Бабочка - Шарьер Анри. Страница 79

— Все в порядке, Бабочка? Спал хорошо?

— Да, доктор. Спасибо, почти все в порядке. Спасибо за журнал, который ты мне оставил. Но спать я не могу. Где-то на острове работает нанос или какая-то другая машина, но ее шум доходит до моего затылка и эхом отдается внутри головы. Это продолжается всю ночь, и я не могу больше выдержать. Буду тебе очень благодарен, если поможешь мне сменить комнату.

Врач поворачивается к надзирателю-санитару и спрашивает его:

— Действительно работает насос?

Тюремщик отрицательно покачивает головой.

— Надзиратель, переведи его в другую комнату. Куда ты хочешь пойти?

— Как можно дальше от этого проклятого насоса, в конец коридора. Спасибо, доктор.

Дверь закрывается, и я остаюсь один. Почти неуловимый шорох заставляет меня насторожиться. За мной наблюдают через маленькую дырочку в двери. Это, наверно, врач: я не слышал его шагов, когда все уходили. Я грожу кулаком стене, за которой должен находиться мнимый насос и кричу, не слишком громко: «Остановись, остановись, злой дух! Ты не кончил еще свою грязную работу?» Я растягиваюсь на кровати и зарываюсь головой в подушку.

Я не слышал медного кольца, которое опускалось на глазок, но до моего слуха донеслись удаляющиеся шаги. Значит, это и в самом деле был врач.

Я произвел, наверно, сильное впечатление, потому что проводить меня в конец коридора, на расстояние сто метров, пришли два надзирателя и два заключенных-санитара.

Они не обращались ко мне, и я с ними тоже не заговаривал. Шел за ними, не произнося ни слова. Через два дня я бросил второй козырь: шум в ушах.

— Все в порядке, Бабочка? Прочитал газету, которую я тебе послал?

— Нет, я ее не читал: весь день и часть ночи я пытался убить муху, которая устроила гнездо в моем ухе. Я впихиваю вату, но это не помогает. Трепетание крылышек не прекращается: ззззз… Это щекочет и сердит меня, доктор! Что ты об этом думаешь? Задушить мне их не удалось, может быть, ты попытаешься их потопить? А?

Время от времени я делаю гримасу и вижу, что врач отмечает это у себя. Он берет меня за руку, заглядывает мне в глаза, и я чувствую, что он окончательно сбит с толку.

— Да, друг мой, мы их потопим. Шатель, промой ему уши.

Каждое утро повторяются с незначительными варияциями эти сцены, но врач все еще не решается принять решение о направлении меня в сумасшедший дом.

Шатель делает мне укол брома и, используя момент, сообщает:

— Все в порядке. Врач сбит с толку. Но может пройти время, пока он решит отправить тебя в сумасшедший дом. Если хочешь, чтобы он быстрее принял такое решение, покажи ему, что ты опасен.

— Все в порядке, Бабочка? — спрашивает врач, который пришел с санитаром-надзирателем и Шателем, и дружески приветствует меня, стоя в дверях.

— Брось трепаться, доктор, — проявляю я вдруг агрессивность. — Ты ведь отлично знаешь, что дела плохи, и я спрашиваю себя лишь об одном: кто из вас помогает молодчику, который пытает меня?

— Кто тебя пытает? Когда? Где?

— Доктор, ты знаком с работами д'Арсонваля?

— Думаю, да.

— Тогда ты знаешь, что он изобрел генератор электрических волн, поляризующих воздух вокруг кроватей больных язвой желудка? Так вот, один из моих врагов украл такую машину из больницы в Кайенне и теперь каждый раз, когда я ложусь спокойно спать, он нажимает на кнопку, и электрический заряд проникает в мой живот и бедра. Меня выгибает дугой, я подпрыгиваю в кровати на высоту двадцать сантиметров. Как я могу спать? Только закрываю глаза, раздается: чик! Налетают волны, и мое тело напрягается, словно пружина. Я не могу больше, доктор! Скажи всем, что если поймаю этого парня, убью его. У меня нет оружия, но в моих руках достаточно силы, чтобы задушить его, кто бы он ни был. Кому надо будет, тот поймет! И избавь меня, пожалуйста, от твоих лицемерных приветствий и от этого «все в порядке, Бабочка?»

Этот случай принес плоды. Врач, по словам Шателя, просил стражников обращать на меня особое внимание и остерегаться меня. Он дал им указание открывать мою дверь только в случае, если возле нее стоят минимум два-три человека, и всегда разговаривать со мной вежливо. Врач утверждает, что у меня мания преследования и что меня следует отправить в дом умалишенных.

— Мне удастся переправить его в сумасшедший дом с помощью всего одного надзирателя, — предложил врачу Шатель, думая избавить меня тем самым от кандалов и смирительной рубашки.

— Ты хорошо поел, Пэпи?

— Да, Шатель, неплохо.

— Хочешь пойти со мной и господином Жене?

— А куда мы пойдем?

— Пойдем в сумасшедший дом за лекарствами. Для тебя это будет хорошей прогулкой.

— Пошли.

Мы выходим втроем из больницы и направляемся к дому умалишенных. Шатель много говорит и в определенный момент, когда мы находимся вблизи сумасшедшего дома, спрашивает меня:

— Тебе не надоел лагерь, Пэпи?

— О! Да, еще как надоел! Особенно потому, что нет больше Карбонери.

— Почему бы тебе не остаться на несколько дней в этом приюте? Парень с машиной здесь тебя не найдет и не сможет пускать в тебя электрический ток.

— Это хорошая идея, но ты думаешь, что меня, здорового человека, могут принять?

— Предоставь это мне, я замолвлю за тебя словечко, — говорит надзиратель, довольный, что я попался в ловушку, подстроенную мне Шателем.

Короче, я в приюте, в обществе ста сумасшедших. Жизнь здесь — не малина. Нас выпускают во двор группами по тридцать — сорок человек в то время, как санитары убирают камеры. И днем и ночью все совершенно голые. К счастью, здесь довольно жарко.

Сижу на солнце и размышляю о том, что я здесь уже пять дней, но ничего еще не предпринял для налаживания связи с Сальвидиа.

Ко мне подходит один из сумасшедших, по имени Фуше. Это — жертва обмана. Его мать продала дом и вырученные пятнадцать тысяч франков прислала ему через тюремщика, с тем, чтобы он бежал. Тюремщик должен был взять себе пять тысяч, а остальное отдать Фуше, но он взял все деньги и уехал в Кайенну. В тот же день, когда Фуше стало известно, что его мать напрасно распродала все свое имущество, он сошел с ума и без разбору стал нападать на тюремщиков. Его успели скрутить прежде, чем он кого-либо убил. С того самого дня (а это случилось три или четыре года назад) он здесь.

— Кто ты? — спрашивает он меня. Я смотрю на бедного парня, которому не больше тридцати лет.

— Кто я? Такой же мужчина, как и ты.

— Дурацкий ответ. Я вижу, что ты мужчина, потому что у тебя член и яички. Я спрашиваю, как тебя звать!

— Бабочка.

— Бабочка? Ты бабочка? Бедняга. У бабочки должны быть крылышки, и она порхает, а где твои крылышки?

— Я их потерял.

— Ты должен их найти и убежать. У тюремщиков нет крыльев. Ты от них улетишь. Дай сигарету.

Не успел я протянуть ему сигарету, как он выхватил ее из моих пальцев, уселся напротив меня и стал жадно и с наслаждением курить.

— А кто ты? — спросил я его.

— Я невезучий. Всякий раз, когда мне должны что-то дать, меня обводят вокруг пальца.

— Как это?

— А так. И еще я убиваю тюремщиков. Сегодня ночью повесил двоих. Только никому об этом не говори.

— А за что ты их повесил?

— Они украли дом моей матери. Представь себе, мать послала мне свой дом, он им понравился, и они оставили его себе и поселились в нем. Разве неправильно я сделал, повесив их?

— Ты прав. Теперь они не смогут жить в доме твоей матери.

— Видишь того жирного тюремщика за решетками? Он тоже живет в доме. С ним я тоже управлюсь, будь спокоен, — он встает и уходит.

Уф! Жить среди сумасшедших не столько смешно, сколько опасно. Ночью, особенно в полнолуние, они жутко кричат. Видимо, на них каким-то образом влияет луна. На мне тюремщики иногда проводят опыты. Они «забывают», к примеру, выводить меня во двор — хотят посмотреть, буду ли я этого требовать. Не приносят мне еду. Я обзавелся палкой с веревкой на конце и делаю вид, что ловлю рыбу.

— Как ловится, Бабочка?