Колодец Единорога - Прэтт Флетчер. Страница 72

— Погодите, скоро вы в штаны у меня наделаете, немытые лягушачьи задницы из Ласии…

— По-моему, — сказал Эйрар осторожно, — она упала несколько левее, чем следовало…

— Ерунда! Небольшая регулировка — и все. Диад! Главную ось — вправо на фут!.. Я думаю, управимся до рассвета. Главное дело было проверить дальнобойность нашей красавицы; понимаешь, нельзя удлинить стрелу, не распотрошив весь механизм, а время нынче дорого. Но теперь все в порядке — мы выиграли, осада будет снята!

— Одной этой машиной? Но как?

Валькинги за стеной явно уже поняли, как. Ослабленный расстоянием, долетел целый хор яростных криков, и тяжкий град камней ударил в основание площадки. Плейандер вдруг хитро, совершенно по-лисьи, глянул на Эйрара и приложил палец к носу:

— Ну нет, Ясноглазый, слишком многое из того, о чем говорится здесь в крепости, тотчас достигает лишних ушей. Я даже своему милому ничего не скажу, не то что тебе — чтобы ты сразу выложил своей…

Эйрар едва удержался от запальчивого ответа. Но все-таки удержался и отправился разыскивать Поэ, который, будучи спрошен, ответил:

— Я — член Вольного Братства и не шибко разбираюсь в осадах, но больших тайн тут не вижу. Машина, созданная Плейандером — самое страшное из всех орудий войны. Она способна гору пробить…

— Это все мне и сам Плейандер рассказывал, — заметил Эйрар сухо.

— А осадные башни — они же из дерева, — продолжал Поэ. — Им не выдержать ударов этакой камнеметалки. Плейандер проломит перед башни, увешанный кожами, и следом подкинет им огоньку. Не вечно же он будет промахиваться. То-то славно они поджарятся! Ха! Ну и выпивка будет сегодня на совете!..

Эйрару захотелось спросить — по какому, собственно, поводу, ведь до победы было весьма еще далеко. Ему что-то плохо верилось, чтобы упрямые сыны Бриеллы вот так все бросили, хотя бы их осадные башни были сожжены во второй раз. Однако портить праздник не стоило, и он ничего не сказал ни тогда, ни потом, когда пошло веселье, куда более шумное, чем в честь победы в Медвежьем фиорде. Ну да, ведь тот раз они явились домой после бессонной ночи, израненные и без сил. А может, Плейандеру просто до смерти хотелось утереть ему нос…

На стол было выставлено едва ли не последнее вино из погребов Ос Эригу: морская блокада давно канула в прошлое, но снимать воинов со стен, чтобы отправить их за съестным, пока еще длилась осада с суши, сочли неразумным. Эйрару бросилось в глаза, что герцогу прислуживал новый виночерпий, не тот томный юноша, что прежде… Один Мелибоэ оставался трезв и задумчив, остальные веселились вовсю — даже Эвадне, даже Альсандер, утративший обычную рассудительность. Когда жаркое было роздано и чаши запенились, а между столами закружились танцовщицы, Альсандер подозвал одну из них и принялся наполнять золотыми аурами Империи ямочку меж ее грудей: девушка выносила это с кротостью необычайной…

Вскоре вино развязало языки, со всех сторон зазвучали громкие голоса, так что Эйрар не знал, кому первому отвечать. Потом начали вспоминать предыдущий большой пир — тот самый, когда произносились обеты над Кубком Войны.

— Эй! — крикнули ему. — Так ты уже спал с этой девкой из Стассии?

— А ну поведай нам — она такая же пылкая, как ее матушка? — пьяно хохоча, потребовал Микалегон. — Когда я был молод, а она звалась попросту дочерью рыцаря Бреммери, ни один знатный юноша не считался мужчиной, покуда не побывает в ее опочивальне. Помнится, я тоже поехал было на виллу Бреммери на Джентебби, думая подтвердить свое мужество и право на отцово наследство… да вот незадача: опередил меня сам император, а тогда — принц Аурарис. И так ему это дело понравилось, что он аж обвенчался с ней у Колодца!

Эйрар вскочил, обезумев от ярости… Еще миг, и он, пожалуй, запустил бы в герцога кружкой или наделал еще каких-нибудь дел, но в это самое время распахнулась дверь и вбежал слуга, истошно кричавший:

— Государь!.. Государь!.. Замок горит!..

Тут уж не один Эйрар — все вскочили, причем Альсандер выронил свою девушку — и кинулись в дверь.

Там, где над морской стеной возвышалась Черная башня, и в самом деле пылало. Из каждого окна рвался наружу длинный язык огня, крыша уже провалилась. Вот пламя дотянулось туда, где вдоль южной стены теснились домики Вольного Братства… Пожар распространялся стремительно, сильный морской ветер так и гнал его с крыши на крышу.

— Разбирай дома! Воду, воду неси! Трубач! Где трубач? — проревел Микалегон, с перекошенным лицом бросаясь навстречу огню. Люди со всех сторон сбегались на его зов, но Эйрар нутром чувствовал — этого пожара им не унять. Эвименес закричал, указывая рукой, и они увидели, что головни сыпались уже на самую кровлю зала советов. Плейандер в ужасе вытаращил глаза, и лишь Альсандер сохранил довольно рассудка, чтобы прокричать:

— Это конец! Они пойдут на штурм и перебьют нас, пока мы будем тушить! Братья, собирайте людей — и к кораблям! Карренцы, за мной!

При других обстоятельствах Эйрар, может быть, и попытался бы остановить их бегство. Но между жилищами солдат и залом советов уже занимался огнем домик, где жила Аргира. Эйрар огляделся в поисках Эрба, но того нигде не было видно.

— Альсандер прав!.. — крикнул он первому попавшемуся рыбаку, кажется, Гиннбреду. — Веди всех на пирс! — А сам кинулся через двор.

В окне не было света; Эйрар с разбегу наладился плечом в дверь, думая ее вышибить, но дверь оказалась не заперта. С трудом устояв на ногах, он пролетел сквозь маленькую прихожую и ворвался в комнату с криком:

— Быстро вставайте и выходите — горим!..

Мог бы он и не кричать — все были уже на ногах. В смутном свете хризмы его глазам предстала более чем странная сцена: съежившаяся служанка; Аргира, едва прикрытая наброшенным плащом, прячущая лицо на груди золотоволосой сестры. Аурия неподвижно смотрела прямо перед собой. Туда, где, распластавшись по стене, тяжко дыша сквозь оскаленные зубы, стояла Эвадне. Долговязый Эрб держал короткий меч, приставленный к ее груди.

— Ага, а вот и судья пришел, сейчас всех рассудит, — обратился он к Эйрару. — Хозяин, вот эта дама только что собиралась пырнуть маленькую принцессу — Аргиру. Прикажешь проткнуть ее? Я, собственно, это и хотел сделать, но…

— Бей! — гневно приказала Аурия. Эвадне скривила губы:

— Бей, сукин сын, дерьмо! Что мне жизнь, если я все потеряла…

— Нет! — вскрикнула Аргира, впервые поднимая лицо. — Она ничего мне не сделала — не за что мстить!..

— В чем дело, скажите наконец! — потребовал Эйрар. — Эвадне, ты что — вправду хотела?..

Эвадне расхохоталась:

— Это как еще посмотреть — скорее уж я хотела спасти наши жизни и само наше дело… от подлого предательства! Эти красотки держат связь с валькингами за стеной, а теперь вот учинили пожар. Но у меня не вышло, так что бей! Я верно служила тебе — вели же прикончить меня!

Аргира пристально вглядывалась в ее глаза, силясь что-то понять, — даже морщинка пролегла между бровями.

— Я в это не верю, — ясным голосом сказала она наконец. — И думаю, что у тебя в мыслях ничего подобного не было, когда ты входила… Мы с сестрой лежали в постели и крепко спали — неужели бы мы устроили пожар и легли спать на его пути? Скажи, для чего ты хотела убить меня — или я присоединю свой голос к смертному приговору и думаю, что мой друг Эйрар прислушается!..

Ее рука нашла его руку и сомкнулась в волнующем пожатии… Порыв ветра ворвался в растворенную дверь, внеся тучу дыма, от которого все закашлялись и вспомнили о смертельной опасности, нависшей над ними. Одной Эвадне не было дела. Оторвав от стены руки, она закрыла ими лицо, но тотчас вновь выпрямилась:

— Потому что… потому что я люблю его… моего лягушонка… я бы перерезала глотку не то что тебе — тысячам… только бы уберечь его от тебя… Я бы даже согласилась делить его с тобой… но ведь ты… императорская киска, мурлычущая у камина… ты же никогда не допустишь, чтобы у него был кто-то еще… Да откуда тебе знать, что такое любовь! Страсть, которая требует удовлетворения — или смерть! Ну что же, ты победила, он твой. Можешь смеяться, мурлыкать, мяукать! Ну, бей наконец, Урб, Эрб, или как еще тебя там! Кончай!.. — и продолжала еле слышно: — А ты будь проклят, государь Эйрар… ненавистный… любимый… Ты оказался все-таки прав, так что забирай свою домашнюю кошечку, женись на ней, как положено, со священниками… я бы нипочем не пошла с тобой к ним… О, как бы я тебя любила! Яростно и свободно!.. Безо всяких уз, кроме тех, что я сама на себя налагаю — а они держат покрепче любого вашего ритуала — я ведь во всем была верна тебе одному, а ты того и не замечал… да, правда на твоей стороне… мы, карренцы, слишком непокорны, мы не желаем подчиняться ничьим законам, лишь своим собственным… а любовь… любовь — это покорность… все кончено… Ну, бей наконец, дьявол тебя задери!