Планета Ка-Пэкс - Брюэр Джин. Страница 7

Когда я учился в старших классах школы, наш школьный консультант по вопросам выбора будущей профессии посоветовал мне взять тот курс физики, который предлагался у нас в школе. Очень скоро я понял, что у меня к физике нет никаких способностей, правда, благодаря этим занятиям необычайно возросло мое уважение к тем, кто все-таки мог разобраться в этом материале, доступном лишь немногим посвященным, в том числе и моей будущей жене.

Мы с Карен были соседями со дня ее рождения и всегда вместе играли. Каждое утро я выходил во двор, где тут же видел ее, улыбающуюся, готовую ко всем радостям жизни. Одно из самых нежных воспоминаний связано с нашим первым днем в школе: я сижу в классе позади нее и вдыхаю аромат ее волос, а потом иду вместе с ней домой и вдыхаю запах сжигаемых листьев. Конечно, в том возрасте мы еще не были настоящими влюбленными, мы стали ими, только когда нам исполнилось двенадцать, в год, когда умер мой отец.

Это случилось посреди ночи. Мать прибежала за мной и повела к отцу в надежде – совершенно бессмысленной, – что я смогу чем-то ему помочь. Я вбежал к ним в спальню и увидел отца, лежащего на полу лицом вверх, голого, всего в поту. Пижама его валялась тут же, рядом с кроватью. Он еще дышал, но лицо его было пепельного цвета. Я провел достаточно времени у него в кабинете и в больнице на обходах, чтобы примерно представить, что с ним случилось, и понять всю серьезность его положения. Если б он в свое время научил меня технике искусственного дыхания и закрытому массажу сердца, я, может быть, и помог бы ему. Но это случилось еще до того, как искусственное дыхание и закрытый массаж сердца стали хорошо известны широкому населению; и потому я ничего не мог сделать, кроме как лицезреть его последний вдох и уход в мир иной. Еще до этого я, разумеется, крикнул матери, чтобы она вызвала «скорую помощь», но когда та приехала, было уже поздно. А пока что я как зачарованный в ужасе изучал его тело: его сероватые руки и ноги, шишковатые колени, огромные темные гениталии. Как раз в ту минуту, когда я накрывал отца простыней, вбежала мать. Не было никакой нужды объяснять ей, что произошло. Она знала. Она, как никто другой, знала.

Чуть позднее у меня наступил шок, и меня охватило смятение. Но не потому, что я любил его, а потому, что не любил и в действительности чуть ли не желал его смерти, чтобы избавиться от необходимости стать, как и он, врачом. Но по иронии судьбы, из-за неимоверного чувства вины перед ним, я дал себе клятву, несмотря ни на что, пойти в медицину.

На похоронах Карен, ни слова не говоря, села рядом со мной и взяла меня за руку. Будто она прекрасно понимала, что я в ту минуту переживал. Я тоже сжал ее руку, крепко. Рука ее была невероятно мягкой и теплой. И хотя это пожатие не смягчило моего чувства вины, я вдруг ощутил, что, держа эту руку в своей, смогу в жизни преодолеть многое. С тех пор я эту руку так и не выпускал.

В пятницу к нам в больницу заявился представитель комиссии здравоохранения штата. Его работа состоит в том, чтобы время от времени проверять состояние нашего здания, работу водопровода и канализации, а также содержатся ли пациенты в чистоте, хорошо ли они накормлены и т. д. И хотя он бывает у нас постоянно, мы всякий раз устраиваем ему полный обход: кухня, столовая, прачечная, бойлерная, магазинчик подарков, комната отдыха и физкультуры, комната тишины, медицинские кабинеты и, наконец, палаты.

Так вот, в комнате отдыха, за карточным столом, вместе с моими двумя другими пациентами мы застаем прота. Мне показалось это довольно странным, так как один из них – я назову его Эрни – почти всегда сидит один или тихонько разговаривает с Расселом, нашим неофициальным священником. А другой, Хауи, обычно слишком занят, чтобы вообще хоть с кем-нибудь разговаривать (синдром белого кролика). Оба они – и Эрни, и Хауи – соседи по палате и в нашей больнице уже долгие годы; у каждого из них случай не из легких.

Эрни, как и многие другие люди, боится смерти. Но в отличие от большинства из нас, он не способен думать ни о чем другом, кроме смерти. Он регулярно проверяет свой пульс и температуру. Он настоял на том, чтобы носить хирургическую маску и резиновые перчатки не снимая. Он не расстается со стетоскопом и термометром, несколько раз в день принимает душ и каждый раз после этого требует чистую одежду, отказываясь от той, на которой замечает хоть малейшее пятнышко. И нам приходится с этим мириться, иначе он вообще ходил бы нагишом.

Принятие пищи для Эрни представляет серьезную проблему по нескольким причинам. Во-первых, из страха пищевого отравления он ест только тщательно сваренное и поданное обжигающе горячим. Во-вторых, он ест только то, что порезано на микроскопические кусочки, чтобы ни в коем случае не поперхнуться и не умереть от слишком большого куска. И наконец, есть еще и проблема: Эрни не признает ни консервов, ни пищевых добавок. Он не ест ни мяса, ни птицы и даже на свежие фрукты и овощи смотрит с подозрением.

В этом, конечно, нет ничего необычного, В каждой психиатрической больнице есть такой «Эрни», а то и два. Но наш Эрни отличается от других тем, что его попытки защититься от внешнего мира несколько превосходят те, что обычно наблюдаются у некрофобов [5]. Его, например, невозможно уговорить выйти на улицу, так как он боится космических лучей и бомбардировки метеоритами, а также отравления находящимися в воздухе химическими веществами, нападения насекомых и птиц, заражения порожденными пылью организмами и многого другого.

Но и это еще не все. Из страха задушить самого себя во сне он спит, привязав руки к ногам и кусая деревянный дюбель, чтобы не проглотить язык. По той же причине он не спит ни под простыней, ни под одеялом, чтобы они не задушили его во сне, и спит на полу, чтобы во сне не свалиться с кровати и не сломать себе шею. Возможно, компенсируя все это, он, завершив вечерний ритуал, спит довольно крепко, правда, просыпается рано, тут же судорожно проверяет свои показатели и «снаряжение», и к завтраку, как всегда, он уже на грани нервного срыва.

Как же он до такого дошел? Когда Эрни было девять лет, у него на глазах, подавившись куском мяса и задохнувшись, умерла его мать. Не зная, чем ей помочь, он, как приговоренный, наблюдал ее предсмертную агонию, в то время как его старшая сестра с диким криком металась по кухне. Не успел он оправиться от пережитого им ужаса, как его отец вырыл у них на заднем дворе бомбоубежище и стал практиковаться в его использовании. И делал это так: в любое время суток отец вдруг кидался к Эрни, чем-нибудь на него плескал или издавал леденящий душу крик, что было сигналом бежать в бомбоубежище. Когда Эрни попал к нам в МПИ, стоило только скрипнуть двери или кому-то чихнуть, как он мгновенно вскакивал и бежал куда глаза глядят, и ушли месяцы на то, чтобы отучить его от этого. Эрни привезли сюда почти двадцать лет назад, и с тех пор он не покидал нас. Отец его, между прочим, находится в другой психиатрической лечебнице, а сестра в 1980 году покончила с собой.

К счастью, неврозы страха такой разрушительной силы, как у Эрни, встречаются редко. К примеру, тем, кто боится змей, достаточно просто держаться подальше от леса и поля. Те, кто страдает агорафобией или клаустрофобией, обычно в состоянии избежать толпы или лифтов и вообще поддаются лечению медикаментами или постепенным привыканием к мучительной для них ситуации. Но как помочь страдающим некрофобией? Как избежать «старухи с косой»?

Хауи в свои сорок четыре года выглядит на все шестьдесят. Он родился в Бруклине в бедной семье, и с раннего возраста у него проявились необычайные музыкальные способности. Когда мальчику исполнилось четыре года, отец отдал ему хранившуюся у них дома скрипку, а когда Хауи был чуть старше десяти, он уже играл на ней с солидными местными оркестрами. Однако со временем Хауи стал выступать все меньше и меньше, предпочитая играть на других инструментах, читать партитуры, изучать историю музыки. Его отца, хозяина крохотного книжного магазина, такой оборот дел, казалось, не очень-то огорчал: он без конца хвастался своим покупателям, что его сын станет знаменитым дирижером, новым Стоковским. Но к тому времени как Хауи поступил в колледж, его интересы уже простирались на все области человеческих знаний. Он пытался одолеть все, начиная с алгебры и кончая дзэн-буддизмом. Хауи занимался днем и ночью, пока дело не закончилось нервным срывом и он не попал к нам.