Дурной глаз - Буало-Нарсежак Пьер Том. Страница 5

Реми поднял руку. Слишком поздно. Такси прошло мимо. Еще один взмах руки. С тем же результатом. Он, однако, не мог поехать в метро. Он даже не знал, как оно устроено, это метро. Он знал мир, город, в котором он жил, только по иллюстрациям в журналах. И теперь все эти картинки беспорядочно смешались у него в голове. Там были и небоскребы, и большие пассажирские теплоходы, китайские и африканские пейзажи или иногда фотографии Елисейских полей, площади Оперы вечером после концерта, но там не было маленьких бистро, темных, но чистеньких и свежих, антикварных магазинчиков, мясных лавок с монументальными витринами, увешанными тушами животных, — все это было для него новым, волнующим, и одновременно в этом открывающимся перед ним веселом и пестром мире чувствовалась какая-то неопределенная, смутная опасность. Как животное вдали от своего логова, Реми ощущал себя слегка обескураженным шумом, движением, всем этим водоворотом запахов и звуков, в который он внезапно попал.

— Эй!

Перед ним с визгом остановилось такси, старый желтоватый «рено» с сомнительными засаленными сидениями. Реми колебался. В самом деле, должен ли он это делать?.. Это так далеко!… Сможет ли он там купить цветы? И эта жалкая тачка!… Шофер приоткрыл дверцу. Ладно.

— Кладбище Пер-Ляшез. Центральный вход.

На этот раз Реми решился. Вот уже три дня он в нерешительности бродил вокруг стоянок такси. В сущности, не было особой срочности в этом рандеву с мертвой. Он даже толком не знал, хотелось ли ему ехать на кладбище. Могила… Сама по себе она не имела большого значения. Мертвые… Клементина утверждала, что они где-то обитают. Будучи ребенком, Реми выучил несколько молитв. Конечно, теперь он их забыл. Также, как и все остальное.

Он не ощущал в себе необходимости молиться за маму, но он думал о ней с нежностью, потому что она была неотделима от его детства. Она принадлежала к миру, который существовал «до этого». И внезапно Реми осознал, что в доме больше ничего не осталось с того времени, которое он называл «до этого». Мамина одежда, ее вещи — ведь, в конце концов, у нее было много драгоценностей, безделушек — что с ними случилось? Их, должно быть, перевезли в деревню, в Мен-Ален. Забавно будет полазить по чердаку, порыться там среди старых вещей. Еще один дом, в котором Реми обитал, в сущности его не зная.

Такси выехало на какую-то грохочущую улицу, и у Реми создалось впечатление, что он пересекает незнакомую страну. Если с ним здесь что-то случится, что нужно будет сделать, чтобы попасть на авеню Моцарта? «Я это могу!» — подумал он. Но это, возможно, лишь слова? Что-то вроде талисмана? Этот человек казался таким уверенным в себе.

Такси подрулило ко входу и остановилось. Пер-Ляшез. Почему Реми все время воображал себе какое-то мрачное место? Он увидел перед собой две открытые чугунные двери, лужайки с бордюрами из хризантем, и с обоих сторон как отдаленный рокот, как неуловимая вибрация воздуха чувствовалось дыхание города. "Я могу, " — повторил Реми. Он расплатился с таксистом, пересек улицу и вошел в узкую темную цветочную лавку, похожую на деревенский дом; казалось, черепичная крыша ее вот-вот раздавит. Он купил букет гвоздик и, выйдя из лавки, тотчас пожалел о своем выборе. У него, должно быть, нелепый вид жениха на свадьбе. Но на него никто не обращал внимания. Какой-то человек сгребал в кучу опавшие листья. Он прошел через вход, попытался оживить в себе впечатления тех дней. Вот аллея, которая уходила вдаль, как столбовая дорога… Нет, он ее не узнавал. Зачем он сюда приехал со своими цветами, похожий на гостя, которого больше не ждут. Из здания напротив вышла женщина в трауре, и Реми прочел на табличке «Отдел захоронений». Ему, без сомнения, здесь могут дать справку. Он толкнул дверь, торопливо и сердито спросил:

— Могила Окто, пожалуйста?

Сторож посмотрел на гвоздики, потом на Реми.

— Вы хотите знать, где находится могила?

— Да, — нервно ответил Реми.

— Окто, вы можете назвать по буквам?

— О… к… т…

— Достаточно… О… к… Так, посмотрим, о… к…

Хранитель порылся в регистрационных книгах, открыл одну из них, и его палец заскользил по страницам.

— О… к… Оброн… Олер… Окто… Ага, вот. Окто Луиза Анжель… Участок № 7, номер…

Он встал и показал пальцем в окно.

— Это очень просто. Видите аллею… не центральную, а ту, которая идет прямо перед нами. Следуйте по ней до Шмен Серре, которая пойдет направо. Ваша могила будет слева пятая по счету.

— Спасибо, — пробормотал Реми. — Но… простите, вы правильно сказали: Окто Луиза Анжель?

Хранитель склонился над книгой и ногтем подчеркнул имя.

— Да, Окто Луиза Анжель… Это не то?

— Нет, нет. Это моя бабушка, но… после?

— Что после?

— Разве там нет другого имени?

— Нет. Это последнее захоронение. После этого у меня идет могила Отман, не имеющая отношения к Окто.

— Вы, должно быть, сделали ошибку. Там есть наверняка Вобер, Женевьева Вобер… Ее похоронили несколько месяцев спустя в том же склепе… 30 мая 1937 года.

Хранитель спокойно перечитал.

— Сожалею, — сказал он. — Прямо перед этой записью у меня стоит Окто Эжен Эмиль…

— Да, это мой дедушка… В конце концов, это невозможно. Здесь наверняка какая-то ошибка, должно быть, забыли записать.

Реми положил свой букет на конторку, обошел стол и, в свою очередь, прочитал: Окто Луиза Анжель…

— Это можно легко проверить, — сказал хранитель. — Достаточно справиться во «входном регистре».

— Прошу вас.

— Какое число вы сказали?

— 30 мая 1937 года.

Хранитель положил на регистрационную книгу фолиант гигантских размеров и начал его листать.

Реми то скрещивал, то разнимал руки. Дрожащим голосом он добавил:

— Мадам Вобер Женевьева Мари, рожденная Окто.

— Нет, — сказал хранитель. — Посмотрите!… Этого имени нет 30 мая. А у вас нет другого фамильного склепа?

— Есть, рядом с Шатору, в Мен-Алене.

— Тогда все понятно. Вы просто перепутали.

— Невозможно. Там фамильный склеп моего отца. Я уверен, что моя мать похоронена здесь.

— Вы присутствовали на похоронах?

— Нет. В то время я был болен. Но я чуть позже приходил на могилу.

— Ну что я могу вам ответить? Вы посмотрели книги… Вы все еще хотите пройти к склепу?.. Справа будет Шмен Серре… мсье, не забудьте ваши перчатки.

Реми шел по аллее между могил. То тут, то там он видел людей, которые останавливались перед какой-нибудь плитой. Им повезло! Их мертвые были на своих местах. В то время, какон!… Он, однако, был уверен, что они приезжали на именно на Пер-Ляшез. К тому же, зачем им нужно было хоронить маму в другом месте? Но регистрационные книги… Он их видел сам, официальные записи ведутся безошибочно. Тут не может быть никаких подвохов. Справа он увидел Шмен Серре. Он посчитал могилы. Хранитель сказал: пятая. Это был простой камень с уже изъеденной временем надписью: «Гробница Окто». Сквозь слезы Реми почти ничего не видел. Так кто же все-таки лежит под этим камнем? Как это узнать? Выходит, они все ему лгали? Ах, зачем сегодня такое праздничное солнце? Если бы было пасмурно, Реми, возможно, мог бы узнать могилу, вспомнить какие-нибудь ранее замеченные и потом забытые детали. Но этот облупившийся камень, на котором колыхалась тень кипариса, ничего не говорил его памяти. И соседние могилы не порождали никакого отклика: Грело… Альдебер… Жусом… Реми огляделся вокруг. Куда он мог бросить свой букет, когда он был тут в детстве? На чье тело? На каком кладбище? Слезы высохли на его щеках. Он был неспособен сделать малейшее движение. К чему желать то или это, если судьба по-прежнему продолжает измываться над ним? Одно время благодаря этому знахарю, он поверил… а затем его ожившие ноги привели его к этой абсурдной гробнице. Другой на его месте наверняка нашел бы могилу своей матери. А он!… Он был обречен на невероятные проишествия, которые случались с ним в самых обыденных ситуациях, на странную, непонятную жизнь; его на каждом шагу подстерегали какие-то дикие, изощренные испытания. Даже не стоит труда защищаться.