника неудачником. Ведь у вас в Америке бедность считается самым большим позором.

Мун чуть виновато поглядел в окно. Билль Ритчи вытирал лицо своим грязным платком, сквозь наполовину стертый грим явственно проступала немощная старость.

— А теперь к делу! — Мун взял себя в руки. — Двести песет вы все же можете заработать. Не бойтесь, это не будет взятка.

— В таком случае ничего не имею против, — улыбнулся начальник почты. — Что требуется от меня?

— Восемнадцатого числа в Пуэнте Алсересильо сдано заказное письмо. Адресат проживает в «Голливуде». Фамилия неизвестна, вместо нее в корешке по ошибке записано название гостиницы. Вот за эту фамилию я и даю двести песет.

— Ценная фамилия! Сейчас посмотрим. Правда, я не уверен, прибыло ли уже письмо.

— Прошло три дня.

— Это ничего не значит. Почта идет окружным путем, через Малагу. Там, как, по крайней мере, рассказывают сведущие люди, некоторые письма проверяются тайной цензурой. Так было всегда, задолго до воздушной катастрофы. В таком случае они приходят к нам с большим опозданием.

Пока начальник почты просматривал реестр заказных писем, он успел рассказать несколько анекдотов, в том числе про Франко и Джонсона. Мун слышал их уже лет двадцать назад, но тогда вместо Джонсона фигурировал Гитлер.