Водяной - Вальгрен Карл-Йоганн. Страница 18

Тралили с полчаса и вдруг решили выбирать. Томми здесь рассказывал не очень уверенно, будто точно не знал, в каком порядке все происходило, но можно понять: его же там не было. Может, вообразили, что на фарватере кит — не дай бог, порвет к черту снасть, — а может, на эхолоте что увидели или тросы себя повели как-то не так… в общем, начали спешно выбирать сеть.

Обнаружили его, когда уже поднимали трал на борт. Он запутался в сетях и отчаянно бился, бился за свою жизнь. Сначала, как Томми понял из рассказов, они попытались выпустить его через клапан, но он был слишком велик. Оставалось только поднять на борт. Он бил изо всех сил хвостом, кидался из стороны в сторону, порвал трал в нескольких местах и вообще был очень агрессивен. Никто и никогда ни с чем подобным не встречался. Сначала они решили, что это маленький кит, и уже это было малоприятно, потому что о подобном следовало немедленно заявить в природоохранное ведомство. И только потом сообразили, с чем имеют дело, вернее, на что это похоже.

А почему они не бросили его назад, в море, поинтересовалась я. Невозможно было, объяснил Томми. К нему даже приблизиться было опасно — тут же бросался как сумасшедший. А они же не могли всю ночь им заниматься! И тут началась паника. Они схватились за багры… господи, я представила все это, как будто сама там была, как они били и били его баграми, как он пытался сопротивляться, открывал пасть, бил хвостом куда попало… я даже услышала звук, когда они проломили ему голову, тупой хруст лопающейся кожи, брызнувшую кровь, увидела весь этот хаос, скользкую палубу, разорванную крюком багра щеку, крик, смертный страх несчастного существа, отчаянно сражающегося за свою жизнь, и, наконец, накренившийся бот, и как он соскользнул в трюм и потерял сознание.

Так и дошли до Гломмена с загадочным животным в трюме. Они не знали, как быть. Самое лучшее — прикончить его, и дело с концом, но оказалось, легче сказать, чем сделать. Во-первых, нужно ружье. А ни у кого из братьев его не было. Поговорили, не взять ли взаймы у кого-то из соседей, у кого была лицензия, но чем меньше посвященного народу, тем лучше. К тому же обычным дробовиком его не возьмешь, нужен калибр покрупнее. Карабин или что-то в этом роде.

В первый день братья никому ничего не рассказали — возможно, боялись расспросов: а что им, собственно, понадобилось в датских территориальных водах? А как насчет закона, который предписывает немедленно сообщать о всех необычных находках? А не превышена ли квота? А может быть, хоть Томми и не сказал ничего, у них и вправду было еще что-то в трюме… Короче, когда они зачалились, загадочное существо еще жило, но было без сознания. Они подняли его подъемным краном, погрузили в кузов древнего фордовского пикапа и отвезли в рыбарню. Перевалили в ящик из-под какого-то механизма, связали и стали размышлять, что делать дальше.

Томми впутался в эту историю случайно. Он заметил, что братья ведут себя необычно — без конца уходят и приходят, обсуждают что-то внизу в подвале. Из окна Томми видел, как они задернули брезентом окна в рыбарне… что-то замышляют. Во вторник, несмотря на температуру, он туда прошмыгнул. Братья зачем-то уехали в город, он открыл рыбарню запасным ключом — и увидел его. В тот же вечер он потребовал объяснений — и оказался замешанным против своей воли.

— И что ты собираешься делать? — спросила я, когда он закончил.

— Понятия не имею.

— А если позвонить в полицию? Его надо вернуть в море, туда, где его поймали. Или куда-то передать… не знаю куда.

По его взгляду я тут же поняла, что сморозила глупость. Уж с кем с кем, а с полицией братья даже не думали связываться.

— Не знаю, что они хотят… Может, дать ему помереть своей смертью. Но он крепкий орешек. И, похоже, может жить без воды очень долго. Он, наверное, жабрами пользуется под водой, а легкими — на суше.

Я посмотрела на ящик с требухой:

— А зачем тогда они его кормят, если хотят уморить?

— Что ты меня-то спрашиваешь? Я, что ли, решаю?

Томми темнит. Определенно темнит. Какие-то слова пропускает, потом опять к ним возвращается. Фразы его все время будто спотыкаются о невидимые препятствия, падают, поднимаются снова… почему они тогда сразу не выбросили его в море? Он же был без сознания, совершенно беспомощный.

И этот запах… Русалка… какая же это русалка, с таким-то членом? Русал. Морской бык, морская обезьяна, уж не знаю, как его назвать… Запах моря, рыбы и крови. Глаза привыкли к темноте, и я различила еще несколько ран на чешуе, глубоких, воспаленных. Там, наверное, где они тыкали своими баграми, как на корриде пикадоры тычут и колют быков.

— А мама с папой знают?

— Нет. Папа как завязал с рыбалкой, так сюда и не спускается. Только я, Йенс и братаны. А теперь еще и ты.

Самец. Я опять заглянула в ящик. Мне все меньше нравилось это слово. Он и в самом деле вдыхал ртом, а выдыхал через жабры, я видела, как маленькие пузырьки воздуха прорываются сквозь слизь. И этот жуткий, леденящий душу хрип… Томми потрогал его — чересчур грубо, как мне показалось. И опять это движение… какая-то потусторонняя, величественная дрожь пробежала по телу связанного зверя… или рыбы, не знаю.

— Он просыпается, — сказал Томми. — Не переносит света. Наверное, в основном живет в море, а на сушу выходит только по ночам.

И вдруг веки загадочного существа поднялись, и оно посмотрело прямо на меня. Меня словно током ударило. Глаза были огромные, совершенно черные, влажные и мутные, словно он страдал какой-то глазной болезнью. Но взгляд был совершенно человеческий! Глаза его остановились на мне, будто с немым вопросом — кто это? Он попытался поднять руку, но где там! Стальной трос… маленькие пальцы пошевелились в воздухе и бессильно замерли.

— Он же страдает! — хрипло сказала я. — Неужели ты не понимаешь?

Но Томми уже стоял на пороге.

Профессор сидел в саду на табуретке и что-то мастерил. Я прислонила велосипед к забору. Костыли его лежали на траве рядом с ворохом дощечек и рулонами сетки для курятников.

— Привет, Нелла, — улыбнулся профессор. — Хорошо, что зашла. Мне как раз нужна помощь с этим. — Он показал рукояткой молотка на доски. — Клетки для кроликов. Сосед отдал. Малость подремонтирую, и к лету будут кролики. А почему ты не в школе? — Он посмотрел на меня с беспокойством. — Опять что-то случилось? Ладно, пошли в дом…

До чего ж приятно сидеть в его кухне, среди бесконечного количества старых книг и газетных вырезок обо всем на свете: от наблюдений НЛО до нераскрытых убийств! Помимо книг и газет, кухня битком набита всякой всячиной, которую он находил в мусорных контейнерах или покупал за гроши на блошином рынке: сломанные радиоприемники, телефоны… чего тут только не было! Он начинал все это чинить, но, по-моему, ни разу не довел дело до конца.

Мы пили чай, и я рассказывала ему про психа Герарда и про все, что произошло в школе. Про отца, который возвращается домой в обществе неизвестного нам арестанта. И хотя я ни словом не солгала, все равно казалось, что я ему вру, потому что умалчиваю о главном.

Профессор пошел к плите за чайником, и я чуть заодно не рассказала и про то, что видела только что в рыбарне. Всего полчаса назад. Мозг никак не хотел соглашаться, что это правда, что это небывалое существо и в самом деле лежит, связанное, в деревянном сундуке, и по сравнению с этим все остальное кажется неважным. Но когда слова уже готовы были сорваться с языка, я увидела перед собой Томми. Он не просил меня молчать, но я знала, что ему может навредить, если я проболтаюсь. Нет. Рассказывать нельзя. Никому-никому. Ни единому человеку. Даже профессору.

— И что ты собираешься делать? — спросил профессор, дав мне закончить.

— Все так спрашивают — что ты собираешься делать? Пусть хоть кто-то даст мне совет. Ты, например.

Он открыл коробочку для лекарств, вытряхнул оттуда две красные и две желтые пилюли и взвесил их в ладони.