Моя легендарная девушка - Гейл Майк. Страница 41

Я бросил трубку и расхохотался. Я уже перестал плакать, и мне стало чуть получше.

Когда-то меня от кухни отделяло всего несколько шагов, теперь же пришлось предпринимать целое путешествие — долгое и полное опасностей. По пьяни я по очереди наткнулся на те немногие предметы мебели, что были в моей комнате, и так сильно ударился коленями, что левое даже разбил и испачкал кровью джинсы. Не обращая внимания на боль, я обыскал все ящики и шкафчики, пока не нашел искомое: то, что нужно настоящему любителю текилы, — стакан и солонку. Бегом вернувшись на кровать, я вылил четверть своей текилы в стакан, щедро добавил лимонада, потряс у кромки солонкой. Потом глубоко вздохнул, прикрыл стакан левой рукой, поднял на высоту плеча, перегнулся через край кровати и ударил его о ковер. Текила залила мне все джинсы. Я захохотал, как безумный, и отпил хороший глоток того, что осталось в стакане.

Очень скоро я был уже на пути к тому состоянию, когда не знаешь, на какой планете находишься. Моя следующая миссия, решил я, будет заключаться в том, чтобы открыть два пакетика «Хула-Хупс» и попытаться побросать их содержимое прямиком в рот. Я заработал четыре прямых попадания, а остальное растоптал, так что у меня под ногами образовалась небольшая картофельная пустыня. Голод все еще мучил. Тогда я открыл третий пакетик, со вкусом бекона, и съел содержимое традиционным способом. Это было здорово. Я был счастлив. Я почти Забыл. И только одна-единственная вещь на свете могла сделать меня совершенно счастливым. Я включил телевизор и сунул в магнитофон кассету «Звездных Войн». Когда мы с Саймоном посмотрели этот фильм в первый раз, нам было по шесть, и мы были уверены, что это все — правда. Мы говорили о Дарт Вейдере и Люке Скайвокере [77] так, будто они живут на том конце улицы, а не в далекой-далекой галактике. Неколебимая вера в этот фильм осталась со мной на всю жизнь — настолько, что я даже включил ее в свою дипломную работу: «„Звездные войны“ — лучше Шекспира?». Восемь месяцев исследовательской работы, написано 15000 слов за шесть дней до крайнего срока, спал я за эти шесть дней всего 23 часа, а Джоан Холл, декан нашего факультета Кинематографии, поставила мне за нее только 2/2.

Перемотав до сцены, где имперская гвардия старается захватить корабль принцессы Леи, я нажал на паузу в тот момент, когда она как раз собиралась заложить свое голографическое послание для Оби-Ван Кеноби в память Р2Д2. Кэрри Фишер была неотразима — она была ранима, доверчива, одинока и так нуждалась в помощи. Агги этого всегда не хватало. «Принцессе Лее нужен герой, а Агги не нужен даже я».

Зазвонил телефон.

Я его проигнорировал, поскольку сейчас было Мгновение Принцессы Леи. Картинка была идеальна — Вице-Король и Глава Совета Альдераана застыли в пространстве и во времени. «Принцесса Лея, — думал я, — я люблю тебя».

Телефон все звонил.

Я нехотя поднял трубку.

— Привет, Вилл, это я.

Я молча нажал на пультике «плей». Мгновение Принцессы Леи безвозвратно ушло. Вот-вот придут штурмовые отряды и все испортят.

— Вилл, я знаю, что ты дома, — сказал Саймон. — Мне правда очень жаль, старик. Это было глупо. Если бы я мог вернуть это время, я никогда бы этого не сделал, клянусь. Я бы к ней и близко не подошел.

Я не знал, что сказать.

— Вилл, ну скажи же что-нибудь.

— Саймон, что тебе надо?! — истерично заорал я. Он, наверное, подумал, что я совсем с катушек съехал. Я успокоился. — И что тебе может быть от меня нужно? Ты и так получил все. Получил мою девушку, что тебе еще надо?

— Послушай, все было совсем не так, — сказал он, стараясь быть искренним.

— Не так — это как?

— Просто так получилось, — сказал он. Ему явно было не по себе от того, что я не хочу помочь ему выпутаться из неловкой ситуации. — Это было только один раз. И ни она, ни я не хотели, чтобы это повторилось.

В дальнем углу моего сознания затаился вопрос. Он хотел выскочить из угла на свободу, но я понимал, что с этим надо бороться, потому что у меня не хватало смелости поставить на кон все, во что я так отчаянно верил, чтобы взамен услышать какую-то туманную Правду.

— Когда это было? — спросил я. Руки у меня дрожали. Я не хотел услышать ответ.

— Когда я приезжал к тебе, еще в университете.

Он специально говорил так неопределенно.

— Ты много раз приезжал. Когда именно?

— В начале второго курса, когда я приехал посмотреть на «U2» [78].

Надо было слушать, что мне подсказывали инстинкты. У меня в голове сразу всплыла сцена из «Несколько хороших парней» [79], когда Том Круз требует, чтобы Джек Николсон сказал ему Правду. А Джек Николсон, весь такой зловещий, смотрит ему прямо в глаза и говорит, что он не сможет справиться с правдой. Я был сейчас на месте Круза. Агги вздумалось переспать с моим лучшим другом, когда мы уже пять месяцев были вместе. Это было больно.

— Как это случилось? — спросил я, и вопрос был адресован скорее мне, чем Саймону, потому что я знал, подробностей он никогда не рассказывает.

Но, к моему удивлению, он ответил.

— Помнишь тот вечер?

Мне пришлось сказать, что я помню, но помнил я смутно. Я пил весь вечер с моим приятелем Саккбайндером (от которого с тех пор, как мы окончили университет, не было ни слуху ни духу), потому что группа нам не особенно понравилась, но мы подумали, что посмеяться-то всегда можно. Агги и Саймон ушли в музыку целиком, поэтому они пробрались к самой сцене, а мы с Саккбайндером прислонились сзади к стойке бара и пили светлое пиво, дорогое и сильно разбавленное, из пластиковых стаканов.

По версии Саймона, они пытались найти меня и Сака после концерта, но на заранее уговоренном месте встречи, то есть у ларька в том конце холла, нас не было. Агги и Саймону надоело ждать, и они решили пойти в клуб «42-я Стрит» — именно там они и поцеловались в первый раз.

Они взяли такси и поехали ко мне. Саймон признал, что пытался уговорить Агги переспать с ним, но она сказала «нет». А потом они начали так страстно целоваться, что «нет» превратилось в «Вилл вчера последний использовал», а когда и табун диких жеребцов не смог бы преградить им дорогу друг к другу, Саймон помчался в круглосуточный магазинчик в гараже и слетал туда и обратно за три минуты, чем на добрых тридцать две секунды побил мой собственный рекорд в этой области. Они это сделали на диване на первом этаже. Дважды. Потом Агги прокралась наверх и легла спать на полу в моей комнате, потому что меня вырвало на постель и сам я лежал поперек кровати полностью одетый.

Утром я проснулся в нижнем белье и припомнил чудовищное путешествие домой и штраф в десять фунтов на химчистку, который содрал с меня шофер такси перед тем, как выбросить меня на улицу. Я огляделся — на кровати были свежие простыни. Агги даже прибрала в комнате. Мне было так стыдно, что я набрался и не встретил ее после концерта, что весь день я старался вести себя с ней как можно лучше. Купил ей коробку конфет, повел ее на «Метрополитен» в «Корнерхауз» [80] и вечером приготовил ей ужин. Она же, в свою очередь, не жаловалась, что в ее косметичке была рвота, и угостила меня где-то обедом. Мы, должно быть, с ума сводили друг друга взаимным чувством вины.

Саймон закончил облегчать свою душу, рассказав мне, как на следующий день Агги сказала ему, что, если он хоть раз заикнется о том, что случилось, она его убьет. И не потому, что она боялась меня разозлить, а потому, что знала — это разобьет мне сердце.

Я по тону Саймона чувствовал, что он думал, будто сейчас поведает мне все свои грехи, как католическому священнику на исповеди, и я тут же немедленно его прощу, как будто те силы, которые он приложил, чтобы быть со мной честным, были уже достаточным наказанием за предательство. Он, наверное, и вправду искренне сожалел о содеянном, но я не мог избавиться от мысли, что в какой-то степени он наслаждается этой сценой. И вот он уже безукоризненно играет роль мерзавца, обуреваемого угрызениями совести. Я сказал ему, чтобы он написал об этом песню, и бросил трубку.