Другая дверь - Климов Михаил. Страница 16

Оттого что и женщина, которую полюбил на старости лет («О, как на склоне наших дней нежней мы любим…» и так далее), тоже ушла навсегда, и ты в самом лучшем случае можешь только что-то узнать о её жизни.

Оттого что бостонские ребята оказались такими отличными и далёкими, и ты опять остался один…

Оттого, что и сейчас ты неизвестно, куда прёшься, и никто не знает, куда попадёшь…

Оттого, что в шестьдесят лет уже пора знать, какие пряники ты любишь и именно их покупать, а у тебя впереди только неясность и непредсказуемость… И если в двадцать в этой непредсказуемости самый кайф и драйв, если в сорок она – всё ещё символ мужества и силы, то в его годы это просто усталость от неустроенности и как-то косо прожитой жизни…

В общем, страшная смесь первых пяти пунктов со вторыми плюс реплика Гороха, обвиняющая в воровстве, сыграли свою роль, и наш герой взорвался.

Что Прохоров в тот раз сначала говорил, а потом почти кричал, он сам никогда вспомнить не мог. Автор при этом тоже не присутствовал, но по показаниям некоторых свидетелей смог примерно восстановить тронную речь нашего героя.

Вот она:

– Я украл твою книгу? – взвился Слава, – Давай я сейчас за неё заплачу сто долларов этому немцу, а потом отдам тебе, но только с условием, что ты её тут же при всех засунешь себе в жопу… – Прохоров кивнул ободряюще оторопевшему хозяину «Альманаха» и даже попытался улыбнуться ему, потом продолжил. – Будет трудно, понимаю, пять сантиметров толщины, как здесь на настоящем экземпляре, а не три с половиной, как на твоем репринте, это нелегко, но если потренируешься – получится… Зато, может быть, раз и навсегда усвоишь, что на белом свете есть люди, которые за твои поганые бабки не собираются вылизыванием готовить твой задний проход к принятию правильного содержимого. Откуда вы все только наползли такие – министры, депутаты, сенаторы, «лидеры промышленности», удачливые финансисты и просто успешные менеджеры на нашу голову? Мы вас не звали, а если ты приходишь незваным в чужой дом, имей такт не срать посреди комнаты, а вежливо спросить, где туалет. Я понимаю, что вы так не привыкли, сомневаюсь, что и слова такие знаете, думаю, что и с грамотой и с просто умением читать у вас также проблемы, а вы привыкли решать их с помощью ножа и топора, но Бог-то всё видит…

Наш герой уже давно понимал, что переступил черту, что Горох, который вполне возможно, просто так глупо пошутил, потихоньку становится синим от бешенства. Что теперь этот самый «лидер строительной промышленности» просто поставлен им, Прохоровым, в положение, когда он не может простить и не заметить, что молчит он и трое немаленьких хлопцев за его спиной только от неожиданности, но остановиться уже не мог.

– Да, знаю, – орал он, – и мы не ангелы. Но мы-то любим то, что держим в руках, мы свой товар знаем и ценим, а за это, Христос говорил, многое простится. А вы приходите в грязных сапогах, со своими ворованными деньгами, с тупыми консультантами, которые даже книжку одну прочитали, с диким удивлением, что в русской литературе не один Толстой, который написал «Три медведя», а по меньшей мере тоже три, с недоумением узнаёте, что «Муму» действительно не Чехов написал, а Кюхельбекер не немецкое ругательство, а русский поэт. И ещё сравниваете себя с коллекционерами и меценатами прошлых лет. Господи, как же вы все мне надоели… Всё, ешь говно лопатой… – закончил Слава, – извини, но пользуйся сам тем, что производишь… – ни к селу, ни к городу добавил он.

И повернулся, чтобы уйти.

И услышал в спину короткую реплику Гороха, сказанную тихим голосом и оттого ещё более страшную:

– Леший, вали его…

19

«А ведь он прав… – думал Слава, останавливаясь у очередной витрины. – Я его сам загнал, теперь ничего у него не остаётся, никакого выхода, кроме как пришить меня, иначе свои его будут считать опущенным…»

Думал он о своей будущей смерти как-то отрешённо, как будто кино смотрел – триллер о том, как простого человека преследуют гангстеры.

Запал прошёл, гнев выдохся, но страх не приходил.

То ли потому что устал, как подробно рассказано выше, а и на страх тоже нужны силы.

То ли потому что не разрешал себе бояться, а лихорадочно искал выход из безвыходного положения…

Выхода не было, это наш герой видел точно. Видел в витрине, перед которой остановился. Человек из свиты Гороха уже третий час неотступно шёл за ним, стараясь не очень попадаться на глаза, но и особенной осторожностью утомлявший себя также не шибко…

Все-таки различие двух стран было разительным.

В России, скорей всего, после того, что произошло на рынке и после такой команды, Леший, к которому обращался Горох, должен был просто достать пушку и продырявить Прохорову грудь или голову. А потом быстренько смыться, предоставив «папе» отмазывать его от набежавших ментов.

Здесь же, хорошо понимая, что от полиции не уйти, преследователь, вероятно, с молчаливого согласия Гороха, иначе уже давно был бы послан на замену другой «боец», молча шёл сзади, выжидая, выискивая подходящее место или ситуацию, где у него после выстрела была бы хотя бы пара минут на ретираду.

А через полчаса, максимум час после выполненной работы преследователь был бы уже в Шёнефельде или в каком-то другом аэропорте Берлина, а через полтора, от силы три часа (самолеты на Москву летали часто) уже в России.

А оттуда его никакая немецкая полиция выкурить бы уже не смогла… И не таких прятали…

Так что слаженная и известная своей слаженностью работа германских ментов (если можно так выразиться, но уж больно неохота в двух строках два раза повторять слово «полиция») дала нашему герою фору, и он уже сто шестьдесят восемь минут был жив, хотя давно должен был отчитываться о проделанной за жизнь работе в небесной канцелярии.

Прохоров понимал, что пока он ходит по центральным улицам, пока он на виду, пистолет бандита ему не страшен. Издалека можно промахнуться, а вблизи стрёмно…

Нож – другое дело, человек, получивший перо в бок, воспринимается окружающими, при правильном поведении убийцы – как персонаж, которого прихватило сердце или желудок, а преступник – как помогающий персонажу добраться до ближайшей лавочки. А пистолет он громкий, если конечно, без глушителя, что в нашей ситуации вряд ли. Непонятно, зачем в тихой Германии сопровождающий Гороха человек ходит с неудобным в переноске пистолетом с глушителем, если он, конечно, не идёт на дело…

Прохоров с час назад даже позволил себе короткую передышку в этой игре «кошки-мышки» – попил кофе в кафе, дал отдых усталому телу.

Сел не у окна, чтобы его нельзя было достать с улицы сквозь витрину, и не у выхода, чтобы не случилось так: пальнул, и в дверь. Сел в глубине так, чтобы от любого места возможной стрельбы до улицы надо было пройти полкафе, и все бы запомнили стрелявшего, и кто-нибудь даже мог ножку подставить убегающему преступнику.

Наглый боец понял ситуацию правильно: глянул в туалет, открыл дверь с надписью «Die Service-Eingang» и уразумев, что второго выхода нет, спокойно уселся за другой столик и заказал кофе, поджидая свою жертву.

Слава тут смог рассмотреть своего потенциального убийцу…

Почему бандита назвали Леший?

Может быть, из-за каких-то особенностей в поведении, а может, просто фамилия его какой-нибудь Лешевский, или просто зовут Лёшей, от которого до Лешего всего одна буква.

Как угодно, но только не из-за внешности.

Парень лет тридцати, в тонких очках интеллигента, да и лицо человекообразное, а не звериная морда. Таких наш герой боялся больше всего, потому что путь их в команду Гороха мог быть только один – абсолютно сознательный шаг человека, выбравшего смерть и грабёж. Никаких семейных обстоятельств, никакого отсутствия вариантов жизни тут и предположить было нельзя. А если это так, если не жизнь толкнула, а сам зашёл, значит, точный и холодный расчет, значит, однозначный выбор крови и ужаса, как инструментов в выстраивании карьеры. И твёрдый расчёт на занятие высоких постов в иерархии, а для этого – особый садизм и жестокость в отношении слабых. Причём не только «лохов», но и товарищей, которые стоят на дороге…