Водяной - Вальгрен Карл-Йоганн. Страница 3

Я помню, как тогда, зимой, шла с велосипедом. Медленно, чтобы не дразнить Педера и Герарда. Они как хищники, подумала я тогда, побежишь — в них сразу проснется охотничий инстинкт.

— Слышь, Доска, подойди-ка сюда. — Это ко мне. Почему-то ему захотелось, чтобы я присутствовала. — Или как там тебя зовут… Стой, я сказал.

Я остановилась. Может, он и правда не знает, как меня зовут. Девять лет в одном классе, тысячи часов на уроках, вместе позировали на классных фото… вполне может быть — он так и не знает моего имени. Это многое объясняет.

— Иди-ка сюда, я хочу, чтобы ты посмотрела, — сказал он. — Мне надо, чтобы кто-то мог подтвердить. Ну, то есть, если кто-то начнет утверждать, что нет, мол, не может быть, Герард на это не способен, скажу, чтобы спросили тебя. Дошло? Спросите у Доски, скажу я им. Она тоже там была. Свидетельница, поняла?

Он улыбнулся, дружелюбно так, словно доверял мне сердечную тайну.

— Педеру и Уле никто не поверит. Они говорят только то, что я им велю. Это все знают. Так что смотри и запоминай. Встань-ка вот тут.

Я откинула подножку, поставила велосипед и покорно пошла к нему.

— Довольно, — весело сказал Герард, — ближе не подходи. Не зря все говорят, что от тебя воняет.

Между нами было метров пять, не меньше. Из мешка опять высунулась напряженная лапка с растопыренными коготками. Котенок по-прежнему мяукал, но совсем тихо.

— Ты и вправду… — повторил Педер. — Спятил, что ли?..

— А ты как думаешь, педрила? Я, по-твоему, значит, псих, зверей мучаю? Забудь…

Мне показалось, что он потерял к котенку всякий интерес. Отошел в сторону, вгляделся в сумерки, вытряхнул сигарету из маленькой пачки «Принс» и начал чиркать зажигалкой, но ничего, кроме бессильных искр, как из мокрого бенгальского огня, высечь ему не удалось.

— А ты, значит, поверил?

Педер засмеялся:

— А то… ты ж его бензином облил.

— Ладно, если честно… похож я на типа, который мучает беззащитных зверей? Похож? Ула, как ты думаешь?

Он выглядел по-настоящему опечаленным. Свита, похоже, не знала, что и думать.

— Не знаю… — неуверенно промямлил Ула.

— Не знаешь? У тебя что, своего мнения нет?

— Есть у меня мнение… а ты как считаешь?

— А как я считаю?

— Сказано же: не знаю…

Герард разочарованно покачал головой.

— О, дьявол, как холодно… — тихо, почти неслышно произнес он и повернулся ко мне как раз в тот момент, когда ему удалось наконец высечь пламя из зажигалки. — А ты что глазеешь, сучка? Я тебе что, велел на меня глазеть? Кто тебе разрешил?

Я добежала до рощи. Я уже не думала о котенке, мчалась что есть сил по тропинке между березами, то и дело спотыкалась о корни и упавшие сучья. Каменная осыпь, где Роберт играл сам с собой, когда я перешла в среднюю стадию, — седьмой класс помещался в другом конце школы, и я не могла его защитить. Помню, как искала его по вечерам. Ему было только десять, и он всегда был один. Все его одноклассники расходились по домам или играли в школьном дворе, а он сидел на камне в своих старых джинсиках из «Гекоса» [3] и смотрел на меня, будто я посланник с другой планеты. Редкие волосы, экзема на руках становилась все хуже и хуже, хоть я и помогала ему смазывать их прописанной мазью каждый вечер. Очки — сломанные, заклеенные скотчем. Мне приходилось долго уговаривать его идти домой. Дома тогда было хоть святых выноси, и, если бы братик мог решать сам, он оставался бы ночевать в лесу или вообще переселился бы туда на всю оставшуюся жизнь.

Я взбежала на холм и остановилась. Здесь совсем тихо, крики не слышны. Виден пустой школьный двор, в классных комнатах уже зажгли верхний свет, там кто-то ходит… Всегда есть начало и есть конец. Они его убили. Может, они этого и не хотели, но так уж вышло. И я не могла его защитить. Я была ему нужна, а меня там не было. Сердце билось так, точно хотело выскочить из груди, как тот котенок силился выскочить из пластикового пакета.

Герард с грустной физиономией присел на корточки и поднес зажигалку к невидимому бикфордову шнуру. Должно быть, все произошло очень быстро. Огненная бензиновая змейка бежала к дергающемуся, мяукающему пакету, наверное, не больше двух секунд, но мне эти секунды показались вечностью. Взрыв был совсем не сильным, похоже на дешевую рождественскую хлопушку.

— Ну, ты даешь, — промямлил Педер. — Я так и не верил…

— Сказано — замерз. Проверь, что там…

Педер, отдергивая руки, вытряхнул пакет.

И только тогда я поняла, что котенок связан — обе пары лапок стянуты стальной проволокой. И все равно он пытался убежать, ковылял по кругу, будто гонялся за хвостом. Было похоже на маленькую огненную карусель. Он тихо вскрикивал, как новорожденный ребенок. Искры летели во все стороны, а ушки были похожи на язычки пламени на свечах… он открыл ротик, словно хотел сказать что-то своим палачам… ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ?! На какую-то секунду мне так и показалось — сейчас он скажет что-то… но пламя охватило и мордочку, и котенок замолчал. Круги становились все меньше и меньше, и вдруг запахло летом, садом, грилем… запах, который стоит в Фалькенберге до конца августа, пока последние отдыхающие не разъедутся. Наконец он так и упал, с открытой крошечной пастью, и смотрел прямо на меня не мигая, мигать ему было нечем — веки сгорели. Я только слышала тихий равномерный свист… оказывается, я тоже так могу. Стою на вершине холма, пытаюсь удержать слезы и этот проклятый невольный свист в бронхах. Вглядываюсь в лес, стараюсь уловить малейшее движение деревьев.

Спустилась по склону. Все тихо. Может, они его отпустили? Может, он уже в классе и читает учебник по математике для отстающих, где все так примитивно и именно поэтому так трудно для него. Прозвенел звонок — и они его отпустили, так просто — иди, гуляй… Я знала, что это не так, но все равно надеялась и желала… а что я еще делала всю свою жизнь? Надеялась и желала. Желала и надеялась… на что? Знаю на что: а вдруг и впрямь возможно усилием воли повернуть события, постараться, и все пойдет не так мерзко, как в жизни, а лучше… или хотя бы по-другому.

Налево, на суку, висит его шапочка.

— Роберт?

Нет ответа. Внезапно поднявшийся ветер донес запах моря.

Я начала продираться через густые кусты можжевельника. Только сейчас заметила, как холодно — забыла взять куртку в раздевалке. Увидела в окно, как они его волокут куда-то — Педер, Ула и прочие, как он, насмерть перепуганный, пытается сопротивляться… побросала книги на пол и помчалась к дверям. Кто-то, не помню кто, схватил меня, хотел помешать, но я вырвалась, промчалась по коридору и выбежала во двор. Но Роберта уже не было видно.

— Братишка? Где ты?

Мне послышалось какое-то движение за спиной. Я резко обернулась — никого. Ворона. Посмотрела на меня и улетела, виляя между стволов.

— Роберт! Ты меня слышишь?

В тридцати метрах — забор, граница школьной территории, а дальше — только луга и проселки к побережью. Я прислонилась к древесному стволу и вслушалась.

Ты подтвердишь, Доска. Если кто-то из моих корешей спросит, так и скажешь — да, так и было, Герард это сделал. Никто не верил, что он решится, а он сделал. Он сумасшедший, этот Герард.

Животик у котенка лопнул от жара, наружу вывалились внутренности… кишки, что ли… Педер отвернулся. Герард, этот псих, попытался прикурить от тлеющего трупика.

— Чувствуете? — спросил он, ухмыляясь. — Теплее стало… не так холодно. А то замерз — сил нет. Теперь получше…

Прошло восемь месяцев, и вдруг именно сегодня они ни с того ни с сего решили, что я на них донесла, и надумали отыграться на брате. Я ничего не понимала. Кто-то, наверное, еще, кто-то еще, кроме меня, видел их в тот день. Больше объяснить нечем. Я никому ничего не говорила. Но почему все это выплыло только сейчас?