Шерлок Холмс в Тибете - Норбу Джамьянг. Страница 33

Мы хотели обойти вокруг горы подобно паломникам (а я не отказался бы от того, чтобы обследовать ее со всех сторон и произвести измерения), однако Церинг жестко следовал полученным указаниям и не хотел терять ни дня. В конечном счете мы пришли к компромиссу. Мы не станем обходить вокруг горы, но, проезжая мимо нее и священного озера, немного задержимся, чтобы на досуге воздать должное удивительной красоте здешних мест.

Еще несколько дней мы ехали по великим равнинам Барги, вдоль гор и длинной цепи ледников и наконец добрались до священного озера Манасаровар – едва ли не самого высокого пресноводного водоема в мире. Мы разбили лагерь прямо на берегу озера. Я произвел ряд измерений, и результаты моих научных исследований вошли в первый отчет об этой экспедиции, озаглавленный «Путешествие в Лхасу через Западный Тибет» (опубликован издательством «Эльфен-стоун», Калькутта, 1894, три рупии восемь анна), – газета «Стейтсмен» любезно писала о нем, что это «монументальный труд исследователя и ученого». Увы, в отчете, который читатель сейчас держит в руках, в силу стремления автора не выходить за границы разумного объема и сделать описание понятным, опущены многие сугубо научные подробности наших перемещений и исследований. Если читателя интересуют эти подробности, он может купить упомянутую выше книгу в любой книжной лавке империи.

В водах Манасаровара отражаются горы, и все это вместе исполнено такой благоговейной красоты, равной которой, пожалуй, не найти в мире. Меня втайне радовала еще и мысль о том, что несколько других исследователей, которым довелось увидеть это озеро, в отличие от меня, не воспользовались возможностью изучить его в полной мере. Как и другие паломники, я купался в озере, однако двигали мною скорее соображения гигиены, нежели благочестие. Так или иначе, вода в озере была совершенно ледяная.

Следующей нашей остановкой после озера стало поселение Тхокчен, или Великий Гром. Несмотря на громкое название, поселение состояло из единственного дома, да и тот оказался омерзительно грязен. Мы провели ночь в палатках.

Дальше мы поехали вдоль реки Брахмапутры, или Цангпо, как ее называют тибетцы. В реку впадает множество ручейков, поэтому день за днем она становилась все шире.

Если не считать небольшого дождика и нескольких коротких гроз с градом, в целом с погодой нам повезло. Обычно я ехал, раскрыв над собой пестрый зонтик в белую и синюю полоску, который защищал меня от солнечного света, особенно жесткого из-за высоты и разреженности воздуха. Резкие порывы ветра время от времени выворачивали зонтик или вырывали его у меня из рук, что невероятно забавляло Кинтупа и наших слуг, которые яростно бросались за ним в погоню и преследовали так, как если бы он был зайцем или еще какой-нибудь дичью. Однако самые страшные зимние шторма были позади, а летние пыльные бури еще не начались, поэтому, сидя верхом на пони в прохладной тени зонтика, запросто можно было читать книжку или, что со мной нередко случалось, погружаться в глубокие раздумья.

– Должно быть, Хари, вы правы, – как-то раз ворвался в мои размышления голос мистера Холмса. – Чтобы ответить на все вопросы, которые ставит перед нами жизнь, одной только науки недостаточно. Если мы хотим раскрыть высшее назначение человека, не обойтись без религии.

– Именно так, сэр. Хотя, признаться, меня беспокоит мысль о… боже мой, мистер Холмс! – воскликнул я. – Ради всего святого, как вам удалось проникнуть в мои самые сокровенные мысли?

Шерлок Холмс усмехнулся и, откинувшись в седле, натянул поводья, чтобы его пони поравнялся с моим.

– А как вам кажется? Посредством магии? Или ясновидения? Или всего лишь благодаря несложной цепочке логических рассуждений?

– Клянусь жизнью, сэр, я не понимаю, как посредством рассуждений можно было проникнуть в ход моих мыслей. Ведь они заперты в моей черепной коробке, как кокосовое молоко в кокосе. Нет, сэр! Джаду – единственно возможное объяснение. Должно быть, вы прибегли к помощи какого-нибудь джинна, способного читать мысли, – скажем, Бактану, или Далхана, или Мазбута, а может, даже Залбазана, сына Иблиса [70].

Шерлок Холмс громко расхохотался.

– Я вовсе не хотел бы разочаровывать вас, утверждая, что не знаком с силами тьмы, но фокус на самом деле до смешного прост. Если вы позволите, я вам все объясню. Я наблюдаю за вами около десяти минут. В руках у вас была книга Герберта Спенсера «Основы биологии», и вы читали ее с заметным интересом. После этого вы положили открытую где-то на середине книгу перед собой на седло и задумались. Ваши глаза сузились. Очевидно, вы размышляли о только что прочитанном. Если я не ошибаюсь, в середине этой книги Спенсер обсуждает теории мистера Дарвина и некоторых его сторонников о поступательном развитии видов от простых к сложным. Я не был полностью в этом уверен, но вы подтвердили мою догадку, выйдя на время из забытья и принявшись вдумчиво и с любопытством рассматривать изобилующих вокруг диких животных и птиц. Похоже, вы были согласны с утверждениями Спенсера, потому что несколько раз вы кивнули своим мыслям. – Мистер Холмс закурил свою татарскую трубку и, выпустив струйку белого дыма, продолжил: – Но тут что-то грубо нарушило ход ваших мыслей. Помните, совсем недавно мы миновали жалкие останки растерзанной волками газели? Похоже, это печальное зрелище растревожило вас. Вольно говорить или писать о «выживании наиболее приспособленных» [71], сидя в теплой уютной гостиной в Лондоне; но, когда сталкиваешься с этой стороной природы в действительности, пусть даже речь идет о столь незначительном факте, как гибель какой-то там несчастной газели, чувствуешь себя подавленно. Вы помрачнели. Казалось, вы спрашиваете себя: разве есть такие теории, которые могли бы объяснить страдания, жестокость и грубость, насквозь пронизывающие жизнь? Вы вспоминали о собственных встречах с жестокостью и смертью. Я заметил, что вы бросили взгляд на свою правую ногу, на которой когда-то потеряли палец, и вздрогнули. На вашем лице проступили грусть и меланхолия, в которую мы обычно погружаемся, сознавая неизбывный трагизм человеческого существования.

Но тут вы заметили поблескивающие вдали башни монастыря, и, судя по всему, ваша подавленность уступила место менее безнадежным мыслям. Вы устремили взор в открытое небо. В ваших глазах читалась озадаченность, но меланхолия уже отступила. Вероятно, вы задались вопросом, может ли религия что-нибудь противопоставить человеческим страданиям, если науке это не под силу. Именно в этот миг я рискнул согласиться с вами.

– Вах! Шабаш! Мистер Холмс, это куда удивительнее магии, – воскликнул я, изумленный еще одной открывшейся мне стороной его гения. – Вы проследили ход моих мыслей с невиданной точностью. Ваше искусство рассуждения, сэр, достойно всяческого восхищения.

– Ха! Элементарно, дорогой мой Хари.

– Но как вам это удается, мистер Холмс?

– Фокус в том, что вы начинаете восстанавливать цепочку рассуждений собеседника, взяв в качестве исходной посылки идею… ну, назовем ее вслед за многомудрыми буддистами идеей «зависимого происхождения». И тогда по одной капле воды вы сможете сделать вывод о возможности существования Тихого океана или Ниагарского водопада, даже если вы не видали ни того, ни другого и никогда о них не слыхали. Всякая жизнь – это огромная цепь причин и следствий, и природу ее мы можем познать по одному звену [72].

Монастырь стоял высоко на горе, под которой располагалось поселение Традун. Это была обычная для тех мест шумная метрополия, состоящая более чем из двадцати домов, если не считать шатров кочевников, рассеянных по открытой равнине. Отсюда было недалеко до королевства Непал, и там, где оно располагалось, я заметил три далекие, покрытые льдом вершины [73].

До Шигаце мы добрались только через три недели. Нам выпала удача побывать в прославленном монастыре Таши Лхунпо и увидеть его сокровища, однако мы остерегались приближаться к китайскому посольству, которое находилось в западной части города. У нас с Кинтупом с этим местом были связаны самые неприятные воспоминания. На базаре мы услышали множество разнообразных толков о маньчжурском амбане в Лхасе, о его помощнике здесь, в Шигаце, и о неминуемом вторжении китайской армии. Однако насколько мы могли доверять всем этим слухам?