Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир. Страница 141

— Чудесно, остроумно, — воскликнул толстяк, — правда, Кюхля?

— Разумно. Каждый думает о своей шкуре, — ответил Кюхельбекер.

Подошел Дантес, наклонился к императору.

— Он не хочет петь для нас. Даже не хочет переодеваться.

Люся догадалась, что разговор идет о Вене Малкине.

— Чем мотивирует? — спросил император. Никогда бы настоящий Павел Первый не сказал так — мотивирует…

— Он сказал, что никому не подвластен. И никому не слуга.

— Дантес, душечка, объясни этому ослику, что он здесь совершенно одинок. Здесь нет его славы, нет его денег, нет его друзей. Только он. Пообещай показать ему обгорелые столбы на площади. Пускай посмотрит и подумает… Ну ладно, ты убедительно сможешь это сделать. А сейчас — за честной пир! Гуляем!

И опять — словно и не прошло шести лет — перед императором и первыми сановниками стояли блюда с бананами, ананасами, ветчиной и сыром. Дальше — бутылки с соком, стаканы с портвейном, печенье на тарелках, а в дальнем конце стола — только вода.

Впрочем, не важно, что есть, — важно, где сидеть.

Люсе есть не хотелось.

— Не отказывайся от пищи, — сказал император. — Я себя заставляю есть каждый день. Вот мне не хочется, а я заставляю, потому что хочу остаться здоровым, хочу быть человеком! Понимаешь меня, Люси?

Люся кивнула. В императоре прятался человек, которому очень страшно.

— Ты съешь банан, ты же императрица.

— Да у нас их вагонами привозят.

— А у нас их только император кушает. И те, кому он дозволит.

Он оторвал от грозди банан, и Люся почувствовала, как весь длинный стол, замерев, смотрит на руки императора.

Император протянул банан Люсе, та взяла, по столу прокатился удрученный вздох.

Император засмеялся.

— Ждут, — сказал он. — Ведь это главнее ордена. Я с орденами все никак не разберусь, что попадется, тем и награждаю. А с бананом все ясно.

Он оторвал от грозди еще один банан и кинул его через весь стол. Над столом поднялись руки — гости старались перехватить снаряд. Но тот точно опустился в руки незнакомой Люсе худенькой женщины. Издали не было видно, старая она или молодая.

Женщина взяла банан и стала его чистить.

— Ты не знаешь, — сказал император, — она у нас новенькая. На тот Новый год примчалась. И что любопытно — оставила там у вас мужа и двоих детей. Она у меня числилась в фаворитках до твоего приезда. Так что держись от нее подальше — убьет.

Император засмеялся. И тут же оборвал смех и закричал:

— Ура! Наконец-то! Главное развлечение!

Люся увидела Веню Малкина. Он стоял справа от стола, вместо куртки на нем был малиновый пиджак. В руках гитара.

Веня не смотрел на императора.

— Надо бы поклониться, — сказал Дантес.

Веня как будто не услышал. За столом восстановилось молчание.

Веня начал петь свой известный шлягер «Ты моя малайка, дай-ка!».

Слушали его внимательно, это было непривычное развлечение.

Веня пел скучно, даже не прыгал, не махал гитарой, как обычно. Поклонники, которым достались стоячие места в дальнем конце зала, покрикивали и посвистывали, стараясь поддержать знатного гостя.

Император также пытался изобразить внимание и благосклонность. Но ему было скучно. Он обернулся к Люсе:

— Я любуюсь тобой, моя повелительница. — Он не переставал жевать банан и делал это скучно и упорно, как корова. — Сегодня самый счастливый день моей жизни.

Он положил руку ей на колено, и Люся непроизвольно дернулась, чуть не свалившись со стула.

— Ну-ну, — сказал Кюхельбекер, который наблюдал эту сцену сзади.

Веня кончил петь, поклонники кричали, кто-то захлопал в ладоши, но аплодисменты получились жидкими. Придворные смотрели на императора.

Тот не спеша оторвал еще один банан и метнул его Вене.

— Держи! — крикнул он. — Я тебя жалую.

— А пошел ты!.. — взорвался Веня. — Тоже мне благодетель. Кто тебе эти бананы приволок, кто тебя подкармливает, ублюдок? Молчал бы уж.

Веня подобрал банан с пола и метнул его со злостью в императора.

Люся могла бы поймать банан — летел он небыстро. Но ей не хотелось защищать императора.

Банан ударился о щеку императора, который не успел или не догадался уклониться.

Гости за столом ахнули, зашумели.

Император стал подниматься, но велосипедисты стояли далеко и не успели подбежать, и он снова плюхнулся на свой трон и запыхтел.

— Я тебя… я тебя… кто тебя облагодетельствовал… да ты у меня сгниешь в подвале! Я тебя живьем сожгу…

Веня сделал к императору несколько шагов и остановился совсем рядом, император отшатнулся, испугался.

— Бить я тебя, жаба, не буду, — сказал Веня. — Но ты учти, что сидишь здесь, потому что я так хочу. Ты думаешь, я не знал все про вашу дырку? Ты думаешь, мои люди здесь не побывали? Ты думаешь, я здесь один, да? Ты думаешь, что твои трупики тебя защитят?

Веня кинул в императора гитарой, Кюхельбекер перехватил ее, и два велосипедиста, добежавшие наконец до своего монарха, кинулись на певца и стали его бить. Он отмахивался руками, но под их ударами упал.

Поклонники Вени бежали к нему, они накинулись на велосипедистов, Дантес хотел было помочь охране, но кто-то ударил его ботинком по ноге, и Дантес отпрыгнул назад, крича:

— Стража! На помощь! Бунт во дворце!

Никто из гостей и придворных не пришел на помощь императору — все стали отступать к дальней стене, подальше от драки, но так, чтобы видеть ее.

Меломаны оказались шустрее велосипедистов или, по крайней мере, целеустремленнее. Девушки вырвали Веню Малкина у стражей. Подняли его и потащили прочь, к открытой двери, ведущей на перрон.

Остальные отчаянно прикрывали их отступление, и, хотя их вскоре смяли и одолели и поле боя осталось за велосипедистами, главной цели поклонники Вени добились — они увели его и убежали сами.

Те несколько минут, что продолжался бестолковый бой, император провел, сидя на троне и прикрывая толстыми руками лысую голову, и был похож на очень крупного младенца.

Когда же шум в помещении стих, он опустил руки и стал медленно оглядываться, стараясь понять, что же изменилось в зале.

— А где он? — спросил император.

— Временно сбежал, — ответил Дантес. — Но уже отряжена погоня. Куда он денется?

— Куда захочет, туда и денется. Как вы его отыщете? Он уже укрылся у моих врагов. Я буду страшен…

Это было сказано почти шепотом.

— Да, я буду страшен! — Вдруг император вскочил, словно в ноги ему вставили пружины. Он вытянул руку вперед и стал похож на перекормленного Муссолини или Нерона.

Зараженные порывом императора придворные и гости завопили, размахивая руками, сжимая кулаки, топоча ногами. Шум поднялся страшный.

Император стал падать назад, Люся старалась удержать его и не смогла — ладони утонули в мягкой спине, которая обтекала их невероятной тяжестью, но велосипедисты и Кюхельбекер успели на помощь, и император упал в кресло.

Потом, не открывая глаз, он несколько раз вяло махнул рукой перед лицом, как бы отгоняя табачный дым.

Свадьба завершилась.

Гости стали расходиться.

Люся вдруг хихикнула. Не хотела, а хихикнула.

— Ты что? — спросил император, услышав смех.

— А у нас всегда так — не бывает свадьбы без драки, — объяснила Люся.

— Свадьба с дракой, — сказал император. — А кого у вас обычно бьют?

— Вы же знаете — незваного гостя.

— Слава богу, а то я уж подумал, что жениха.

Праздник закончился, и императора потащили в ковровую комнату.

— Ты прости, — сказал император, — но твоя комната еще не готова.

— А что за сложности? — спросила Люся. — Отдайте мне комнату матери и ребенка.

— Там у нас склад оружия. Арсенал, — сказал император. — Ничего страшного, поживешь в одной комнатке со мной.

Они вошли в ковровую комнату. Царь Иван Васильевич Грозный все еще убивал на стене своего сына. Это была большая картина, может быть, украденная из Третьяковки, но вернее всего — копия. Кажется, шесть лет назад император что-то говорил об этой картине.