Сталин. Жизнь одного вождя - Хлевнюк Олег Витальевич. Страница 26

Быстро осознав свою ошибку, Сталин извинился перед Крупской. Судя по уже упоминавшимся воспоминаниям сестры Ленина М. И. Ульяновой, Сталин пытался помириться с Лениным. Он встретился с Ульяновой и пожаловался ей, что тяжело переживает разрыв:

Однако Ленин был непримирим. Ульянова свидетельствовала об этом так:

М. И. Ульянова не называет точное время, когда происходил ее разговор с братом. Однако с большой вероятностью можно предполагать, что это был конец 1922 г. или начало 1923 г. Именно в этот период отношения между Лениным и Сталиным заметно ухудшились, грозя перерасти в разрыв. 24 декабря Ленин продиктовал секретарю документ (его принято называть «Письмом к съезду»), в котором выражались опасения по поводу раскола в высшем руководстве партии. О Сталине в диктовке Ленина говорилось так: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью» [207]. В новой диктовке от 4 января Ленин был еще более категоричен. Он предложил переместить Сталина с поста генерального секретаря, поскольку тот «слишком груб» [208].

Нараставшее раздражение Ленина стало фоном, на котором развертывалось так называемое «грузинское дело». Это был разгоравшийся конфликт между группой грузинских большевиков и руководством Закавказской Федерации, в которую входила Грузия вместе с Арменией и Азербайджаном. Точнее, это был конфликт между группой грузинских большевиков и Орджоникидзе, возглавлявшим Закавказскую Федерацию. Дружба с Орджоникидзе определяла позицию Сталина. Грузинские большевики постоянно и с переменным успехом жаловались в Москве на притеснения со стороны Орджоникидзе. В конце 1922 г. Орджоникидзе дал своим противникам дополнительный козырь. В порыве гнева он ударил одного из своих оппонентов. В Закавказье для расследования инцидента выехала московская комиссия под руководством Ф. Э. Дзержинского [209]. Ленин проявлял к работе комиссии большой интерес. Выводы комиссии, благоприятные для Орджоникидзе, не удовлетворили Ленина. Он считал, что Дзержинский и Сталин покрывали проступки Орджоникидзе и преследовали опальных грузин.

Если взглянуть на «грузинское дело» без учета столкновений между больным Лениным и его набиравшими политический вес соратниками, то оно выглядит банальной бюрократической склокой. Таких склок в партии большевиков насчитывалось немало, особенно в период утверждения и стабилизации власти. Кстати, в Закавказье скандалы и борьба соперничавших групп продолжались еще многие годы. «Грузинское дело» 1922 г. было поднято Лениным на принципиальную политическую высоту в значительной мере искусственно, как удобный предлог для атаки против соратников. Больной, но не оставлявший борьбы за лидерство Ленин явно искал способы укротить «фронду», готовую к разделу власти умирающего учителя. Сталин в глазах Ленина был своеобразным воплощением этой «фронды».

Все свидетельствовало о том, что зимой и в начале весны 1923 г. Ленин готовил почву для атаки против Сталина на предстоящем в марте XII съезде партии. 5 марта 1923 г., собрав необходимые материалы, Ленин в очередной раз обратился с предложением о сотрудничестве к Троцкому:

В тот же день, 5 марта, Ленин продиктовал записку Сталину по поводу давнишней истории – выговора, который в декабре 1922 г. Сталин сделал Крупской. Записка была резкой. Ленин угрожал разрывом отношений:

Появление этого письма через два с половиной месяца после конфликта Сталина и Крупской всегда давало повод для различных предположений. Можно, конечно, думать, что Ленин именно тогда, в марте, узнал о сталинском звонке. Однако более убедительной выглядит точка зрения Р. Такера: Ленин лишь использовал старый конфликт с Крупской как аргумент в пользу снятия Сталина с поста генсека [212]. Все ленинские диктовки били в одну точку: Сталин чрезмерно груб. Такое обвинение было куда более действенным и понятным, чем любые другие возможные претензии к Сталину. Грубость против товарищей по партии несовместима с постом генерального секретаря этой партии.

На следующий день, 6 марта, Ленин вновь писал о грубости. Он продиктовал несколько строк для опальных грузинских большевиков, распорядившись направить копии записки Троцкому и Каменеву. Каменев выезжал в Грузию и должен был передать записку лично адресатам. «Уважаемые товарищи! – писал Ленин. – Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь» [213].

Осведомленные члены Политбюро однозначно оценили поступки Ленина как объявление войны Сталину. В последние часы перед отъездом в Грузию Каменев писал Зиновьеву: Ленин хочет не только примирения в Закавказье, «но и определенных организационных выводов наверху» [214]. Сам Сталин также чувствовал приближение грозы. 7 марта он получил ультиматум Ленина от 5 марта о разрыве отношений. Не затягивая, Сталин послал кислые извинения: «Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен «взять назад» сказанные […] слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего, собственно, от меня хотят» [215]. В тот же день, 7 марта, Сталин отправил строго секретное письмо Орджоникидзе. Он предупреждал его, что Ленин направил противникам Орджоникидзе письмо поддержки. В связи с этим Сталин призывал к осторожности: «добиться компромисса […] естественного, добровольного» [216]. Из письма к Орджоникидзе очевидно следовало, что Сталин осознавал серьезность ситуации и лавировал, чтобы лишить Ленина козырей.

До недавнего времени подлинность антисталинских диктовок и действий Ленина, логично складывающихся в общую картину, никогда не вызывала сомнений. Лишь в последние годы в России были предприняты попытки объявить ленинские оценки фальсификацией [217]. Несмотря на наукообразное изложение и ссылки на архивы, эти попытки не являются действительно научными. В итоге все свелось к нелепой конспирологической версии: антисталинские диктовки сфабриковали и подбросили в ленинский архив сторонники Троцкого!