Сталин. По ту сторону добра и зла - Ушаков Александр Геннадьевич. Страница 51

Судя по всему, Сталин и здесь остался верен себе, и вместо того чтобы говорить об отношении к войне, Временному правительству и Советам, все свое внимание перенес на второстепенные проблемы о национальном вопросе. Более того, он практически подписался под всем тем, что сказал на том же заседании Каменев. «Что касается общей схемы т. Ленина, — заявил тот, — то она представляется нам неприемлемой, поскольку исходит от признания буржуазно-демократической революции законченной и рассчитана на немедленное перерождение этой революции в революцию социалистическую».

Помимо всего прочего, по мнению Каменева, эта самая «общая социологическая схема» была «не наполнена конкретным политическим содержанием».

Со временем Сталин «поймет» правоту Ленина (да и как ее не понять после захвата власти), потому и напишет все тот же Ярославский: «Когда 4 апреля Ленин выступил на совещании и огласил свои знаменитые «Апрельские тезисы», излагавшие план дальнейшего развития революции, план завоевания власти Советами, и когда против этого плана выступили предатели революции Зиновьев и Каменев, им дал отпор товарищ Сталин, горячо защищавший ленинский план перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую».

Однако Сталин не был бы Сталиным, если бы бросился в бой с открытым забралом, как это постоянно делал тот же Каменев. Потому и занял выжидательную тактику, предоставив право сражаться с вождем Каменеву, которого он безоговорочно поддерживал до этого времени. Тот продолжил свой спор с Лениным и, признавая его линию на перерождение революции в социалистическую неприемлемой, призывал к широкой дискуссии.

По всей видимости, Каменев очень надеялся и на Сталина, который до самой последней минуты выступал в его поддержку. Но... надеялся он зря. Сталин уже все решил для себя и... начал склоняться к Ленину. Теперь в его статьях на первый план вышли вопросы о войне, земле, социалистической революции и об отношении к Временному правительству, т.е. все то, что волновало в те дни самого Ленина. Именно тогда он впервые призвал рабочих и солдат поддерживать «только Совет рабочих и солдатских депутатов».

В действительности ли Сталин начинал воспринимать ленинские идеи или же просто побоялся вступать в конфликт с вождем, не скажет теперь никто. Ясно было только одно: Сталин покинул умеренного Каменева и переориентировался на Ленина. Вряд ли он на самом деле обратился в ленинскую веру (да и не меняют убеждения, если они, конечно, есть, в два дня), а вот бессмысленность всех дальнейших споров, похоже, понял.

Сталин поиграл в своей жизни в опасные игры и вряд ли не задавался вопросом, каким же таким таинственным способом Ильич сумел приехать в Петроград. В сказки о Мартове он не верил. А вот о германских спецслужбах не подумать он не мог. Незаметно проехать во время войны через всю Германию трем десяткам самых известных большевиков во главе со своим лидером было невозможно. И если бы Ильич отправился в столь опасное путешествие на свой страх и риск, сидеть бы ему теперь не в Таврическом дворце, а в какой-нибудь гамбургской кутузке.

Ну а коль так, то, значит, не было никакого страха и тем более риска, и Ильич играл в какую-то свою, пока неизвестную Сталину игру.

Знал ли Сталин о немецких деньгах? Да, конечно же, знал, по той простой причине, что... не мог не знать. Он прекрасно видел, какие суммы шли на издание партийных газет и на создание и вооружение Красной гвардии. И за все это надо было платить. Как он к этому относился? По всей видимости, как истинный революционер. Еще в те времена, когда Сталин, с благословения вождя, грабил вместе с Камо банки, он раз и навсегда усвоил: главным для Ленина были цели, а все остальное (и средства в том числе) ненужной лирикой. И не ему, прошедшему жестокую школу подполья и жизни по двойным стандартам, было упрекать вождя. Деньги на революцию шли, и это было главным... Да и не было, как он теперь понимал, у Ленина другого выхода. Не выйдет с восстанием? Снова уедет в какой-нибудь Базель. А вот оставшись за границей, он мог потерять все.

Так что все эти споры и дебаты теряли смысл. Верный взятым на себя обязательствам (а он их, конечно же, взял), Ленин будет стоять насмерть. До тех пор пока не перетащит на свою сторону большинство большевиков. Разговаривал ли Сталин на эту весьма щекотливую тему с самим Лениным? Кто знает, может, и разговаривал, да и что было скрывать Ильичу от человека, который с его же благословения грабил для революции проклятый царизм!

Наложило ли подобное поведение Ильича отпечаток на характер самого Сталина? Думается, вряд ли. Никогда не отличавшийся особой нравственностью, он только лишний раз убедился в том, что политика и мораль точно так же несовместимы, как были несовместимы, по словам Пушкина, гений и злодейство. Утверждение, надо заметить, весьма спорное...

Если же подобных откровений со стороны Ленина не было, то... еще лучше, и Сталин, в свою очередь, мог теперь оправдать любую свою игру. Как бы там ни было, но своего Сталин добился, и результатом происшедшей с ним метаморфозы явилось расположение Ленина, который теперь часто обсуждал с ним политику «Правды». Так началось его новое сближение с вождем...

На Петроградскую партийную конференцию, которая стала своеобразной репетицией Всероссийской партийной конференции, Сталин шел уже твердым ленинцем.

Всего за один месяц он трижды(!) поменял свои взгляды и от Муранова, Каменева, Церетели и Чхеидзе, в конце концов, пришел к Ленину. Это лишний раз говорит о том, что у самого Сталина никаких истинных ценностей по большому счету не имелось. Не обладал он и талантом лидера. Потому с младых лет и искал авторитетную личность, под которой мог бы, выражаясь словами поэта, «себя чистить, чтобы плыть в революцию дальше», т.е. чтобы была она для него примером для подражания.

Поначалу это был Коба, затем — Ленин. Но в то же время он мучительно искал свое место, ту нишу, куда бы не смогли влезть ни Каменев, ни Троцкий, ни, по возможности, и сам Ленин. И на какое-то время этой нишей станет национальный вопрос, которым, надо заметить, не собирался заниматься ни один из приближенных к вождю.

Да, потом он не только займет место Ленина, но и опередит его, вот только особых его заслуг в этом не будет. И по самому большому счету вождем его сделают не таланты, а в первую очередь все же Ленин, Троцкий, Каменев, Зиновьев и Свердлов. Его злейшие враги до самой последней минуты так и не увидят в остававшемся для них «сером пятне» достойного конкурента в борьбе за власть.

Яков Михайлович вовремя умрет, оставив свободным место в партии, которое и станет для Сталина трамплином, чтобы совершить прыжок в безграничную власть с помощью самого Ленина.

На конференции Сталин не выступал и, похоже, даже не присутствовал. «Сталин, — писал Троцкий, — не появлялся вовсе. Он, видимо, хотел, чтобы о нем на время забыли». Может быть, и так, но выступать на конференции не было особой нужды. Сталина мало кто знал в Петрограде, да и не имел он никакого желания состязаться с записными ораторами партии. Но именно на конференции он лишний раз удостоверился в умении вождя убеждать. Даже те, кто и слышать не желал ни о каком социализме, так или иначе попадали под харизму вождя. И... постепенно сдавались...

«Все товарищи до приезда Ленина, — признался один из видных большевиков, — бродили в темноте». И после того как они наконец вышли на свет, только один Каменев отстаивал принятую большевиками политическую линию до появления «Апрельских тезисов».

Повестка дня конференции включала в себя доклад о текущем моменте, дискуссию об отношении партии к Совету и немедленном вооружении рабочих. В сущности, конференция свелась к вопросу, следует ли партии бороться за передачу власти Советам, как того желал Ленин, или же ограничиться бдительным контролем над Временным правительством, на чем настаивал Каменев.

18 апреля министр иностранных дел П.Н. Милюков направил ноту британскому и французскому послам, в которой обещал вести войну до победного конца, «с целью получить определенные санкции и гарантии». Нота вызвала бурные демонстрации рабочих и солдат, грозившие перерасти в вооруженное восстание. И особо нетерпеливые большевики из Петербургского комитета и Военной организации приложили руку к подготовке этих выступлений.