Потрошитель душ - Леонтьев Антон Валерьевич. Страница 57

Воззрившись на великого сыщика, Брюхатов процедил:

– Я и не думал, что вы, Бергамотов, посещаете подобные места!

Орест Самсонович покраснел, хотя, как мне кажется, стыдиться того, что естественно, глупо. Однако же не буду углубляться в сии тонкие материи, опасаясь нареканий цензоров.

– Да уймет кто-нибудь Лизетт?! – крикнула графиня, у которой голова шла кругом. В самом деле, со второго этажа особняка доносился плач ее дочки. – Mademoiselle Drouot! За что этой француженке только деньги платят…

Появившаяся горничная сказала, что мадемуазель Дрюо в ее комнате нет. Не было ее и в комнате малышки Лизетт. И вообще, как скоро стало понятно, ее не было ни в одной из комнат графского особняка.

– Ничего не понимаю! Она что, решила нас покинуть? Но ведь она бы тогда точно сказала об этом за ужином! И потребовала, как мы с ней согласовывали при приеме на работу, месячное жалованье. А может, ее убил Захар? То есть этот жуткий Генерал? – ужаснулась графиня.

Орест Самсонович, которого я имел честь сопровождать, поднялся наверх, дабы обследовать комнату гувернантки, мадемуазель Дрюо, примыкавшую к комнате ее воспитанницы, юной Лизетт.

Комната была как комната, однако Орест Самсонович, несмотря на свою слепоту, провел в течение нескольких минут детальный обыск. И – надо же! – обнаружил в шкафу тайное отделение.

Я извлек оттуда на свет божий коробку, раскрыв которую в ужасе отбросил ее от себя, потому как увидел в ней человеческое лицо. Орест Самсонович, подняв сие лицо с пола, ощупал его и вынес вердикт:

– Новейшая технология, германская, применяется для театральных постановок, а также в синематографе. Маска, вернее, некое подобие человеческого лица, которое в загримированном виде не отличишь от настоящего. И так вы, Курицын, можете перевоплотиться хоть в бродягу, хоть в аристократа, хоть в женщину!

– Покорнейше благодарю! Быть дворянином не стремлюсь, а своим полом я вполне доволен! – пробурчал я. – Но зачем ей эта маска?

– Думается, все очень просто, Курицын. Эта маска необходима для того, чтобы стать мадемуазель Дрюо! – произнес Орест Самсонович. – Вы ведь были правы, Курицын, ой как правы! Этот дом – эпицентр! И Джек все время был здесь! Нанялся под видом толстой, неповоротливой, страдающей одышкой, с тройным подбородком француженки-гувернантки и планировал свое первое убийство!

– Джек-потрошитель? – сказал я в ужасе. – Вы хотите сказать, что эта пожилая, переваливающаяся с ноги на ноги француженка и есть кровавый убийца?

Орест Самсонович извлек с полки тайного отделения парик, а потом нечто, оказавшееся неким подобием корсета с – да простят мне мои читательницы сии физиологические подробности! – более чем солидными гуттаперчевыми грудями!

– Нет, не мадемуазель Дрюо, а тот, кто скрывался под ее личиной в графском особняке, – заключил Орест Самсонович. – Ибо этот наряд меняет внешность радикально! С чем-то подобным я доселе сталкивался лишь однажды… [19]

– Но не настолько, чтобы из мужчины вышла женщина! – вскричал я. – Хотя и такие экземпляры встречаются, как, впрочем, и гениальные актеры, но ведь одно дело – играть роль на сцене, в водевиле, где и так все условно, и совсем другое – в течение долгих недель жить среди множества людей, общаться с ними, вести себя подобающим образом!

Орест Самсонович понюхал маску и скривился – от нее в самом деле шел неприятный запах резины и пропитавших ее красителей.

– Быть может, вы правы, Курицын, а быть может, и нет. Мы явно спугнули «мадемуазель Дрюо», когда заявились за Захаром, и «мадемуазель» – давайте уж говорить о ней в женском роде – сбежала. Или же «мадемуазель» отлучилась этой ночью по своим делам, что может означать, с учетом ее подлинной ипостаси, что как раз в эти минуты происходит новое убийство!

Я вздрогнул и сказал, что в таком случае надо устроить засаду, но Орест Самсонович отмахнулся.

– Брюхатов, конечно, устроит, он любитель подобных штучек, но «мадемуазель» слишком умна, чтобы угодить в такую ловушку. Тем более что улица вокруг особняка запружена полицейскими пролетками, и Джек, возвращающийся с ночной кровавой смены, за версту поймет, что ему здесь появляться снова не нужно.

– Но тогда это не Джек-потрошитель, а Джекки-потрошительница! – возразил я. – Что может быть гаже женщины-убийцы?

– Женщина – серийный убийца, Курицын. Почему вы все стараетесь убедить меня в том, что убийца именно дама? Мужчина молодой, невысокого роста, атлетического телосложения, с талантом перевоплощения мог бы играть роль пожилой француженки на протяжении долгого времени и не выдать себя. Да, такой мужчина, как вы!

Я остолбенел, опасливо присматриваясь к Бергамотову, – уж не подозревает ли он меня в том, что я играл роль француженки-гувернантки и, более того, являюсь Джеком-потрошителем?

– Не смотрите на меня так, Курицын! – усмехнулся Орест Самсонович. – Я говорю, что такое возможно, но вас я отнюдь не подозреваю! Просто хочу сказать, что тот, кто играл эту роль, не был в обязательном порядке женщиной!

У меня отлегло от сердца, и тут в комнату чеканным шагом вошел полковник Брюхатов. Завидев в руках Ореста Самсоновича корсет с бюстом, он оглушительно захохотал:

– А вы шалун, Бергамотов! Кто бы мог подумать! Только что заявляли, что являетесь завсегдатаем в заведении мадам Астафуровой, и тут же встречаете меня с нарядом, от которого любой уранист пришел бы в дикий восторг!

Орест Самсонович жутко смутился и стал в своей обычной манере («Факт номер один. Факт номер два. Факт номер три»…) излагать недалекому полковнику свои выводы из того, что нам удалось обнаружить в комнате «мадемуазель Дрюо».

Я же прошел в смежную комнату маленькой Лизетты, о которой все забыли и на которую из-за разыгравшихся событий никто не обращал должного внимания. Девчушка была напугана, поэтому я, всегда придерживавшийся мнения, что с детьми надо быть честными, как со взрослыми, поведал ей – в сокращенном варианте, конечно! – что дворецкий Захар украл у ее мамы все драгоценности, а мадемуазель Дрюо сбежала и никогда более не вернется.

Обвив мою шею руками, Лизетта, зевая, пробормотала:

– Мамочка так любит драгоценности… Но теперь они пропали, и, может быть, она будет любить вместо них меня? А мадемуазель Дрюо… Как хорошо, что она навсегда исчезла! Она ведь часто по ночам исчезала! Я хотела маме рассказать, но мадемуазель меня запугала, сказала, что, если я это сделаю, она меня съест. Она ведь ведьмой была? Села на метлу и улетела! И от нее всегда так плохо пахло… И она была так строга со мной… И грозилась, если я не слушалась, выпустить из меня кишки!

Еще бы, ведь ее гувернанткой был сам Джек-потрошитель!

Девочка уснула, и я осторожно положил ее в кроватку. В комнату заглянул Орест Самсонович и поманил меня в коридор.

– Похвально, что вы позаботились о девочке, Курицын. Из вас выйдет отличный отец! – сказал он, чем вогнал меня, убежденного холостяка, в краску. – Что ж, нам тут делать больше нечего. Ибо обе представляющие интерес пташки упорхнули. Захара, то бишь Генерала, задержат. Если не сейчас, то позднее, когда он попытается продать бриллиант. Ибо сей орешек ему не по зубам. Но меня больше занимает мадемуазель Дрюо! То есть Джек!

– Но ведь она… или он… – быстро поправился я, – жил тут в течение многих недель! Ваш трюк с отпечатками пальцев разве не пройдет?

Одобрительно хмыкнув, Орест Самсонович сказал:

– Отпечатки хороши в том случае, если их можно сравнить с картотекой. Но держу пари, что отпечатков Джека в полицейской картотеке, пока еще небольшой, нет. Да и «мадемуазель» позаботилась о том, чтобы не оставить ни одного отпечатка, словно опасаясь такого развития событий. Ибо Джек, играя роль «мадемуазель», носил не только накладные груди и резиновую маску, но и особые резиновые перчатки, делавшие его руки похожими на руки пожилой женщины. В результате чего Джек не оставил ни единого отпечатка! А жаль!