Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить! - Горбачевский Борис. Страница 78

За освобождение Гродно 220-я дивизия удостоилась ордена Красного Знамени. Ту же награду получили комбат Захар Дюдин и батальонный комсорг Павел Берников. Парторгу 376-го полка Кириллу Кошману за форсирование Немана было присвоено звание Героя Советского Союза. Меня наградили орденом Отечественной войны 1-й степени.

После войны, будучи в Минске, в Белорусском музее Великой Отечественной войны я видел документы о нашем мобильном батальоне, оборонявшем Неманский плацдарм.

Вскоре мобильный батальон был расформирован. Да, собственно, почти некого было расформировывать. А наша 220-я дивизия уже двигалась дальше, на запад, и, сбив по пути несколько заслонов, в 20.00 17 июля 1944 года вышла на Государственную границу! Особенный день и час для каждого, кому довелось пережить тот потрясающий миг! И произошло это поистине историческое событие вечером того самого дня, когда пленных немцев с позором провели по Москве. Удивительные бывают совпадения, и чудится в них какая-то загадка…

Первыми подошли к границе разведчики. Запыхавшись, один из них бежал навстречу походной колонне, крича на ходу:

— Граница! Граница! Ура-а!!!

Колонна поспешила вперед, и все мы замерли. Нашему общему взору предстала полоса земли, которую называют «границей». Поначалу все мы, солдаты и офицеры, молчаливо разглядывали то, что всегда казалось грозным и недосягаемым, за чем люди ощущают себя крепко и навсегда защищенными. Словно ошалелые, мы оглядывались вокруг, задаваясь одним и тем же вопросом: а где же те традиционные атрибуты, которые в нашем представлении ассоциируются с Государственной границей?! Где колючая проволока?! Где длинные глубокие рвы, разделяющие страны?! Где, наконец, пограничные столбы и сторожевые вышки?! А шлагбаумы?! Ничего этого не было. Все куда-то исчезло.

Потом мы узнали, что жители ближайшей деревни хотели забрать пограничные столбы на дрова, но местная власть не разрешила, возможно, предвидя их судьбу — вновь встать в строй. И мы увидели их, эти символы границы: они лежали возле леса, сложенные в аккуратные штабеля, в ожидании своей новой жизни.

Граница! Сколько картин написано о ней художниками! Сколько песен, стихов сочинено поэтами и композиторами! Мы, школьники, разучивали на уроках пения:

Хотелось бы поскорее забыть эти слова.

Но тогда каждый из нас всем существом ощутил величественность происходящего! Особый момент в своей жизни! И без всякой команды вдруг загремел салют! Стреляли из автоматов и винтовок! Из карабинов и пистолетов!

И началось невероятное! Все бросались друг другу в объятия. Кто-то упал на колени, воздев руки к небу. Другие бросились к единственному пограничному столбу, вкопанному по случаю торжества, обнимали его, целовали, отрывали щепки на память. Некоторые собирали землю в платочки. И все плясали! И как! Чего только не отплясывали — и русскую, и лезгинку, и украинский гопак! Отбивали чечетку — и с таким азартом, изобретательностью, что все были в восторге, аплодировали, притопывали, сами пускались в пляс. И уже вышли вперед баянисты, гитаристы, запели частушки, все подхватывали слова, хлопали. С места и выходя в круг, вступали все новые исполнители.

Всего за несколько минут люди стали совсем другими — раскованными, выпрямились, на лицах появилась гордость, глаза блестели. Отступили, пусть ненадолго, жуткие воспоминания о днях отступления, смерти, годы шедшей с нами в обнимку, слезы о тех, кто погиб, — все отошло в этот миг общего торжества и радости! Как прекрасно, что ты дожил до этого часа! Что среди первых из первых пересек эту условную географическую линию, которая всем так дорога, к которой мы все так стремились! Всем казалось, что теперь-то — рукой подать до конца войны!

Незабываемый день! В наших душах гремели оркестры, стучали барабаны! Наши опьяненные победой сердца пылали гордостью исполненного долга!

Прибыла кинохроника. После краткого приветственного слова командира 653-го полка Сковородкина, отставив пляски и частушки, все построились в колонну, и фронтовые операторы засняли торжественный момент: строевым шагом полк пересекает границу, минуя пограничный столб.

Шли герои разгрома немцев под Москвой, Ржевом, Смоленском, Витебском, Минском, Оршей, Гродно, на Немане. И каждый солдат, проходя мимо этого единственного пограничного столба, отдавал ему честь, воспринимая его как символ освобождения родной земли от фашистской нечисти [23].

Часть четвертая

В Польше и Восточной Пруссии

Июль 1944 — апрель 1945

Глава двадцатая

«Неприкасаемые»

Июль — декабрь 1944 года

Дорога уходила все дальше на запад. 18 июля 1944 года дивизия вступила на польскую землю.

Примерно через неделю меня вызвал новый начальник политотдела полковник Ковырин (Борисова подняли в должности) и поздравил с повышением. Стал я помощником начальника политотдела дивизии по комсомолу. По указанию армейского начальства меня направляли к нашему соседу — в 352-ю дивизию. Попрощавшись с товарищами, передав должность комсорга полка Васе Рагулину, я поспешил к новому месту службы.

Когда я прибыл, оказалось, что мое место занято. Начальник политотдела 352-й дивизии полковник Ефимов сообщил мне, что мой предшественник, капитан Кузин, всего лишь легко ранен и вот-вот должен вернуться из госпиталя, так что в армии поспешили его списать; меня же он просит недельки две подождать в тылу.

Практически без дела я промаялся в тылу дивизии почти месяц. За это время дивизия прошла свыше ста километров, участвовала в боях. В отношении ко мне начальника политотдела я чувствовал известное пренебрежение, этот тучный полковник с первой встречи не вызвал у меня симпатии: мне неприятны люди, которые не смотрят в глаза. Капитан Кузин все не возвращался. В конце концов я понял, что со мной хитрят.

Не согласовав с начальством, я позвонил в политотдел 31-й армии, помог мне дозвониться замкомдива по тылу, приличный человек. В армии попросили перезвонить через два-три дня. Я перезвонил, и меня пригласили приехать. По прибытии мне сразу вручили новое предписание: я направлялся в 331-ю дивизию — «лучшую в армии», как сказали мне на прощание.

В составе 331-й дивизии я провоевал до последних дней войны.

Покинув армию, я ехал к новому месту службы с известной опаской: скверный опыт общения с полковником Ефимовым сильно меня обескуражил, к тому же политотдел дивизии — это целое учреждение, двенадцать-пятнадцать политработников, как меня встретят? Беспокоило и мое новое положение: более высокая армейская ступень — это, естественно, иные взаимоотношения с солдатами и офицерами, справлюсь ли?..

В день моего прибытия состоялись две встречи. Первая — с начальником политотдела дивизии полковником Шиловичем. Алексей Адамович пригласил меня сесть и при мне вскрыл солидно выглядевший запечатанный пакет, привезенный мной из армии. Прочитав документы, спросил: