История одного города. Господа Головлевы. Сказки - Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович. Страница 143
И начал он каждый день читателя истиной донимать! Нет дифтерита, да и шабаш! И кутузок нет, и пожаров нет; если же и выгорел Конотоп, так после пожара он еще лучше выстроился. А урожай, благодаря наступившим теплым дождям, оказался такой, что и сами ели-ели, да наконец и немцам стали под стол бросать: подавись!
Но что всего замечательнее — печатает газетчик только истину, а за строку всё пять копеек платит. И истина в цене упала с тех пор, как стали ею распивочно торговать. Выходит, что истина, что обман — все равно, цена грош. А газетные столбцы не только не сделались оттого скучнее, но еще больше оживились. Потому что ведь ежели благорастворение воздухов вплотную разделывать начать — это такая картина выйдет, что отдай всё, да и мало!
Наконец читатель окончательно отрезвился и прозрел. И прежде ему недурно жилось, когда он обман за истину принимал, а теперь уж и совсем от сердца отлегло. В булочную зайдет — там ему говорят: «Надо быть, со временем хлеб дешев будет!», в курятную лавку заглянет — там ему говорят: «Надо быть, со временем рябчики нипочем будут!»
— Ну, а покудова как?
— Покудова рубль двадцать копеечек за пару!
Вот какой, с божьею помощью, поворот!
И вот однажды вышел легковерный читатель франтом на улицу. Идет, «в надежде славы и добра» [115], и тросточкой помахивает: знайте, мол, что отныне я вполне обеспечен!
Но на этот раз, как на грех, произошло следующее:
Не успел он несколько шагов сделать, как случилась юридическая ошибка, и его посадили в кутузку.
Там он целый день просидел не евши. Потому что хоть его и потчевали, но он посмотрел-посмотрел, да только молвил: «Вот они, урожаи-то наши, каковы!»
Там же он схватил дифтерит.
Разумеется, на другой день юридическая ошибка объяснилась, и его выпустили на поруки (не ровен случай, и опять понадобится). Он возвратился домой и умер.
А газетчик-обманщик и сейчас жив. Четвертый каменный дом под крышу подводит и с утра до вечера об одном думает: чем ему напредки легковерного читателя ловчее обманывать: обманом или истиною?
ВЯЛЕНАЯ ВОБЛА [116]
Воблу поймали, вычистили внутренности (только молоки для приплоду оставили) и вывесили на веревочке на солнце: пускай провялится. Повисела вобла денек-другой, а на третий у ней и кожа на брюхе сморщилась, и голова подсохла, и мозг, какой в голове был, выветрился, дряблый сделался.
И стала вобла жить да поживать [117].
— Как это хорошо, — говорила вяленая вобла, — что со мной эту процедуру проделали! Теперь у меня ни лишних мыслей, ни лишних чувств, ни лишней совести — ничего такого не будет! Всё у меня лишнее выветрили, вычистили и вывялили, и буду я свою линию полегоньку да потихоньку вести!
Что бывают на свете лишние мысли, лишняя совесть, лишние чувства — об этом, еще живучи на воле, вобла слышала. И никогда, признаться, не завидовала тем, которые такими излишками обладали. От рождения она была вобла степенная, не в свое дело носа не совала, за «лишним» не гналась, в эмпиреях не витала и неблагонадежных компаний удалялась. Еще где, бывало, заслышит, что пискари об конституциях болтают — сейчас налево кругом и под лопух схоронится. Однако же, и за всем тем, не без страху жила, потому что не ровен час, вдруг… «Мудреное нынче время! — думала она, — такое мудреное, что и невинный за виноватого как раз сойдет! Начнут, это, шарить, а ты около где-нибудь спряталась — ан и около пошарят! Где была? по какому случаю? каким манером? — господи, спаси и помилуй!» Стало быть, можете себе представить, как она была рада, когда ее изловили и все мысли и чувства у ней выхолостили! «Теперь милости просим! — торжествовала она, — когда угодно и кто угодно приходи! теперь у меня все доказательства налицо!»
Что именно разумела вяленая вобла под названием «лишних» мыслей и чувств — неизвестно, но что, действительно, на наших глазах много лишнего завелось — с этим и я не согласиться не могу. Сущности этого лишнего никто еще не называл по имени, но всякий смутно чувствует, что куда ни обернись — везде какой-то привесок выглядывает. И хоть ты что хочешь, а надобно этот привесок или в расчет принять, или так его обойти, чтобы он и не подумал, что его надувают. Все это порождает тьму новых забот, осложнений и беспокойств вообще. Хочется, по-старинному, прямиком пройти, ан прямик буреломом завалило, промоинами исковеркало — ну, и ступай за семь верст киселя есть. Всякий партикулярный человек нынче эту тягость уж сознает, а какое для начальства от того отягощение — этого ни в сказке сказать, ни пером описать. Штаты-то старинные, а дела-то новые; да и в штатах-то в самых уж привески завелись. Прежде у чиновника-то чугунная поясница была: как сел на место в десять часов утра, так и не встает до четырех — все служит! А нынче придет он в час, уж позавтракавши; час папироску курит, час куплеты напевает, а остальное время — так около столов колобродит. И тайны канцелярской совсем не держит [118]. Начнет одно дело перелистывать: «Посмотрите, какой курьез!» — за другое возьмется: «Глядите! ведь это — отдай всё, да и мало!» Наберет курьезов с три короба да к Палкину обедать [119]. А как ты удержишься, чтобы курьезом стен Палкина трактира не огласить! — Да ежели, я вам доложу, за каждую канцелярскую нескромность будет каторга обещана, так и тогда от нескромностей не уйти!
Спрашивается: с кем же тут начальству подняться! У всех есть пособники, а у него нет; у всех есть укрыватели, а у него нет! Как тут остановить наплыв «лишнего» в партикулярном мире, когда в своей собственной цитадели, куда ни вскинь глазами, — везде лишнее да неподлежащее так и хлещет через край!
Трудно, ах, как трудно среди этой массы привесков жить! приходится всю дорогу ощупью идти. Думаешь, что настоящее место нашарил, а оказывается, что шарил «около». Бесполезно, бесплодно, жестоко, срамно. Положим, что невелика беда, что невиноватый за виноватого сошел — много их, невиноватых-то этих! сегодня он не виноват, а завтра кто ж его знает? — да вот в чем настоящая беда: подлинного-то виноватого все-таки нет! Стало быть, и опять нащупывать надо, и опять — мимо! В том все время и проходит. Понятно, что даже самые умудренные партикулярные люди (те, которые сальных свечей не едят и стеклом не утираются) — и те стали втупик! И так как на ежа голым телом никому неохота садиться, то всякий и вопиет: «Господи! пронеси!»
Нет, как хотите, а надо когда-нибудь эти привески счесть да и присмотреться к ним. Узнать: откуда они пришли? зачем? куда пролезть хотят? Не все же нахалом вперед лезут — иное что и полезное сыщется.
Очень, впрочем, возможно, что вобле эти вопросы и на ум совсем не приходили. Однако повторяю: и она, вместе с прочими, чувствовала, что или от привесков, или по поводу привесков — ей всячески мат. И только тогда, когда ее на солнце хорошенько провялило и выветрило, когда она убедилась, что внутри у нее ничего, кроме молок, не осталось, — только тогда она ободрилась и сказала себе: «Ну, теперь мне на все наплевать!»
И точно: теперь она, даже против прежнего, сделалась солиднее и благонадежнее. Мысли у ней — резонные, чувства — никого не задевающие, совести — на медный пятак. Сидит себе с краю и говорит, как пишет. Нищий к ней подойдет — она оглянется, коли есть посторонние — сунет нищему в руку грошик; коли нет никого — кивнет головой: бог подаст! Встретится с кем-нибудь — непременно в разговор вступит; откровенно мнение свое выскажет и всех основательностью восхитит. Не рвется, не мечется, не протестует, не клянет, а резонно об резонных делах калякает. О том, что тише едешь, дальше будешь, что маленькая рыбка лучше, чем большой таракан, что поспешишь — людей насмешишь и т. п. А всего больше о том, что уши выше лба не растут.
115
…"в надежде славы и добра»… — первая строка из стихотворения Пушкина «Стансы» (1826).
116
--
Впервые: Новые сказки для детей изрядного возраста. Н. Щедрин. Изд. М. Еlpidine. Geneve, 1886. С. 25–38. Впервые в России в смягченной редакции под заглавием «Мала рыбка, а лучше большого таракана»: Салтыков-Щедрин М. Е. Полн. собр. соч. СПб., 1906. Т. 4. С. 232–241 (прилож. к журн. «Нива»); в первоначальной редакции: Салтыков-Щедрин М. Е. Полн. собр. соч. М., 1937. Т. 16. С. 93–102.
Сказка написана и набрана для февральской книжки «Отечественных записок» за 1884 г., из которой изъята по требованию цензуры. Сохранились пять источников текста сказки: 1) выправленные Салтыковым корректурные гранки ОЗ; 2) вырезанный из ОЗ текст сказки (ЦГАЛИ); 3–4) выправленная в 1885 г. для публикации в «Северном вестнике» рукопись сказки (рукой Е. А. Салтыковой) (ИРЛИ, ЦГАЛИ); 5) переработанный в 1887 г. текст, предназначавшийся для «Вестника Европы» (ЦГАЛИ).
Печатая «Вяленую воблу» в февральской книжке журнала, Салтыков, не ограничившись правкой в корректуре, дополнительно, по цензурным соображениям, сделал ряд изъятий и изменений. Приводим семь вариантов текста, вырезанного из «Отечественных записок».
С. 56, строки 3–7 сверху. Вместо: «Нищий к нему подойдет ~ и всех основательностью восхитит» — в ОЗ: «По улице пойдет, встретится с кем-нибудь — откровенно мнение свое выскажет, и всех основательностью восхитит».
С. 56, строки 18–20 снизу. Слов: «Да не такую цитадель ~ никому не придет!» — в 03 нет.
С. 58, строки 19–20 сверху. Слов: «И стали излюбленные люди ~ дивиться ее уму-разуму» — в ОЗ нет.
С. 58, строки 27–28 сверху. Слов: «Об одном всечасно ~ не растут!» — в ОЗ нет.
С. 59, строки 18–19 сверху. Слов: «да не машинально это право имели» — в ОЗ нет.
С. 59, строки 21–25 сверху. Слов: «А между тем, сколько во имя ее —~ годы последующих отрав» — в ОЗ нет.
С. 59, строки 11–20 снизу. Вместо: «Пестрые люди следили~уши выше лба, не растут!» — в ОЗ: «Пестрые люди следили в недоумении за их потугами и в то же время ощущали присутствие железного кольца, которое с каждым днем все больше и больше стягивалось. Кто-то нас выручит? кто-то подходящее слово скажет? ежемгновенно тосковали пестрые люди, замышляя предательство. При таких условиях…»
В сентябре 1885 г. Салтыков обратился в редакцию «Северного вестника» с предложением напечатать исправленные варианты запрещенных в 1884 г. сказок и рекомендовал для публикации сначала «Орла-мецената», а потом «Вяленую воблу».
Этой редакции, относящейся к 1885 г., соответствует хранящаяся в ЦГАЛИ рукопись сказки (рукой Е. А. Салтыковой) с авторскими изменениями текста в первой части, оканчивающейся словами: «но камень за пазухой все-таки приберегали», несколько сокращенной по сравнению с текстом изъятой публикации «Отечественных записок», три варианта которой приводятся ниже.
С. 56, строки 9-11 снизу. Слов: «И нашаривать около вас ~ в надлежащее место!» — в рукописи нет.
С. 58, срока 16 снизу. Слов: «Каково правило соблюдается и доныне» — в рукописи нет.
С. 59, строки 9– 11 сверху. Слов: «Вяленая вобла, впрочем, не смущалась ~ я своего уж добьюсь» — в рукописи нет.
Конец рукописи близок последней редакции сказки под заглавием «Мала рыбка, а лучше большого таракана» (см. в разделе «Дополнения»).
11 сентября 1885 г., в период переговоров с редакцией «Северного вестника», Салтыков обратился к начальнику Главного управления по делам печати Е. М. Феоктистову с письмом, содержащим просьбу о разрешении публикации сказки, где отмечал, что «со времени ее первого появления все обстоятельства настолько изменились, что и самая сказка утратила первоначальный сомнительный смысл» (XX, 224). Однако обращение к Е. М. Феоктистову не привело к желаемым результатам. Ответ начальника Главного управления по делам печати, дошедший до нас в изложении А. Н. Плещеева, не оставлял никаких надежд на возможность публикации сказки в легальной печати: «Главное управление по делам печати относилось снисходительно к сказкам Салтыкова, когда они появлялись в бесцензурных изданиях, но странно требовать, чтобы они выходили с одобрения цензуры» (Ист. вести. 1902. Т. 86. С. 360–361).
Несмотря на категорический отказ Главного управления по делам печати дать разрешение на публикацию «Вяленой воблы», Салтыков все же предпринял еще одну попытку напечатать сказку. 23 марта 1887 г. Салтыков, обращаясь к М. М. Стасюлевичу. писал: «Есть у меня сказка «Вобла», которую лет пять тому назад цензура вырезала из «Отеч (ествен-ных) зап(исок)». И тогда она была невинна, а теперь с переменою обстоятельств сделалась и вовсе безопасною. При том же, я дал ей другое название и во многом изменил. Посылаю Вам ее. Будьте так добры, прикажите набрать ее вместе с «Вороном» для майской книжки. (…) Быть может, и сойдет с рук. (…) Я желал бы видеть корректуру, потому что оригинал сильно исправлен, а конец даже по писанному» (XX, 320). Получив от М. М. Стасюлевича письмо, в котором выражались сомнения относительно возможности печатания предложенных сказок, в том числе и «Вяленой воблы», Салтыков 26 марта отправил Стасюлевичу записку с просьбой вернуть сказки.
В последний раз Салтыков попытался напечатать «Вяленую воблу», предложив ее для публикации в сборнике, посвященном памяти В. М. Гаршина. В письме А. Я. Герду 7 октября 1888 г. он писал: «Что касается прочих сказок, то, по мнению моему, «Вяленая вобла» только по капризу цензуры не пропущена, а ежели у Вас есть какие-нибудь отношения к цензуре, то можно вступить в соглашение» (XX, 437). Однако и в этот раз «Вяленая вобла» не была напечатана. Вместо нее в сборнике поместили «Ворона-челобитчика».
«Вяленая вобла» — одно из наиболее известных выступлений Салтыкова против неизменно критиковавшихся им идеологии, психологии и практики оппортунизма, приспособленчества и трусливо-своекорыстного минимализма в общественном поведении. Эти враждебные писателю явления получили особенное развитие в «смутное, неверное и жестокое» время реакции 80-х гг. В «Вяленой вобле» как всегда широко обобщенная сатирическая критика затрагивает ряд вполне конкретных злободневных явлений того времени, когда писалась сказка: усиление «измен либерализма», принципы теории и практики «малых дел» в различных кругах общества, в том числе в рядах правого народничества. «Воблушкин» афоризм: «Не растут уши выше лба, не растут!» многократно использован Лениным (см.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 14. С. 278; Т. 15. С. 118 и др.).
В настоящем издании сказка печатается по выправленным Салтыковым корректурным гранкам «Отечественных записок». Последняя редакция под заглавием «Мала рыбка, а лучше большого таракана» печатается в разделе «Дополнения» (см. с. 195–201).
117
Я знаю, что в натуре этого не бывает, но так как из сказки слова не выкинешь, то, видно, быть этому делу так. (Примеч. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)
118
И тайны канцелярской совсем не держит. — В соответствии с Уложением о наказаниях (раздел о преступлениях и проступках по службе государственной и общественной) нарушением канцелярской тайны являлось «разглашение дел, производимых в судебных и правительственных местах, и сообщение без дозволения каких-либо актов или других принадлежащих к делам бумаг лицам посторонним, вопреки порядку, для производства дел и хранения деловых бумаг установленному».
119
…к Палкину обедать. — Имеется в виду популярный в Петербурге ресторан К. Н. Пал-кина на Невском проспекте.