Против Рубена Волфа - Зузак Маркус. Страница 19

Я открываю дверь. Вижу его.

Выхожу и приваливаюсь к стене рядом с ним.

Я понимаю, что мог бы ненавидеть его или ревновать, что Стеф хотела его, а не меня. Я мог бы с горечью вспоминать ее вчерашний вопрос. «Руб так хорошо дерется, как о нем говорят?» – вот как она спросила. Но я не чувствую ничего плохого. Чувствую лишь сожаление, что мне не хватило духу ответить ей тогда иначе. Надо было сказать: «Хорошо дерется? Не знаю. Но хорошо умеет быть мне братом».

Вот как надо было ответить.

– Привет, Руб.

– Привет, Кэмерон.

Мы стоим, привалившись к стене, и солнце на горизонте вопит от боли. Горизонт медленно заглатывает его, пожирает целиком. Все это на глазах у города, в том числе – у меня и Руба.

Разговор.

Я говорю.

– Ты думаешь, правда есть где-то девочка, как ты говорил?. И ждет меня?

– Может быть.

По далекому небу размазаны огонь и кровь. Я наблюдаю за ним.

– Правда, Руб? – спрашиваю я. – Ты думаешь?

– Должна быть… Может, ты чумазый и не крутой, и не особо удалый, но…

Он не заканчивает фразу. Стоит и смотрит в вечер, и мне остается только догадываться, как он мог бы продолжить. Надеюсь, там осталось «но у тебя большое сердце» или «но ты джентльмен».

Ничего, впрочем, не говорится.

Может, молчание и есть слова.

14

Когда привалишься к стене, а солнце садится, бывает, просто стоишь и глазеешь. Чувствуешь вкус крови, но не шевелишься. Как я и сказал, даешь говорить тишине. А потом возвращаешься в склад.

– Двадцать баксов чаевых, – сообщает мне Перри после матча, подавая пакет.

– Ха, – фыркаю я, – подачка от жалости.

– Нет, – предупреждает меня Перри.

Он всегда говорит так, будто предупреждает. В этот раз он как бы советует мне заткнуться и принять комплимент.

– Это подношение от гордости, – говорит Бугай. – Так пройти сквозь толпу. Они оценили это выше моей победы, выше Рубовой, выше всех побед вместе взятых.

Я беру деньги.

– Спасибо, Перри.

– У тебя еще четыре боя, – говорит Перри, – потом твой сезон окончен, понял? Думаю, ты заслужил передышку, – он показывает нам с Рубом листок бумаги, на котором у него турнирная таблица. В другой руке он держит календарь матчей. В таблице он показывает, где сейчас Руб: – Глянь, ты начал с опозданием на три боя, но по-прежнему на первом месте. Ты единственный ни разу не проиграл.

Руб тыкает в следующее имя.

– Кто это, Головорез Хэрри Джоунз?

– Ты с ним дерешься на будущей неделе.

– Хорош он?

– Ты его запросто уделаешь.

– А.

– Сюда смотри: у него два поражения. Одно – от того парня, с которым ты дрался сегодня.

– Да ну?

– Стал бы я иначе трепаться?

– Нет.

– Вот и помалкивай. – Перри ухмыляется. – Полуфиналы через четыре недели. – Усмешка сползает с его лица. В миг. Он теперь серьезен. – Но вот…

– Что? – спрашивает Руб. – Что?

Перри отводит нас в сторонку. Говорит медленно и от души. Я никогда не слышал, чтобы он так разговаривал.

– Только одна небольшая проблемка – в последней неделе перед полуфиналом.

Мы с Рубом рассматриваем календарь.

– Видите? – Перри тычет пальцем в «Неделю 14». – Я решил побыть немного сволочью.

Тут я вижу, о чем речь.

И Руб тоже.

– Ну, ты… – комментирую я, потому что вот на странице «Недели 14» в графе легковесов написано «Волф – Волф».

Перри поясняет:

– Извините, парни, но я тут ничего не мог поделать. Если братья дерутся, в этом всегда что-то особое, а я хотел, чтобы последняя неделя перед полуфиналом вышла памятной, – он по-прежнему говорит естественно. По-деловому. – Помните, я говорил, есть слабый шанс, что так получится. Вы сказали: не проблема.

– Ты не можешь подхимичить? – спрашивает Руб. – Переделать?

– Нет – да я и не хочу. Один хороший момент есть: матч будет здесь, дома.

Пожатие плеч.

– Ну что, все честно. – Брат смотрит на меня. – Тебя не смущает, Кэм?

– Да нет.

– Вот и ладно, – подводит черту Перри. – Я знал, что могу на вас рассчитывать.

После сборов Перри, как обычно, предлагает нас подвезти. Его голос мне как молотком по мозгам: мне еще довольно хреново после взбучки.

– Не, – Руб отказывается: – сегодня нет. Думаю, мы лучше прогуляемся. – И спрашивает меня: – Кэм?

– Ладно, чего б нет.

Хотя я думаю: ты, блин, рехнулся? У меня башка, по виду, попала в блендер. Но молчу. Мне кажется, будет здорово прогуляться с Рубом до дому.

– Без вопросов. – Позиция Перри. – Ну, до воскресенья, ребятки?

– Ясное дело.

Прихватив сумки, выходим через заднюю дверь, сегодня здесь никто никого не ждет. Тут нет ни Стеф, ни кого бы то ни было еще. Только город и небо, да облака, что вихрятся в густеющих сумерках.

Дома я прячу свою избитую рожу. У меня фонарь под глазом, опухла скула и порвана губа. Гороховый суп я ем в укромном углу гостиной.

Следующие несколько дней проталкиваются мимо.

Руб отпускает щетину.

Отец, как обычно, в поисках найма.

Сара ходит на работу, а кроме этого – только к подруге Келли, раз-другой в неделю. Домой приходит трезвая, а по средам – с карманом, оттопыренным доплатой за сверхурочные.

Раз приезжает Стив – погладить рубашки.

(– У тебя что, утюга нет? – спрашивает его Руб.

– А как ты думаешь?..

– Похоже, нету.

– Именно. Нету.

– Так, может, пойти да купить, сквалыга ты?

– Ты кого сквалыгой называешь, малый? Как насчет пойти побриться…

– У тебя не хватает на утюг? Выходит, это отдельное житье – не сахар.

– А то, блин. Конечно, не сахар.

Однако штука в том, что вот они ссорятся, Руб со Стивом, а сами постоянно смеются. Сара смеется с кухни, и я ухмыляюсь на свой малолетский манер. Вот занятие, в котором мы спецы.)

Миссис Волф наконец взяла отгул на работе.

А это означает, что у нее есть время заметить заживающие на моем лице раны и синяки. Она загоняет меня в угол на кухне, где я сижу ем хлопья. Я смотрю, как она смотрит на меня.

И выкликает.

Одно слово.

Вот какое:

– Руб!

Негромко. Без паники. Лишь с осознанным нажимом, безоговорочно предполагающим немедленное появление.

– Это тренировки в спортзале? – спрашивает она.

Руб садится на стул.

– Нет.

– Или вы, ребятки, опять тузите друг друга во дворе?

Он признает вранье.

– Да. – Он совершенно спокоен. – Есть такое.

Она только вздыхает и верит нам, и это самое паршивое. Всегда ужасно, если человек тебе верит, а ты знаешь, что не должен бы. И хочется выкрикнуть это ему, сказать, мол, не верь, не надо, чтобы дальше тебе жить с собой чуть полегче.

Но молчишь.

Не хочешь расстраивать.

Не можешь принять себя таким сачком и объяснить, что ты не достоин доверия этого человека.

Не можешь признать, что настолько малодушен.

Дело в том, что мы и впрямь деремся во дворе, но только это тренировка перед настоящими боями. И, в общем, Руб, строго говоря, не соврал, но и правды не сказал.

Но вот-вот. Я чувствую.

Я скоро не выдержу и расскажу ей всё. Про Перри, про матчи, про деньги. Про всё. Меня сейчас останавливает лишь одно – склоненная голова моего брата. Глядя на него, я вижу, что он куда-то движется. Он на каком-то пороге, и я ни за что не смогу взять и захлопнуть перед ним эту дверь.

– Прости, мам.

– Прости, мам.

Простите, миссис Волф.

За все.

Ты еще будешь нами гордиться.

Обязательно.

Так должно быть.

– Вы ж понимаете, – говорит миссис Волф, – мальчики, вы должны друг друга выручать.

На этих словах я понимаю, что вот этим враньем, самое забавное, мы и выручаем друг друга. Но вот ее-то, в конце концов, подводим. От этого нам и не по себе.

– Есть какие успехи с работой? – спрашивает отца Стив.