Памятное. Новые горизонты. Книга 1 - Громыко Андрей Андреевич. Страница 9

Задавал я этот щекотливый вопрос и бабушке Марфе:

– Кто видел бога?

Она отвечала:

– Человек бога не может увидеть.

Тогда я задавал ей другой вопрос:

– А как же тогда можно о боге говорить, коли его никто не видел?

На это она заявляла просто:

– Будешь все знать – скоро состаришься.

И этим самым давала понять, что разговор о боге закончен.

Другие взрослые, свои и чужие, говорили примерно то же, однако чем моложе они были, тем добродушнее встречали детские вопросы. А некоторые заявляли, что человеку не дано все знать о боге, об этом тоже распорядился бог.

Один из жителей деревни, Михаил Шелютов, близкий наш сосед, придерживался вольнодумной точки зрения. Он заявлял и нам, малышам, и взрослым довольно мудрено:

– Существование бога под вопросом, и многие ученые не верят в то, что он есть.

Михаил часто засиживался на завалинке какого-либо домика и толковал со взрослыми и подростками о разных «высоких материях» – солнце, луне, звездах – и о заморских странах. Все слушали его с огромным интересом и понимали, что он много читал, хотя особого образования не получил. Но частые поездки в далекие города – иногда он нанимался там на работу и задерживался – давали ему возможность расширять кругозор, узнавать много интересного и в какой-то мере приобщаться к культуре.

– Откуда ты, дядя Михаил, так много знаешь? – робея, спрашивали его ребята.

– Читать умею, – весело отвечал он.

Питал я к нему большое уважение. Пожалуй, не в последнюю очередь под его влиянием я и мой сосед Вася, который был на год старше меня, твердо решили, что мы должны перечитать все библиотеки, которые находились в пределах досягаемости. Всех библиотек мы, конечно, не перечитали, но в некоторых, доступных нам, брали немало книг и поглощали их без разбору. Школьными программами эти книги не были предусмотрены. Таким помню себя в начальной школе, а затем и в семилетке.

Может быть, тем, кто рос в других условиях, трудно поверить, какое огромное влияние на наше развитие оказывали в детстве чтение книг и беседы с людьми, умудренными жизненным опытом. Иногда взрослые и не подозревают, как быстро ребята усваивают то, что узнают от старших. Но главное даже не в этом. Главное в том, что пробуждалось самостоятельное мышление у подростков, не говоря уже о юношах, притом задолго до того, как они начали слушать лекции преподавателей и профессоров.

Примерно лет с девяти я начал знакомиться с атеистической литературой. Брошюрки на эту тему стали появляться уже через год-два после революции. Заполучить их было нелегко, так как в нашей деревне они еще широкого распространения не имели и попадали больше в волостные библиотеки.

И все же в простейшем, общедоступном виде понятия атеизма стали знакомы и мне, и моим друзьям. Даже семья, в которой я родился и вырос, в общем-то в прошлом религиозная, в этом вопросе как бы раскололась – по возрастам.

Дед и бабушка остались, безусловно, верующими. Их дети уже, как правило, не молились, ограничивались тем, что иногда крестились перед тем, как сесть за стол. Да и к этой привычке они постепенно охладевали.

Что касается третьего – моего поколения, то оно почти не крестилось, за исключением разве одного случая в году – Пасхи. Нам нравилось в этот день посещать церковную службу, во время которой красиво пел хор. Кто только подыскивал такие хорошие голоса!

Мальчишек привлекало в церковь и то, что там во время причастия давали попробовать чуть-чуть довольно вкусного, сладкого, как бы лекарственного кагора. Правда, как они считали, священник Василий Волтовский был человеком жадным, поскольку подносил лишь чайную ложку, да и то не всегда полную. Мальчишки перешептывались:

– Скупого священника, наверное, черт поддерживает.

У священника, или, как его в народе по-простому называли, попа, в нашей деревне имелась семья: попадья и две поповны – девочки приблизительно нашего возраста. Собрались мы, мальчишки, возле церкви и стали думать-гадать, как же ему «отплатить» за его скаредность. Один из нас, мой сосед Иван, предлагал:

– Давайте ему яму выкопаем за церковью, прямо на той дорожке, где он ходит. Пойдет и провалится.

Я ему возражал:

– А что твои родители скажут? А что, если в эту яму провалится не он, а попадья или, может, даже его дочки?

Но видно, я убедить его не смог. Иван говорил непререкаемо:

– Ну и не надо, раз вы не хотите. Я сам все сделаю. Возьму лопату, приду сюда ночью и выкопаю яму.

На том мы и разошлись. Шли и гадали: отважится Иван на такое, покажет свою смелость или нет?

В ту ночь я почти не мог заснуть. Ворочался с боку на бок, лежал с открытыми глазами в темноте, но все думал: вот решительный Иван роет глубокую яму, вырыл, вот он, украдкой оглядываясь, уходит домой, вот сонный поп идет по тропинке и неожиданно проваливается куда-то в саму преисподнюю.

Утром, чуть свет, встал, вышел за ворота, смотрю, а там уже некоторые мои сверстники ждут меня. Тоже всю ночь, говорят, почти не спали.

Гурьбой мы бросились к церкви смотреть «ужасы», полагая, что там, в яме, уже сидит священник и зовет на помощь. Прибежали, но вокруг церкви стояла мертвая тишина. Царили мир и спокойствие. Ничего со вчерашнего дня не изменилось.

Видно, не решился храбрец Иван наказать священника, побоялся взять на душу такой грех…

Ленин и его помощники

…Октябрь 1917 года. Весть о революции разнеслась с быстротой молнии.

– Рабочие взяли власть в свои руки, – говорили крестьяне в нашей деревне. – Нам тоже надо идти по пути с ними, а помещикам теперь капут.

Детвора не понимала многих выражений. Что такое «власть»? Взрослые разъясняли. Как это – «идти по пути с рабочими»? Неужели по одной дороге, взявшись крепко за руки, пойдут дед Матвей и Михаил Шелютов, который для меня олицетворял образ рабочего человека? Зато что такое «капут», мы знали хорошо: шла война, германец стоял и передвигался неподалеку, некоторые немецкие слова использовались в обиходе.

Из Петрограда пришла новость, что революцией руководят «Ленин и его помощники».

Так я впервые услышал имя Ленина. И осталось оно в сердце на всю жизнь как самое светлое воспоминание детства. Ленин и его помощники, которые возглавили революцию, напоминали мне добрых молодцев, былинных богатырей, которые выступали на бой с врагами всегда вовремя и непременно побеждали.

Сразу после революции перемены у нас в деревне ощутились в том, что не слышно стало колокольчика станового пристава, которого крестьяне по старой традиции боялись. На него смотрели как на пугало. Исчез и урядник, к нему относились тоже с опаской, но все-таки иногда разговаривали и даже спорили.

Самый большой страх крестьяне раньше постоянно испытывали перед царем. Поэтому после революции, когда уже вся жизнь строилась по-другому, когда в стране происходили такие перемены, что даже дух захватывало, бывало, кто-либо из крестьян вдруг выпаливал:

– А что же с нами будет, если вдруг вернется царь?

Вскоре наступил сложный и трудный период в жизни нашей деревни – германская оккупация, освобождение от оккупации, и прошло еще немало времени, прежде чем прочно закрепилась советская власть.

Бесчинства кайзеровских оккупантов

В начале 1918 года немецкие войска оккупировали западные районы страны, в том числе и Гомельщину. Они возникли как из-под земли. Все новые и новые части кайзеровской армии двигались на восток. Оправдалось то тревожное предчувствие, которое распространилось в народе уже при первой вести о войне с Германией.

Агрессор пришел с оружием в руках, как поработитель. Его остановил только Брестский мир (март 1918 г.), представлявший собой гениальный политический ход В.И. Ленина. Брестский мир хотя и был бременем для Советской республики, но не затронул коренных завоеваний Октябрьской революции, а это и нужно было стране.

Советская республика вышла из империалистической войны, получила мирную передышку, необходимую для решения сложных внутренних проблем, для создания Красной армии. Прошло всего восемь месяцев, и революция в Германии свергла власть императора Вильгельма II. 13 ноября 1918 года советское правительство аннулировало Брестский договор. Это было торжество ленинской позиции, ленинского предвидения.