Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А - Федотов Лев Федорович. Страница 20

Через несколько времени пришла Анюта, и мы все провели отлично время, беседуя о политике.

В тот момент, когда мы сидели за столом и распивали чаек, пришла Маня. Мы с восторгом ее приветствовали, а еще через некоторое время приехала и Тоня. От них я узнал, что Петя, не окончив институт, уехал на Дальний Восток учителем на пару лет. Я был удивлен и поражен до крайности.

– Как бы и ты куда-нибудь не улетела, – с опаской проговорил я, обращаясь к Тоне. – Ведь ты уже 10 класс кончаешь. Скоро пойдешь.

– Не кончаю, а начинаю, – поправила она. – Сейчас еще и первое полугодие не окончилось.

Вечер прошел дружески и мирно. Я Тоньке показал образцы моей деятельности, как-то: итальянский и украинский доклады, но предупредил ее, конечно, что текст последнего писан не мною. Мы говорили с ней об учебе, вспоминали о наших былых проказах в Ср. Азии и т. д. Повод к воспоминанию о Ср. Азии дал мой застекленный рисунок узбекского храма Регистана, короче говоря, мы с ней беседовали, как старые знакомые и товарищи.

– А где Алексей? – спросил я.

– Папа-то?

– Ну да. А где он? Почему же он не пришел-то?

– Да там его задержали. Да еще и дома нужно кому-нибудь быть, и то, знаешь, у нас в Сокольниках народ отчаянный.

Потом Маня и Тоня ушли, Анюта у нас осталась ночевать. А Люба, когда уходила, спросила меня:

– Ну, ты не забываешь 15-ое число декабря?

– Что ты?! Конечно, нет! Я его все время вспоминаю – ответил я, зная, что 15-го декабря – день рождения Гаги.

– Так ты не забудь. Ведь уже скоро. А у тебя когда? Я что-то забыла. В январе, кажется?

– Ну, да. 10 января, – сказала мама.

– Только, кажется, меня не будет тогда в Москве, – добавил я. – Я в Ленинград еду на каникулы.

– В Ленинград? – протянула Буба. – Вот в том-то и дело, что навряд ли. Ведь он все время сейчас напряжен. Недалеко от него ведь военные операции происходят. Его могут закрыть вовсе.

– Да… – вздохнул я. – Я об этом уже думал. Жалко, правда!.. Но будем надеяться, что за месяц, к Новому году, к каникулам, все уже уладится.

– Будем надеяться. Посмотрим, – сказала Люба. Она ушла, и мы стали приготовляться ко сну. Ну, а потом я сел писать дневник, а теперь, вот именно в этот самый момент, я его кончаю.

2 декабря. Боже ты мой, до чего замечательный у нас физик! Я от него без ума, честное слово. Почему? Пожалуйста. Я вам сейчас скажу. Ну, например, взять хотя бы сегодняшние два последних урока физики.

Ввиду того, что наш физический кабинет занял десятый класс, мы отправились наверх, в тот самый маленький классик, с которого мы всегда начинали 1-ый день каждой шестидневки.

Лишь только мы уселись, как вдруг дверь класса открылась, и в класс вкатился наш толстенький Василий Тихонович. Мы даже еще не успели затихнуть от неожиданности.

– Тише, тише, тише, мои дорогие друзья, – почти зашептал Василий Тихонович. – Давайте тише…

С этими его словами класс приобрел веселое настроение, залился смехом. На это физика совершенно не тронуло, он начал еще пуще прежнего:

– Но что-о-о это такое, – развел он руками. – Во-от стараются! Ну чего, чего вам? – спросил он добродушным голосом, усаживаясь за маленький столик и открывая журнал. – Ну, тише, тише, мальчики. Мальчики, тише. Тише, девочки. Девочки! Тише, миленькие девочки.

Мы чуть не сошли с ума! Многие, забыв обо всем на свете, не стеснялись ни товарищей, ни В. Т., хохотали во весь голос.

– Ну, будет, – сказал, наконец, В. Т. – Повеселились и хватит. Кто там еще разговаривает? – вдруг спросил он. – Перестаньте! Ай-ай-ай, какие говоруны! Ну, что еще не наговорились? Что же, я подожду. Может быть, вы пойдете в зал? А действительно, идите, а то мне нужно урок начинать. Идите, кто хочет, поговорите, а потом возвратитесь.

– Да-а, а вы не пустите обратно, – протянула Андреева.

– Я, да не пущу? – удивился В. Т. – Никогда! Как же я могу не пустить, раз я сам вам предложил вдоволь наговориться в зале, а потом возвратиться.

– Пустите, значит? – спросила недоверчиво Зайцева.

– Пожа-алуйста, – важно протянул учитель при общем смехе.

– А вы потом скажете директору, – проговорила опять Зайцева.

– Ну, что вы, друг мой сердешный, – сказал физик. – Я честный человек, я никогда ни от кого ничего не скрываю. Когда вы шумите, я тут же вам делаю замечание, и этим дело всегда у меня кончается. Не дальше того, что я вам говорю при замечаниях, Да и зачем это? Зачем? Я человек честный. Я вас всегда понимаю, никогда на вас не кричу, а разговариваю как с товарищами. Так ведь? Вы разве видели, чтобы я когда-нибудь выгонял кого-либо из класса? Нет. Я никогда не буду никого выгонять. Это только, наоборот, ухудшает дело. Я всегда открыт. Вот и сейчас вы разговаривали, и я вам просто дружески предложил выйти из класса в зал с тем, чтобы вы, не мешая занятиям других, поговорили в зале, сколько душе угодно, а потом, пожалуйста, заходите, и я ничего вам плохого не скажу.

Класс одобрительно шумел.

– Ну, а теперь, друзья мои, тише, тише и тише, – закончил В. Т. свою импровизацию. Однако на этом дело не окончилось, ибо он обиженным тоном вдруг сказал:

– Ну вот, видите, я из-за вашего шума сделал в журнале ошибку. Вместо «работа» написал «работы». Видите, как вышло?

– Но это небольшая ошибка, – сказала Цветкова.

– Как это небольшая? Большая ошибка, очень большая, да! Ну, ладно, друзья мои, приступим к уроку.

Я хочу предупредить читателя в том, чтобы он не думал того, о чем, очевидно, подумал сейчас, в этот момент. Не думайте, пожалуйста, что В. Т., ведя с классом подобные разговоры, только отнимает от урока время и зря его тратит. Совсем нет. Наш физик никогда не скажет лишнего. Чтобы вам это подтвердить, я не скрою и подскажу вам, что, несмотря на вышеописанные переговоры с нами, он не только успел просто и понятно объяснить нам новую и довольно большую тему, но еще и порешал с нами задачки. Это уже такой гениальный человек!

Итак, В. Т. приступил к уроку.

– Ну, друзья мои сердешные, сейчас мы с вами разберем новую тему, – сказал он. – Тема называется «Работой». Напишите-ка заглавие. Первым делом я хочу еще вас спросить: как, по-вашему, что такое работа? Ну, кто из вас скажет?

Опровергнув все аргументы выступавших питомцев своих, В. Т. велел нам записать следующее:

– Работой, друзья мои хорошие, называется преодоление сопротивления, – проговорил он поучительным тоном, – на некотором расстоянии. Запомните!

Немного побеседовав с нами, он сказал:

– Но самое лучшее определение работы мы имеем у Энгельса. Энгельс говорит, что «работа есть изменение формы движения, рассматриваемое с количественной стороны».

После этого В. Т. объяснил нам, как подобает, это определение Энгельса, а потом продолжил:

– Вообще примеров работы существует чрезвычайно огромное количество, чрезвычайно огромное. Любой взмах рукой, вооруженной молотком, углубившийся в дерево после этого удара гвоздь, работа машины, действие воды, звуковые волны, ток электричества, накал лампочного волоска, движение лучей – все это есть разновидность движения, следовательно, это есть работа. Но работой, друзья мои, не будет называться, скажем, бессмысленное держание в руках какого-нибудь предмета. Я буду, например, держать на руке книгу, – с этими словами он взял журнал, – но не двигаться с места, – и это разве будет называться работой, если я неподвижно буду стоять, как столб, и держать зачем-то книгу? Совсем нет. Я ведь устану, ослабею, но это меня ни к чему не приведет. Мне за это никто плату не даст, ибо работой-то вот именно и называется преодоление сопротивления на расстоянии. Если я возьму да перенесу эту книгу с места на место, тогда это будет работа. Предположим, какой-нибудь мальчишка стоит и подпирает стену. – При этих словах В. Т. подошел к стене и уперся в нее руками. – Пусть он стоит час, два, три… целый день! И напрасно он будет думать, что за это кто-нибудь заплатит денежки. Хотя он устанет, от него пойдет пар, как от самовара, он изнурит себя, но это не будет называться работой. Придет этот малыш домой и скажет: «Ах, папочка с мамочкой, дайте покушать мне скорей, я уж очень сильно умаялся!» – «Да что же ты делал, наш ненаглядный?» – «Да стоял и стенку подпирал!». – Последние слова В. Т. потонули в громовом смехе. – «Да ведь она и без твоей помощи стоит!» – ответят ему его благоразумные родители, – продолжал наш физик.