Капитан Трафальгар (сборник) - Лори Андре. Страница 66

Правда, Поль-Луи представлял свою будущую супругу в несколько ином свете, но все же этот идеал был неизмеримо далек от блестящей, занятой выездами и спортом дамы.

Он мечтал о женщине, которая была бы для него и другом, разделявшим его мысли и волнения, и хозяйкой, аккуратно ведущей домашние дела, и прекрасной матерью его детям, а никак не разодетой куклой с деланной улыбкой, с заученными фразами и движениями.

Как бы то ни было, но мисс Флоренс была совсем иного мнения о назначении женщины. Уже даже в ту пору, когда мистрис О'Моллой была супругой скромного молодого лейтенанта без всяких личных средств, она никогда не принимала деятельного участия в приготовлении какого-нибудь пудинга или котлет.

Что же касается Флоренс, выросшей в роскоши индийского дворца, то она даже не подозревала, возможно ли самой наблюдать за кухней или туалетом своих детей. Она привыкла, чтобы все делалось слугами, которым вменялось в обязанность заботиться обо всем, что выходило из ряда приятных развлечений. Наверное, туземец-повар был бы ужасно удивлен и даже шокирован, если бы она вдруг появилась в его владениях.

Надо заметить, что офицеры британской армии, в особенности в колониях, получают такие громадные оклады, дающие им возможность жить как цари, что их жены, дочери и сестры представляют собой в любом из городов Индии совершенно особый круг, который едва снисходит до сближения с гражданскими чинами английского правительства и проводит жизнь в беспрерывных увеселениях с чисто царской роскошью. Понятно, что в вихре этих бесконечных удовольствий и развлечений роль женщины — хранительницы семейного очага забыта, тем более, что нравы английского общества допускают для девушек несравненно большую свободу, чем та, какой пользуются они во Франции. Имея возможность принимать деятельное участие во всех удовольствиях и забавах своих братьев, ездить с ними и на охоту, и на рыбную ловлю, и на скачки, и на гонки, споря с ними в ловкости, проворстве и даже в силе, они, понятно, начинают относиться презрительно к более скромным семейным радостям молодых француженок.

Этим-то объясняется, почему в первое время Флоренс и Поль-Луи никак не могли сблизиться. Она казалась кузену более эксцентричной, чем привлекательной, а ее свободные уверенные манеры — холодной, рассчитанной аффектацией, которая ему совсем не нравилась.

Она же, со своей стороны, не будучи в состоянии разобраться и оценить по достоинству серьезные и положительные качества Поля-Луи, нашла его в высшей степени неинтересным и, предоставив его самому себе, присела к роялю, предварительно приласкав свою маленькую обезьянку Раки.

Это была маленькая уистити, ростом не больше белки, грызущая с утра до ночи миндаль и спокойно сидевшая на изящной бамбуковой жердочке все время, когда не сидела на коленях у своей госпожи. Мисс Флоренс была без ума от этой маленькой обезьянки, она не доверяла ее даже своей горничной и сама ходила за ней и держала в собственной спальне. Раки платила своей госпоже самой крепкой привязанностью и каждый раз проливала горькие слезы и скрежетала зубами, как только мисс Флоренс бралась за шляпу и перчатки.

Между тем мистрис О'Моллой занялась деловым разговором с господином Глоагеном; ей поневоле приходилось говорить с ним обо всем этом, так как майор поручил ей все дела, чтобы отправиться по привычке в свой клуб. Полулежа в покойном бамбуковом кресле и в глубокой нише окна, выходившего в роскошный парк, блиставший тропической красотой, добродушная болтливая хозяйка трещала без умолку, счастливая тем, что нашла в господине Глоагене любезного слушателя.

— Ведь бедный полковник умер при самых странных и загадочных обстоятельствах, — сообщала она таинственным шепотом своему собеседнику. — Как он и сам говорил о том в своем завещании, в продолжение последних нескольких месяцев он не раз мог сделаться жертвой странных покушений на его жизнь. Собственно говоря, такого рода вещи — дело весьма нередкое в этих странах, где любой английский офицер постоянно чувствует над собой злобную, коварную месть десятков туземцев и живет в атмосфере, пропитанной их ненавистью и злобой ко всему его народу… Но что всем нам казалось чрезвычайно странным в этих беспрерывных покушениях на жизнь полковника Робинзона, — продолжала она, — так это то, что все попытки были не явные, не открытые, как это почти всегда здесь бывает, а хитро задуманные, ловко замаскированные, которые можно принять за простую случайность. Никто не пытался пустить в него пулю во время охоты или всадить ему кинжал из-за угла, что может случиться здесь с любым английским офицером; никогда никакой незнакомец не пробовал накидываться на него во время сна, чтобы задушить его; никогда ни один из страшных ядов, знакомых индусам, не был подмешан в его пищу, но когда он однажды купался, его чуть было не схватил громаднейший кайман, очевидно, умышленно привезенный сюда, так как здесь никогда не водились крокодилы ни раньше, ни позже этого случая. В другой раз, когда он осматривал развалины Ферора в долине Дельи, на него обрушилась целая стена, и полковнику только чудом удалось спастись. Спустя два месяца, — рассказывала далее мистрис О'Моллой, — путешествуя в паланкине по лесу Этмадаолах, он неминуемо должен был попасть вместе со своими слугами, несшими паланкин, в западню для слонов, иначе говоря, в настоящую пропасть, вырытую поперек проезжей дороги и тщательно застланную дерном; только то обстоятельство, что другой паланкин, идущий навстречу и подошедший раньше к роковому месту, обрушился в пропасть на его глазах, спасло жизнь полковника ценой жизни тех трех несчастных.

— Да, но все это могло быть действительно чистой случайностью. Кайман мог сам прийти сюда даже издалека; стена также могла обрушиться от собственной тяжести; а яма-западня могла быть вырыта для слонов.

— Да, да, конечно! Вот в этом-то именно и заключается странность всех этих покушений на его жизнь, всех этих мнимых случайностей. Но их частое повторение, систематическое упорство, с каким эти случайности преследовали покойного, делали положительно невероятным предположение, что все это не более чем сплошной ряд случайностей, преследующих с таким рвением человека. Кроме того, что я уже сказала вам, попытки лишить полковника Робинзона жизни повторялись в течение года почти постоянно: то над самой головой его обрушивался потолок в спальне, то шлюпка, на которой он плыл, вдруг без причины шла ко дну, то столетнее дерево обрушивалось при его проезде, то у него под одеялом находили громаднейшего скорпиона, то на него набрасывалась бешеная собака, то вечно смирный и спокойный конь его вдруг ни с того ни с сего взвивался на дыбы и опрокидывался вместе с всадником… и множество других подобных случаев… Ступеньки лестницы обрушивались у него под ногами, — взволнованно продолжала она, — ружья разряжались или разрывались в его руках, словом, такого рода предостережения стали так часты, так многочисленны, так беспрерывны, можно сказать, преследовали его на каждом шагу, что мы все в один голос стали советовать полковнику Робинзону бросить службу в Индии и просить отозвать его обратно в Англию. Даже сам вице-король торопил его с отъездом. Несмотря на свое явное нежелание расстаться с Калькуттой, полковник в конце концов готов был уступить нашим настояниям, так как и сам отлично сознавал, что здесь ему на каждом шагу грозила смерть. Но, прежде чем он успел это сделать, его неведомые, таинственные убийцы сумели покончить с ним… А знаете вы, как?

— Нет, признаюсь, я только что хотел спросить вас об этом.

— Все газеты Калькутты только и говорили об этой смерти, и я полагала, что вам известны все подробности… Случилось это совершенно неожиданно. Все мы постоянно охраняли полковника и принимали всевозможные предосторожности, чтобы он этого не мог заметить, так как покойный не желал этого. Тем не менее он никогда не выходил из дому без того, чтобы его верный солдат, денщик Кхаеджи, не сопровождал его тайно или явно, а ночью этот самый Кхаеджи спал у дверей его комнаты, но ничто не спасло его. Четырнадцатого июля текущего года полковник был найдет поутру мертвым в своей кровати. Он задохнулся от того, что в его комнате был поврежден провод светильного газа, и комната наполнилась им настолько, что полковник задохнулся.