Другая дверь - Климов Михаил. Страница 28
И не смущало её, что о достоинстве её спутника знает пока только она сама (выглядел-то он скорее плюгаво и нелепо), они ещё увидят…
И не беда, что она вчера сдуру насоветовала Прохорову продать мобильник за сто марок…
И не суть, что хотела она сама за эти деньги получить телефон на продажу и выручить за него сто двадцать, а то и сто тридцать…
Слава, если честно, догадался об этой нехитрой проделке своей хозяйки и трубу ей не отдал.
А когда лысоватый, задыхаясь от волнения, спросил «сколько?», на чём мы закончили одну из предыдущих глав, наш герой спокойно сказал:
– Пятьсот, и ни копейки меньше…
Как он догадывался по местным меркам, это были большие деньги, но понимал он и другое: ничего подобного тут никогда не было и не будет, а значит, цену можно было лепить от балды. Всегда на антикварном рынке существовала такая категория предметов – сколько ни поставь, всё равно глупо. Потому что предмет этот не нужен никому из тысячи покупателей, ну, может, один найдется. И девятьсот девяносто девять человек не дадут за него одного рубля. А тот, кому он нужен, будет ругаться и рычать, но даст тысячу, потому что нужен, а его нет нигде. И достать дешевле просто не получится… Никогда…
Поэтому Прохоров и «гулял»…
– Двести… – с ненавистью глядя на нашего героя, сказал лысоватый. – И ни копейки больше…
Слава спокойно положил телефон в карман сюртука.
– Хорошо… – зашипел хозяин ресторана, – Двести пятьдесят…
– Четыреста пятьдесят… – в паузе между ложками супа с лисичками успел сказать Прохоров.
Лысоватый повернулся и пошёл к внутренним помещениям.
– Эй, – остановил его Слава, – часы есть?
– Без пятнадцати семь… – не оборачиваясь, сказал тот.
– Тогда смотри сюда…
Прохоров подождал, пока тот вернулся, достал телефон и выставил на мониторе часы, месяц и год.
– Ну и что? – обиделся лысоватый, – я тоже так могу…
И нарисовал на салфетке 18 47…
– Тогда подожди полминуты… – невозмутимо ответил наш герой.
Труба лежала на столе, и Прохорову очень не хотелось, чтобы монитор погас прежде, чем сменятся цифры на циферблате…
Но именно так и произошло.
– Ну и что? – нетерпеливо спросил хозяин ресторана.
– Нажми вот эту кнопку… – нашёл выход Слава, – Сам нажми…
– Ещё и часы… – не то радостно, не то разочарованно произнес лысоватый. И, подумав немного, сказал, – Триста, и хоть режь меня на куски…
– Годится… – сказал Прохоров. – Деньги на стол… Хозяин достал откуда-то из внутреннего кармана и дрожащей рукой положил на стол три такие знакомые… светло-коричневые «катеньки».
Наш герой хотел возмутиться, но сдержал себя. Прежде чем вопить, нужно всё понять.
– Курс какой? – спросил он почти грубо, пытаясь сообразить, насколько его развели.
Он-то рассчитывал на марки – зачем ему здесь, в Берлине, рубли?
– Двести шестнадцать за сотню… – скривился лысоватый.
Рублей за марку? Или марок за рубль?
В той России, которую покинул наш герой, у него бы даже сомнения не возникло. А здесь?
34
– Дай в местной… – пошел он ва-банк.
Двести пятьдесят марок за мобильник было нижним пределом, который он назначил себе вчера вечером.
– Тогда шестьсот… – продолжил торговлю лысоватый.
Прохоров настолько обалдел от счастья – не ошибся, выиграл – что слов не нашел, просто кивнул, соглашаясь.
– А в качестве компенсации за эти сорок пять марок…
– Сорок восемь… – автоматически сосчитал Слава.
– Ну, сорок восемь… – примиряюще поднял руки хозяин ресторана, – с меня адрес магазина, который торгует старыми русскими книгами.
У нашего героя рухнуло сердце…
Вспотели ладони…
И, защищая неизвестно что, поднялись плечи…
Откуда он знает?
Однако, как оказалось, ничего криминального в последней реплике лысоватого не было. Он не следил за Славой и не умел читать чужие мысли. Просто вчера, демонстрируя возможности своей шариковой ручки, наш герой писал на салфетке, которая и была тут же продемонстрирована нашему герою…
Ну, все помнят, что он писал (а кто не помнит, может подняться на пару глав вверх и перечитать). Только Прохорову казалось, что ничего особенного в том тексте не было, просто фразы, набор слов для показа возможностей пишущего предмета. Но сейчас он перечитывал набор слов и видел, что душевная боль прорвалась таким образом наружу, прямо-таки заливая мятую бумажку.
Сегодня он такого уже точно не написал бы…
Но лысоватый, как настоящий торговец, попробовал учесть в торговле и эту самую боль…
Хотя можно было совсем не учитывать, Слава и так был до неприличия рад результатам сделки.
– Вот тебе визитка, – хозяин ресторана одной рукой бросил на стол карточку, а другой, аккуратно сложив, убрал во внутренний карман три сотенные бумажки коричневого цвета. – Он поляк, торгует книгами всерьёз, и русскими тоже… Мой старый клиент…
И проследив взглядом за глазами собеседника, почёл себя обязанным объясниться насчет рублей:
– Храню их на черный день…
Такое отношение к рублю (как к крепкой и устойчивой валюте, на манер доллара или евро в начале двадцать первого века) настолько поразило нашего героя, что следующий свой вопрос он задал только через минуту, восстановив перехваченное дыхание:
– А с чего ты вообще взялся торговаться в рублях?
– Но ты же сам, – глаза лысоватого смотрели подозрительно, – сказал «ни копейки»…
Прохоров не смог скрыть удивления, что обычная идиома в два с лишним раза увеличила сумму сделки, лысоватый понял, что лоханулся, но поезд уже ушёл и можно было только помахать ему мокрым от слёз платочком на прощание.
Слава поступил честно: придя домой, положил перед Песей Израилевной пятьдесят марок.
– Это шо? – испугалась она.
– Твоя доля…
Надо было бы по сюжету сказать всякую пафосную дрянь – «за твою доброту и участие» или «за то, что ты такой хороший человек», но Прохоров пафоса не выносил, да и объяснять старухе, что она хороший человек, было поздновато. И слова такие были трудны для понимания нормального человека…
А тут – «твоя доля», и всё ясно…
Мадам Шнор долго смотрела на своего постояльца, изредка переводя глаза на деньги. Видно, никогда раньше она так легко не зарабатывала эти несчастные пятьдесят марок и сейчас она решала, что же делать дальше и вообще, как жить…
– Ты можешь жить у меня сколько хочешь… – наконец сказала старуха, – И ещё завтра я отведу тебя к Давиду. Вы с ним, я уверена, что-нибудь зрозумиете за старые книги…
– Нет… – возразил ей наш герой.
– Нет? – на лице Песи Израилевны обозначилось неподдельное горе. – Нет? Ты не пойдешь к Давиду?
Ну, как тут было не пойти?
– Пойду… – согласился Прохоров. – Но только сначала к твоим друзьям, которые умеют работать с документами, потом на почту, а уж потом…
– Так тут же всё рядом…
Вот так они и оказались в то утро на улице, провожаемые разнообразными взглядами.
– Вот почта… – показала рукой Песя.
– Сначала документы… – наставительно возразил Слава.
– Это – туда…
Старухе явно не хотелось уходить с солнечной улицы, где все на них смотрели, но ведомые жёсткой рукой нашего героя, они все-таки свернули в переулок.
Слава успел еще заметить вывеску на углу – «Шнейдер Шнейдерман». Перевод первого слова сохранился в памяти еще с детских лет и, как понял наш герой, это портной по фамилии Шнейдерман повесил здесь такую поэтичную рекламу. Насчет трусов можно поинтересоваться…
Мозги между тем начали упражнение на тему только что выявленную в реальности:
Кузнец Кузнецов, плотник Плотников, доктор Докторов. К сожалению, не получается учёный Учёнов или мент Ментов, но легко выходит большой Большов, жопастый Курдюков и сучка Сучкова. Последняя существовала в природе и была как раз, когда Прохоров учился в школе, преподавателем немецкого языка…
– Сюдой… – показала Песя на вход в подвальный этаж прямо с улицы. – Говорить буду я…