Зимняя жатва - Брюссоло Серж. Страница 21

Рубанок выдержал паузу, оценивая впечатление, произведенное его словами, однако Жюльен оставался бесстрастным. И все-таки мальчик не удержался, скосил глаза на Воронье поле, словно мог разглядеть вдалеке «кошачьи усики», о которых поведал ему друг детства.

— И это еще не все, — продолжал тот. — Немцы боялись приземления английских «лизандеров» и зарыли там же противотанковые мины, содержащие до десяти фунтов тринитротолуола и реагирующие на вес свыше ста шестидесяти килограммов. Они предназначены для военной техники. Можешь наступать на них сколько захочешь — риска никакого, а вот буренку разорвет надвое — голова отдельно, задница отдельно!

Рубанок издал неприятный глухой смешок, словно эта картина его забавляла. Глаза парня сверкали. Жюльен почувствовал, что бывший приятель рад покрасоваться перед ним знанием таких сугубо мужских вещей.

— Кажется, у них имеются даже деревянные мины, — прибавил Рубанок, напуская на себя таинственный вид. — Это уж полное свинство! Новое изобретение немцев, чтобы их невозможно было обнаружить миноискателями. Механизм — из стекла и керамики. Тут уж веса человека как раз достаточно. Чуешь, какая работа? И что ты собираешься со всем этим делать? Поля ваши накрылись. Придется ждать окончания войны, чтобы их разминировать, да и то вряд ли саперы займутся ими в первую очередь — будут объекты и поважнее. Они и гроша ломаного не стоят, ваши поля… Тот, кто их купит, рискует собственной шкурой.

Продолжая исподлобья смотреть на Жюльена, Рубанок, чтобы не оставлять руки без дела, достал из кармана перочинный ножик и принялся затачивать лезвие о булыжник, производя отвратительный скрежет. От камня запахло гарью. В этот момент Жюльен, находившийся на склоне холма, посмотрел вниз и увидел, что из дома вышла мать. Она зябко потирала плечи и вертела головой во все стороны, явно недоумевая, куда мог подеваться сын. Клер казалась не на шутку обеспокоенной, и мальчик стал молить Бога, чтобы она не принялась его звать. Нет, только не сейчас, не в присутствии Рубанка, не под его уничтожающим взглядом! Обойдя несколько раз хижину, Клер направилась к колодцу, часто оглядываясь, из чего нетрудно было заключить, что тревога ее все возрастала. Зачерпнув немного воды из оставленного на краю колодца ведра, она умылась. Рубанок предпочел сделать вид, что ничего не замечает, но в его глазах зажглись огоньки, которые очень не понравились Жюльену. Последние несколько секунд у Рубанка был взгляд взрослого мужчины.

— О доме и говорить нечего, — проворчал парень. — Чудеса да и только, что он не взлетел на небеса! У тебя на чердаке американская так называемая проникающая бомба, которая весит примерно четыреста пятьдесят килограммов. Этакая штуковина с бронированной носовой частью, пробивающая бетонные перекрытия. Обычно, если заклинит взрыватель боеголовки, срабатывает другой — в хвостовой части, но почему-то этого не произошло. Партия отложена, только и всего. Когда бомба наконец разродится, в радиусе ста метров все сметет взрывной волной. Ваш садовый домик улетит на Луну!

— Но ведь дед-то остался, — заметил Жюльен.

— Верно, но жизнь для него ничего не значила, — возразил Рубанок. — Доказательство — то, что он поперся на минное поле, даже сапог не нашли! Полное свинство! Раз уж решился на самоубийство, мог сделать это и босиком. Найди я его сапоги, набил бы туда соломы, чтобы ноги не болтались…

— Мерзость! — возмутился Жюльен.

— Да заткнись ты! — обругал его бывший приятель. — Сам не понимаешь, что несешь! Старика я уважал, и наверняка больше, чем ты. Шарль и твой отец Матиас были мужики что надо. Ты, правда, не мог этого понимать, потому что уже тогда цеплялся за маменькину юбку. Считай, что ты прошел мимо, сопляк. Прошел мимо лучшего: не использовал шанс стать мужчиной. Родитель твой, Матиас, был хотя и сволочью, но самым настоящим сеньором. В старинные времена из него вышел бы отличный полководец. Но ты ничем не воспользовался, слушался во всем мамашу-горожанку, которая занималась тем, что обслуживала таких же барышень. Что может она знать о жизни, твоя мать? Поразмышляй об этом на досуге.

— А что, по-твоему, нам нужно было делать? — спросил Жюльен, сжимая кулаки.

— Ничего, — рассмеялся Рубанок. — Все в порядке, продолжайте в том же духе. Здорово будет понаблюдать, как вы покатитесь в пропасть. Особенно мамаша, которая всегда корчила из себя баронессу. А я посмотрю на вас отсюда, не отрывая задницы от пенька. Бесплатное кино, да и только! Опуститесь, станете замарашками, потом начнете подыхать от голода и холода, а когда дойдете до края, я скажу отцу, чтобы он предложил вам продать ему дом и земли. Задешево, разумеется, почти задаром, — большего они не стоят. А поскольку в глубине души я тебя все-таки люблю, упрошу его поселить вас на ферме, чтобы спасти от голодной смерти. Ты станешь батраком, и можешь не сомневаться, придется повкалывать — спуску не дам. Что до баронессы — ей определят место на кухне. Папаша Горжю еще в силе и, думаю, не побрезгует провести с ней ночку-другую. Я просто лопаюсь от смеха, представляя под ним эту дамочку. А может, он ее еще и обрюхатит, старикан!

— Замолчи, свинья! — взревел Жюльен. — Ведь ты говоришь о моей матери!

— И что? — загоготал Рубанок. — Думаешь, это помешает ей стать папашиной подстилкой? У нас все служанки через это проходят. А когда те ему надоедают, перепадает и мне.

Жюльен бросился на обидчика, но тому достаточно было вытянуть руку, чтобы остановить напор противника и удержать его на расстоянии. Рука Рубанка походила на бугристый толстый корень, который мальчику так и не удалось согнуть. Жюльен нанес несколько неловких ударов, молотя кулаками пустоту и даже не задевая бывшего приятеля, у которого бессилие мальчика вызвало новый приступ веселья.

— Значит, ты так ничего и не понял, — произнес Рубанок, вдруг став серьезным. — За вами должок. За вами — значит за твоей матерью и вашей семьей вообще. Должок за коров, которые подорвались на вашем треклятом минном поле. Вы считали нас ничтожествами, полным дерьмом, меня и отца, но теперь этому пришел конец — сработал возвратный механизм, и рукоять снова в нулевой позиции! Скоро вы ноги нам лизать будете за то, что мы придем вам на помощь. Вот увидишь, приятель, на земле работать не так-то легко. Земля, она, брат, требует к себе уважения — первому попавшемуся не отдается, тут нужно чутье, умение угадать настроение. Ее необходимо раскусить, приручить. Земля — она живая тварь, все равно что скотина. Но ты-то об этом ничего не знаешь, и времени на то, чтобы узнать, у тебя не будет. Батрак — и то слишком жирно для тебя, ручонки-то слабенькие… А вот мамаша, уверен, придется отцу по вкусу. Я смотрел вчера, как она мылась в своей короткой рубашонке: море удовольствия на ней полежать, хотя она совсем худышка, но папаша в два счета даст ей нагулять жирок. А если он ей сделает ребенка, мы станем настоящей семьей. Будем кровными братьями, как в американских довоенных журналах, помнишь? В детстве ты донимал этим меня постоянно — «кровные братья» да «кровные братья», вот только стоило мне вытащить перочинный ножик, как ты чуть ли не хлопался в обморок.

Схватив Жюльена за руку, он отбросил его подальше, в колючий кустарник. Рубанок даже не казался рассерженным, просто слегка раздосадованным этой бессмысленной возней.

— Пустое дело — бунтовать против судьбы, — спокойно выговорил он. — Зря вы сюда приехали. Здесь вы больше не хозяева, а значит, лучше было не привозить сюда мать. Старика Шарля я уважал, боялся его. Заметь он меня в ваших владениях, обязательно огрел бы дубиной по башке. Узнав, что его разорвало, я, ей-богу, огорчился. Но вы с матерью нам не по сердцу. Когда съедите последний кожаный башмак, отец все здесь скупит. Да-да, тот самый папаша Горжю, что ходил по кровавым кишкам и дерьму на скотобойне в Сен-Шаснье. Тогда будем квиты.

Распрямив плечи, парень снова обвесился котомками. Жюльен, оглушенный жестокостью этих слов, не отрывал от него взгляда. Многие годы он считал Рубанка своим другом, и вот сегодня ему стало ясно, что втайне тот всегда его ненавидел. Но как же трудно было поверить в очевидное! Рубанок сделал несколько шагов, потом обернулся.