Капитан Трафальгар (сборник) - Лори Андре. Страница 83

— Знаете, что я думаю сделать, — сказал он, обращаясь к Полю-Луи, немного подумав, — я созову сегодня же судебный совет и допрошу этого несчастного, а вас назначаю его официальным защитником.

— Меня? помилуйте, капитан! — воскликнул Поль- Луи, — я никогда в своей жизни не защищал никаких дел и даже не изучал ни права, ни законов; я положительно не считаю возможным принять на себя такую ответственную роль!

— Здесь нет никакой надобности знать право, важна тут только справедливость. Человек этот виновен в том, что тайно прокрался на судно, но возможно, что в его пользу существуют какие-нибудь оправдательные причины, которые вы и постараетесь изложить нам; вот и вся ваша роль. Неужели вы предпочли бы, чтобы я поручил эту обязанность первому попавшемуся, как это принято?

— Соглашайтесь, соглашайтесь, кузен! — сказала Флорри. — Если капитан согласится допустить нас в качестве слушателей, то мы будем особенно рады услышать вашу речь!

— Присутствие публики отнюдь не противозаконно, а потому я не вижу основания, почему бы вы не могли присутствовать при разборе дела!

— Так, значит, вы согласны, кузен?

— Я не считаю себя вправе отказываться! — ответил Поль-Луи.

— Вот и прекрасно!

Флорри принялась от радости бить в ладоши, госпожа О'Моллой, по-видимому, была весьма довольна предстоящим развлечением — от скуки все пассажиры судна были бы рады учинить суд не только над человеком, но даже и над крысой, провинившейся в краже сухаря.

Поль-Луи получил разрешение видеться и совещаться со своим клиентом, а командир сделал необходимые распоряжения, чтобы к двум часам пополудни кают-компания была обращена в залу суда.

В глубине каюты был поставлен стол, накрытый зеленым сукном, и вокруг него кресла с высокими спинками для суда, затем место для прокурора и для защитника, скамья для подсудимого и несколько рядов стульев для избранной привилегированной публики, а позади пустое пространство для остальных присутствующих.

Ровно в три часа явились мистрис О'Моллой и Флорри; вслед за ними пришли господин Глоаген, полковник Хюгон, майор и большая часть офицеров. Позади стульев толпились боцмана, старшие в роте, унтер-офицеры и изрядное число матросов, кроме того, все окна и двери оставались открытыми. Суд состоял из командира, в качестве председателя, трех офицеров судна и парусного мастера.

Вошел подсудимый, худой, черный, истощенный, полунагой человек, едва прикрытый жалкими лохмотьями. Был ли то негр, или мулат, или простой кули, смазанный с головы до ног известной мазью из сала и угольной пыли, трудно решить. Несомненно было лишь то, что он был отвратительно грязен, густые, спутанные черные волосы, спускаясь на лоб, скрывали почти всю верхнюю половину его лица и глаза, подбородок, обросший всклокоченной черной бородой, был безобразен на вид. Сложения он был сильного и мускулистого, но худ до того, что от него оставались только кожа да кости. С низко опущенной головой, потухшим взглядом и отвислыми губами, он грузно опустился на скамейку и, опустив руки на расставленные врозь колени, оставался неподвижно в этой позе, по-видимому, совершенно безучастный к тому, что вокруг него происходит.

— Обвиняемый, предлагаю вам встать… Ваше имя или прозвище?

Несчастный оставался неподвижен; двое солдат, стоявших позади него, подняли его под руки и поставили на ноги.

— Знаете вы кохинхинский язык? — спросил один из членов суда на чистейшем аннамитском наречии.

Обвиняемый продолжал молчать.

— Кажется, он знает всего несколько французских слов, — заявил Поль-Луи, — если не ошибаюсь, зовут его То-Хо, и был он носильщиком угля на пристанях Сайгона.

Председатель дал слово прокурору, который заявил, что требует только точного применения к этому неизвестному подсудимому мер, указанных в морском военном регламенте, в котором говорится, что всякий уличенный в том, что тайно прокрался на казенное судно, должен содержаться на положении военнопленного в продолжение всего плавания вплоть до момента возвращения судна в Сайгон, где он и должен быть предан местному суду, который один только может выяснить вопрос о его личности и его прошлом. Затем лейтенант сел, и председатель передал слово защитнику.

Поль-Луи, не входя в излишние подробности, заявил, что суд видит перед собой несчастного, полуодичавшего отверженного человека, полуидиота, который, по-видимому, сам не знает, как он попал сюда. Вероятно, заведенный, а, быть может, даже умышленно оставленный здесь другими кули, работавшими при погрузке угля, не заслуживает ли он скорее сожаления, чем наказания, и справедливо ли делать его ответственным за проступок, коего он является только жертвой.

Как бы там ни было, но вправе ли люди, являющиеся представителями культурной и гуманной нации, не имея полных и несомненных доказательств в умышленной и сознательной виновности обвиняемого, обречь его на столь продолжительную предварительную пытку, как переезд Тихого и Атлантического океанов закованным в кандалы, без света и воздуха, на дне трюма?

— Уже теперь несчастный, даже если он действительно виновен в чем-нибудь, претерпел достаточно наказания, а потому, — докончил Поль-Луи, — я почти уверен, что суд решит временно возвратить ему свободу и позволит ему жить, подобно всем остальным людям на судне, с правом пользоваться и светом, и воздухом, и в случае надобности позволить ему даже приносить посильную пользу, помогая рабочим носить уголь из трюма в топку…

На этом молодой инженер закончил свою речь защитника, и суд удалился для совещания в соседнюю каюту. По прошествии нескольких минут председатель суда объявил, что, за исключением только одного голоса, голоса парусного мастера, суд единогласно решил вынести приговор, предложенный защитником в его заключительной речи.

Спустя дня три после вышеописанного события Флорри осведомилась у Поля-Луи о том, что поделывает теперь его клиент, и узнала, что он теперь работает наравне с другими чернорабочими судна, доставляя из трюма в топку уголь.

— Вот, право, господа! — воскликнул вдруг Чандос, — мне сейчас пришло на ум, что мы до сих пор еще не были в машинном помещении. Капитан, разрешите нам спуститься к машинам.

— Я решительно не имею ничего против, и если дамы этого желают, то я готов служить им в качестве чичероне.

Предложение командира было встречено, конечно, с величайшей радостью, и вскоре все маленькое общество, с капитаном Мокарю во главе, благополучно спустилось по легкой чугунной витой лесенке в машинное помещение. Механик, высокий худощавый блондин, с энергичным и серьезным лицом, молчаливый и сосредоточенный, с постоянным сознанием лежащей на нем страшной ответственности, носил на лице своем отпечаток какой-то озабоченности и сознания всей важности его обязанностей. Он встретил дам безмолвным, но почтительным поклоном, и затем предложил объяснить им все, что они пожелают узнать.

— Наша машина в девятьсот лошадиных сил, вот клапаны, вот поршни… а это привод.

— Надеюсь, что эти стальные шесты достаточно прочны для того, чтобы нам не угрожало ни малейшей опасности? — полусерьезно, полушутя осведомилась мистрис О'Моллой.

— Да, конечно, но между тем все же случается, что они лопаются, и тогда положение парового судна становится действительно довольно критическим, но нам этого нечего опасаться, потому что «Юнона» прекраснейшее парусное судно и не особенно нуждается в машине.

Из машинного помещения посетители перешли в отделение топки, сияющее своими полированными стальными приборами, медными кранами, манометрами и т. д. Здесь была страшная жара, которую даже два громадных вентилятора не в силах были хоть сколько-нибудь умерить, а между тем истопники, по-видимому, не только не задыхались, но даже прямо чувствовали себя превосходно, как в своей родной стихии.

В тот момент, когда осматривающие выходили на огороженную решеткой платформочку топки, им попались навстречу двое чернорабочих несущих уголь; один из них был как раз То-Хо, только что принявший вахту-Все посмотрели на него с участливым любопытством, он асе, по-видимому, даже не заметил этого, грузно волоча за собой ноги и низко сгибаясь под своей ношей, более грязный и черный, чем когда-либо.