Сад вечерних туманов - Энг Тан Тван. Страница 83

– В нашем-то возрасте? Вот уж точно – нет. Или мне следует почувствовать себя польщенной оттого, что, по-вашему, есть хотя бы возможность, что я смогла бы… изменить ваши предпочтения?

Я делаю роскошный сладострастный вздох, наслаждаясь его смущением.

– Хорошо, Тацуджи. Я подыщу кого-нибудь. Кто выступит в роли компаньонки.

Я смеюсь – на душе радость.

– Какое старомодное словечко: компаньонка, вы не находите?

– Когда я исследовал жизнь и творчество Аритомо-сэнсэя, кое-что меня озадачивало.

– Что именно? – смешливость моя пропадает, ей на смену приходит осмотрительность. – Несообразности?

– Нет. По сути, совсем наоборот. Все, выясненное мною о его жизни, представлялось естественным и все же как будто… созданным искусственно. Это было похоже… знаете, это походило на прогулку по саду, созданному мастером-ниваши.

– Возьмите, к примеру, вражду между Томинагой Нобуру и им, – добавляет он. – Они были добрыми друзьями еще с мальчишеских лет.

– Так часто бывает, что друзья детства ссорятся, когда подрастают.

Тацуджи на мгновение задумывается. Он просит меня подождать, покидает кабинет и возвращается через несколько минут со своим портфелем. Открывает его и достает черный мешочек. Развязывает на нем шнурок и вынимает блестящий металлический предмет. На секунду я представила его вынимающим крючок, застрявший в пасти рыбы. Тацуджи кладет предмет мне на ладонь.

Серебряная брошь, размером с десятицентовую монету, выполненная невыразимо искусно и изящно.

– Что за цветок? – спрашиваю, вертя ее в пальцах.

– Хризантема. Такие броши император вручил избранной группе людей во время Тихоокеанской войны.

– С какой целью? – я усаживаюсь в одно из кресел розового дерева.

– Вы когда-нибудь слышали про «Золотую лилию»?

Брошь поблескивает на складках моей затянутой в перчатку ладони.

– Нет.

– Это название одного из стихотворений нашего императора, – говорит историк. – «Кин но йури» [241]. Прекрасное название, не так ли, для одного из самых худших преступлений моей страны во время Тихоокеанской войны? Было это в 1937-м, после нашего нападения на Нанкин. Чиновников во дворце обеспокоило, что армия присваивает себе военные трофеи. Для того чтобы и высшие власти империи получили свою долю добычи, был разработан план. Он получил название «Золотая лилия».

Операцию осуществляла не армия, объясняет Тацуджи, ею руководил принц Чичибу Ясухито, брат императора. Помогали Чичибу и некоторые другие принцы.

– У них были свои бухгалтеры, финансовые советники, эксперты по предметам искусства и антиквариата, работавшие под началом этих принцев. Многие из экспертов были связаны с троном кровным родством или через супружество, – говорит Тацуджи. – «Золотая лилия» разослала своих шпионов по всей Азии для сбора сведений о сокровищах. Все, что стоило забрать, было забрано, информация скрупулезно учитывалась.

– Словно бы составлялся каталог для компании-аукциониста, – замечаю я.

– Хай. Очень эксклюзивной компании-аукциониста. Когда имперская армия прочесывала Китай… Малайю и Сингапур… Корею, Филиппины, Бирму… Яву и Суматру, за ней по пятам шли члены «Золотой лилии». Они знали, где искать, и похищали все, до чего добирались: нефритовые и золотые статуи Будды из древних храмов, изделия, имеющие культурную ценность, и антиквариат из музеев, драгоценности и золото, припрятанные богатыми китайцами, которые не доверяли банкам. «Золотая лилия» опустошала королевские коллекции и национальные достояния. Она забирала золото и серебро в слитках, бесценные произведения живописи, резьбы, керамики и бумажные средства разных валют.

– Все это отправлялось в Японию?

Взгляд Тацуджи устремился в точку, далеко отстоящую во времени.

– «Золотая лилия» поняла, что переправлять похищенное в Японию опасно, как только началась война. Пугало еще и то, что в случае, если мы будем оккупированы иностранными державами, у «Золотой лилии» не будет доступа к этим сокровищам. Безопаснее оказалось не переправлять добычу в Японию, а спрятать ее на Филиппинах. Были посланы шпионы, чтобы разведать подходящие места для хранения на островах Минданао и Лусон. Как только армия захватила эти острова, туда прибыла «Золотая лилия».

– Тут, в Малайе, «Золотая лилия» действовала?

– На Пенанге и в Ипохе работали фабрики по переплавке золота и серебра, похищенного из семейных тайников и у банков, – говорит Тацуджи. – Вполне возможно, что управляла ими «Золотая лилия».

– А ценности, добытые в Малайе, тоже тогда были отправлены на Филиппины?

– Да.

– Чрезвычайно рискованно было перевозить добычу по морю.

– Флотилия «Золотой лилии» была замаскирована под зарегистрированные госпитальные суда. Самолеты и боевые корабли союзников, наткнувшись на них, распознавали флаги, сверяли регистрационные номера и оставляли суда в покое.

Я вся сжалась от гнева:

– Тысячи гражданских лиц эвакуировались из Сингапура конвоем кораблей под флагом Красного Креста! Ваши самолеты потопили их все, невзирая ни на какие знаки и флаги! За уцелевшими, плававшими в воде, велась охота с воздуха, или их оставляли тонуть. Женщин вытаскивали из воды, насиловали, а потом выбрасывали обратно в море.

Тацуджи помолчал, глядя в сторону, потом продолжил:

– План состоял в том, что, когда все уляжется, когда мы выиграем войну, тайники на Филиппинах вскроют и сокровища переправят на кораблях в Токио.

– Но вы проиграли войну.

– Хай. Немыслимое произошло. А значит, все похищенное «Золотой лилией» может все еще находиться там, где она его спрятала.

Я вернула брошь Тацуджи:

– Откуда она у вас?

– Когда мы находились у Кампонг-Пенью, Терудзен рассказал, что часть его обязанностей состояла в полетах с членами императорской семьи туда, куда они укажут, и в организации прикрытия их судов с воздуха. Когда я принялся расспрашивать, он отказался сообщить что-либо еще, – взгляд его не отрывается от броши-хризантемы. – В то, последнее утро, после того, как он улетел, я возвратился в наш домик. И нашел эту брошь у себя в вещах. Я годами собирал сведения о «Кин но йури» только для того, чтобы понять: чем занимался Терудзен.

– Он тоже входил в эту… «Золотую лилию»?

– Год назад я напал на след одного инженера, работавшего на «Золотую лилию», – говорит Тацуджи. – Ему было уже за девяносто, и он очень хотел рассказать о том, что знал, до того, как умрет. Его послали на Лусон – надзирать за партиями военнопленных, которые работали в подземных хранилищах, устроенных в горах. Сотни этих рабов днем и ночью пробивали туннели и создавали залы под хранилища. Как только хранилища были доверху набиты сокровищами, доставили синтоистского священника провести освящение. Специалисты гончарного производства из Японии закупорили входы в хранилища смесью фарфоровой глины и местного камня и окрасили их так, чтобы те полностью слились с местной геологической фактурой. Быстрорастущие деревья и кусты – лучше всего для этого, по утверждению инженера, подходили папайи и гуавы – насадили по всей округе, чтобы место схрона полностью слилось с окружающим пейзажем.

– Что сталось… что сталось с заключенными?

– Их отвезли в другое место, неподалеку: пещеру или заброшенную шахту, подготовленную заранее, за много месяцев. Тех, кто сопротивлялся, пристрелили. Когда все оказались внутри, привели в действие взрывчатку, чтобы закупорить вход.

– Похоронили всех заживо, – шепчу я.

– Немало лет охотники за сокровищами пытались установить местонахождение этих хранилищ. Возможно, некоторые из них были опустошены, а добыча переправлена в Японию.

– Охотники за сокровищами?

Мой скептицизм, похоже, позабавил его.

– Они уверяли журналистов, что разыскивают золотые слитки, спрятанные генералом Ямашитой, когда его войска эвакуировали с Лусона. Или сообщали филиппинским властям, что собирают останки погибших солдат, чтобы надлежащим образом похоронить их в Японии. Но, даже если кто-то и вправду нашел бы один из тайников, ничего хорошего это им бы не принесло: все хранилища были заминированы тысячефунтовыми [242] бомбами и стеклянными сосудами с цианидом. Любой, кто попытался бы вскрыть хранилище, не располагая надежными картами…