Сад вечерних туманов - Энг Тан Тван. Страница 69

Кьян Хок, мой брат, служил в полиции. За два месяца до того, как заявились японцы, его отправили на переподготовку на Цейлон. Отец велел ему там и оставаться. Старый Мистер Онг просил нас поехать с его семьей в его дуриановый сад в Балик-Пулау на западном побережье Пенанга. «Там мы будем в безопасности от джапанюг», – уверял он нас.

Мы покинули дом в то утро, когда японские самолеты начали бомбить Джорджтаун: Старый Мистер Онг, две его жены, их сыновья и домочадцы набились в три машины, мои родители и мы с Юн Хонг уселись в отцовский «Шевроле». Дороги, ведущие из Джорджтауна, были забиты народом: сотни людей искали спасения на холмах Аир-Итама. Все мы слышали, что творили японские войска с местными в каждом городе, через который проносились.

С приближением к Балик-Пулау дорога сделалась пустынной. Мы проехали мимо всего одного случайного малайского кампонга. Никогда прежде я не была в этой части острова. Дуриановый сад Старого Мистера Онга располагался на высоком крутом склоне. Когда мы въехали в него, Юн Хонг, указывая на море в просветах между деревьями, сказала: «Надо было взять с собой краски и кисти».

Мама с переднего сиденья бросила, не оборачиваясь: «Мы здесь не настолько задержимся, чтобы ты успела что-то нарисовать, дорогая».

Смотрителем сада был кузен Старого Мистера Онга, он и приветствовал нас по всем правилам церемониала, подобающего человеку такого богатства и положения, каким был Старина Онг. Смотритель выселил жену с дочерьми из своего дома, предоставив его нам. Моя мать, казалось, готова была заплакать, когда увидела обшарпанную одноэтажную деревянную развалюху, которой предстояло стать нашим новым домом, она пришла в еще больший ужас, когда выяснила, что нам придется пользоваться удобствами во дворе. Она тут же захотела обратно, домой, на Нортхем-Роуд, однако отец держался твердо.

Мы с Юн Хонг быстро привыкли к жизни в развалюхе. Все дни мы проводили в саду. Только-только начинался сезон дурианов, и воздух был пропитан запахом усыпанного шипами созревающего «короля фруктов». А Пун, смотритель, призывал нас к осторожности: «Он может убить, лах, если упадет вам на голову». Меж деревьями натянули сетки для подхвата плодов. Вышагивая под ними, я воображала себя внутри циркового шатра, смотрящей вверх на страховочные сетки акробатов. Всякий раз, заслышав по треску ветвей, что падает дуриан, мы быстро бросали взгляд вверх, просто для того, чтобы держаться от опасности в сторонке. Юн Хонг этот фрукт терпеть не могла, зато я обожала его едкую мясистую мякоть. «У тебя изо рта пахнет, – жаловалась мне сестра, когда я объедалась ими. – Ни один мужчина не захочет поцеловать тебя».

Мы частенько спускались на пляж, трепеща от радости, что он в полном нашем распоряжении. То было время – редкое в моей жизни, – когда можно было плавать, не беспокоясь о том, что кто-то пялится на тебя, смеется и отпускает ехидные замечания. Эта часть Пенанга выходила на Андаманское море, и раз я даже видела небольшое стадо китов, фонтанчики от их дыхания вырывались из воды. Плыли они так близко к берегу, что мне удалось сосчитать прилипал на их коже и услышать, как киты дышат – гнусаво, гулко, будто бормочут в резиновый шланг. Звук вроде бы и знакомый, а вроде и какой-то потусторонний…

Я забиралась на камни и сидела там часами, наблюдая за ними, пока не наступал вечер и их присутствие выдавали только шумные вздохи. Киты оставались в заливе целую неделю, а потом, в одно утро, их не стало.

Было бы легко позабыть, что мы находимся в гуще войны, но раз в неделю А Пун, вернувшись с продуктами из деревни в нескольких милях от сада, сообщал новости. К-Л пал, а потом и Сингапур. Тысячи анг-мо были отправлены в лагеря для интернированных. «Азиатская сфера совместного процветания» [224] реализовалась: при том что Япония отхватила львиную долю этого процветания.

Кэмпэйтай принялась прочесывать Пенанг: они вылавливали людей группами и увозили их на грузовиках. Старый Мистер Онг остерег А Пуна от появления в деревне на какое-то время. Однажды днем отец велел нам отправляться в дом А Пуна. Все женщины, в том числе и жены Старины Онга, выстроились в очередь к жене А Пуна, которая стригла им волосы. Было решено, что нам следует выглядеть как можно непривлекательнее.

Тогда-то в самый первый раз я почувствовала настоящий страх.

Мы уже около пяти месяцев жили в дуриановом саду, когда Кэмпэйтай добралась до Старого Мистера Онга. Тайная полиция разыскивала его. Разыскивала она и моего отца. Полицейские приехали на двух грузовиках, они согнали нас всех к дому А Пуна. Мы стояли на коленях под полуденным солнцем, подняв руки за головой. Некоторым из работников сада удалось ускользнуть в джунгли, едва они заслышали приближающиеся автомобили Кэмпэйтай, но у нас такой возможности не было.

Да и потом – куда нам было бежать?

Офицеры Кэмпэйтай знали о нас все в подробностях. Они сличили наши лица с фотографиями в своих досье. Велели Старому Мистеру Онгу и моему отцу зайти в дом А Пуна. С того места, где мы стояли на коленях, было слышно все: грубые крики, побои, стенания от боли, переходившие в нечеловеческие вопли. Младшая из жен Старины Онга потеряла сознание. Я слушала, пока совсем не перестала узнавать голос отца. Потом в доме наступила тишина.

Офицеры вышли из дома без моего отца и без Старого Мистера Онга. Они отдали приказ, и их солдаты стали хватать, поднимая нас на ноги, одного за другим, и тащили к грузовикам: всех сыновей Старого Мистера Онга с их женами, дочек-подростков А Пуна, жен и детей рабочих.

А потом схватили и нас с Юн Хонг.

Воздух наполнился воплями, наши родные умоляли японцев отпустить нас. Когда я попробовала встать на ноги, мне показалось, что в них совсем нет костей. Я не могла дышать. Охранники заталкивали нас в кузов грузовика. Моя мама заголосила. Я в жизни не слышала, чтоб она так кричала! Солдат толкнул ее, а потом, уже упавшую, пнул ногой, еще раз, и еще. Он пинал ее в лицо, в голову, в живот. Я отделилась от остальных узников и бегом бросилась к матери. Охранник с маху ударил меня прикладом в живот. Я сложилась пополам и рухнула на коленки. Такой боли я никогда прежде не испытывала. С усилием сглотнула обратно вонючую рвоту, подступавшую к горлу.

«Вставай, Линь! – смутно расслышала я крик сестры у себя за спиной. – Встань, а то он убьет тебя!»

Шатаясь, я сумела подняться. Увидела маму, лежавшую на земле. Она не шевелилась. Я не могла даже разобрать, дышит ли она еще. Никто не осмеливался позаботиться о ней. Я оглянулась на дом, где мучили моего отца. Охранник подтолкнул меня и заорал. Я похромала обратно к грузовику. Юн Хонг подала мне руку и затащила наверх.

Машина Кэмпэйтай останавливалась еще в трех-четырех деревнях, чтобы забрать еще больше узников, ими забивали кузов, пока не осталось даже места, чтобы сесть на полу. Воздух внутри брезентовой обшивки спекся от жары. Места у открытого полога занимали два охранника. Некоторых езда так укачала, что их рвало прямо на одежду. Меня мутило от запаха рвоты. Я пыталась обуздать желудок, но ничего из этого не получилось. Юн Хонг помогла мне отчиститься, но больше она ничего не могла сделать.

Грузовик остановился, нам было велено оправиться. Женщины присели по одну сторону дороги, а мужчины мочились среди деревьев на другой стороне. Охранники курили сигареты. Потом снова тронулись в путь. Через пролив на материк мы переправились на пароме. На Баттервортском вокзале нас пересадили в товарняк, поджидавший на запасном пути. В нем уже находились узники, плотно забившие вагоны для скота. Мне хотелось пить: мы целый день ничего не ели и не пили.

«Как думаешь, нас в Чанги везут?» – спросила я Юн Хонг, когда поезд тронулся.

«Не знаю, – ответила она, – я не знаю».

Так мы ехали много часов. Охранники принесли нам ведро воды, которую предстояло разделить (без драк не обошлось) на пять-шесть десятков человек, набитых в вагон. Кто-то сказал, что мы движемся на юг. Юн Хонг надеялась, что нас перевозят в Сингапур. «Отец нас там отыщет, – говорила она. – Он нас вытащит из этого». Она старалась ободрить нас. «Если бы нас хотели убить, – шептала она мне, – то сделали бы это сразу, чего возиться».