Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир. Страница 197

А может, страх? Обычное свойство тиранов, которые понимают — сумма ненависти, обращенная против тебя, уже так велика, что остановиться нельзя, ступить в сторону нельзя, смерти подобно. Ведь Ленин не выносил физических неудобств — всю жизнь он прожил как настоящий буржуа и в Россию не совался — могут посадить. И второго Шушенского, где теща и жена кормили его пампушками, а полы мыла прислуга, уже не будет.

Он не мог быть добрым или злым — это дозволялось лишь на уровне семейном. Мне интересно — вот теперь пишут и публикуют его записки и приказы: расстрелять, уничтожить! В назидание прочим! Интересно, что из этих приказов было выполнено, а что было и воспринималось подчиненными как риторика?

Ведь существуют всевозможные табу. И одно из главных — это Ленин. Даже разоблачители вождя эти табу соблюдают.

Почему я подумал о Ленине? Наверное, потому, что какие-то его черты я ищу в непонятных мне, значительных и холодных людях.

В генерале дяде Мише.

Он хороший работник. Он видит за конкретным делом интересы страны (как он их понимает). Он все запоминает и складывает на полки своего мозга — а какова его окончательная цель? Власть? Страх? Тщеславие? Ведь трудно представить себе человека, который бы действовал только в интересах народа или страны. Без симпатий и антипатий. Он понимает, что мы с ним живем на вулкане? Мы не знаем, что может замыслить мир без времени. Какой Гитлер или Ленин родится там? Или перейдет туда из нашего мира. Кстати, разве я уверен, что Ленин умер и похоронен в Мавзолее? Я уверен, что Гитлер покончил с собой, а не загремел в безвременье? А не возникнет ли завтра новая дырка в прошлое? Где возникнет? Какой певец или актер решит туда сбежать?

…Вошел дядя Миша.

— Все в сборе, кофе я принес, «Золотой нестле». Хотя я больше уважаю «Черную карточку».

Он поцеловал Катрин в щечку — он уступал ей полголовы. Это мне понятно: генералам нельзя быть очень высокими, их могут пристрелить. Ага, вон там, среди врагов, стоит кто-то чрезвычайно высокий, направьте на него всю огневую мощь наших пулеметов!

Лере он поцеловал руку — ах ты, хитрец, не будешь же ты обниматься с Лерой!

Тамарочка сама его поцеловала, нарочно оставила на щеке темно-красное пятно и любовалась им.

Но генерал в штатском обладает замечательной интуицией — иначе бы не выжил. Он понял, что натворила коварная Тамарка, по ее взгляду, взял со стола бумажную салфетку и протер щеку. Тамара была разочарована.

— Та ж вы догадались, — сказала она с украинским акцентом — настоящим, не наигранным: Тамарина мама — дитя украинского юга, принесенное в Подмосковье турецким ветром, чтобы найти счастье, мужа и знания. Пока что она была почти счастлива, остальное на подходе.

Дядя Миша склонил свою сухую, правильную, страшно обыкновенную голову, чуть улыбнулся тонкими губами, пригладил редкие волосы и сказал, глядя на Тамару:

— Болтун — находка для шпиона.

— Я могу уйти, — сказала Тамара. — Я могу вообще уехать из Москвы, я могу эмигрировать в Израиль. Динка уже эмигрировала, вот и меня лишитесь.

— Ты еврейка? — спросил дядя Миша.

— Да ты шо? — возмутилась Тамара. — У мэне уси прэдки мордва.

Дядя Миша открыл рот, а Тамарка, страшно довольная тем, что обыграла генерала, пошла в маленькую комнату, где стояла кофеварка, и занялась делом. Ее вроде бы и не было, но в ее маленькой комнате было слышно каждое слово.

Наступила недолгая пауза. Дяде Мише не терпелось спросить, есть ли мордва в предках Тамарки, но он сдержался и достал из своего «дипломата» папочку в прозрачном пластике, вытащил оттуда белый лист и сказал:

— Мы с вами получили письмо.

Никто с ним не стал спорить, хотя ясно было, что письмо получил именно он. Или его контора.

Я смотрел на листок — обычный машинописный, А 4, и у меня нехорошо билось сердце. У меня бывают предчувствия, я им верю. Я не телепат и не знаю, существует ли телепатия или жулики выдумали. Но эмпатия есть, и я эмпат, один из редких таких уродов.

Ничего хорошего нам от этого письма ждать не приходилось.

Дядя Миша прочел:

Дядя Миша передал листок Калерии. Потом сказал:

— Написано карандашом.

Лера прочла, из маленькой комнаты выплыла Тамара с кофейником. Поставила кофейник на стол и протянула руку.

Лера молча передала ей письмо, потом прочла Катрин. Только потом оно добралось до меня.

А я уже знал, что вернее всего первый кандидат на командировку в мертвый мир — ваш покорный слуга. Или, как можно сказать обо мне: «Ваш покойный слуга».

Тамара разлила кофе по чашкам. Чашки у нас хорошие, Пушкинский дом подарил за нашу электронную собаку. Сервиз Ломоносовского завода.

Мы вели себя как на рауте: чинно, благородно. И товарищ генерал был не хуже нас.

— Что вы скажете, Калерия Петровна? — спросил наконец наш гость.

— Почерк Егора? — спросила Калерия.

— Да, мы проверили, — ответил дядя Миша. Он не удивился милицейскому вопросу. В любом случае мы здесь все следователи.

— Тогда у меня нет сомнений, — сказала Лера.

— А какие ребята! — сказала Тамара и вдруг принялась рыдать. — Вы бы знали!

Дядя Миша встрепенулся, он еще не привык к Тамариным рыданиям — Тамара легко плачет, легко смеется, у нее все железы и гормоны расположены под самой кожей.

Я понимал Тамару. Я был рад, что Егор смог прислать нам письмо, что он остается на живой земле, хоть и умер для нее. Хороший парень.

— Вы чего? — спросил дядя Миша.

— Она так ребеночка хотела, — взвыла Тамара.

Вряд ли у нее был шанс побеседовать с Люсей наедине — я о таком не слышал. Но мыслила она верно.

Наши друзья остались там — так случилось, что они не смогли возвратиться, они стали мертвецами, но не прониклись злобой и холодом Нижнего мира.

— Если вы тоже не сомневаетесь, — сказал дядя Миша, — то мы должны поверить всему, что сказано в письме.

— Вы представляете, как ему было трудно нам весточку послать? — сказала Катрин.

— Я думаю, что трудно, — согласился дядя Миша.

— А вы этот канал засекли? — спросила Лера.

— Пока нет, — сказал дядя Миша.

— А как же вы получили письмо?

— Люди, которые передали, знали обо мне, — ответил дядя Миша. — Они не знали о вашем институте, и плевать им на институт, простите за выражение.

— Понимаю, — улыбнулась Лера.

Тамара обиделась:

— Если плевать, зачем пришли? Тоже поплевать захотелось?

— Преувеличиваете, Тамара, — сказал генерал.

— Вы тоже всегда преуменьшаете, — согласилась Тамара.

Наступила пауза. Она была прелюдией к новой стадии разговора.

— Может, кто-нибудь от вас сгоняет туда на денек? — спросил генерал.

— Может быть, — ответил я. Зачем заставлять других людей говорить за тебя. Дядя Миша имел в виду меня, и только меня.

— Не сейчас, — сказала Калерия Петровна. — Сейчас рано.

— Может быть, — согласился дядя Миша. — Но в принципе?

— В принципе никуда мне от вас не деться, — сказал я.

— Дело достаточно серьезное, — сказал дядя Миша. — Я обращаю ваше внимание на возможные последствия не только для вас лично, но и для всей нашей страны.