В убежище (сборник) - Борге Берхард. Страница 41

Я разделся и влез в пижаму. В комнате было душно, я отворил окно. Снаружи ворвался сырой резкий ветер, небо было обложено, клочковатый туман наползал с моря. Он разрывался у скал, на берегу, а в море стоял плотной густой стеной. Снова донесся до меня вой далекого буя, то тише, то громче — унылый звук, словно сама неживая природа жаловалась на отсутствие трепетной, бессмертной души. Нет, несмотря ни на что, лучше в такую ночь быть в человеческом доме, под крышей. Выше голову, Пауль!

Я еще раз проверил револьвер Арне и положил его на пол, рядом с кроватью, чтобы не натыкаться на него руками во сне. Затем погасил лампу и забрался под одеяло. Через несколько минут я крепко заснул. Так засыпают люди в спокойной уверенности, что они в безопасности под кровом своих теплых домов, не подозревая, что уже через час их поглотит землетрясение или сожжет удар молнии. Если бы мы обладали способностью заглянуть в будущее, даже на пять минут, мы погибли бы от бессонницы.

Не знаю, что меня разбудило — неясный неожиданный звук или смутная инстинктивная тревога. Мое подсознание было встревожено, красный сигнал опасности вспыхнул во сне: Пауль, проснись, проснись! Во сне я бежал по темной подвальной лестнице, чтобы выбраться на свободу; я добрался до самого выхода и в этот момент проснулся. Я немедленно открыл глаза и тупо огляделся. Пару секунд я соображал, где нахожусь. Вспомнил и тут же машинально повернулся к зеркалу.

Наверное луна пробивалась сквозь разрыв в облаках, поверхность зеркала отсвечивала и кривилась в слабом молочном свете. Что это? Что это двигалось там — стул? Или стол? Нет, вся поверхность высокого зеркала медленно двинулась влево. Наконец-то я понял: открывается дверь! Скрипнуло дерево, лязгнули старые шарниры. Темное отверстие расширялось.

Ужас парализовал меня. Словно связанный по рукам и ногам, я лежал на спине, обливаясь холодным потом; в затылке, в позвоночнике, в пятках леденящий тяжелый свинец. Никогда в жизни, ни прежде, ни впоследствии, мне не доводилось испытывать подобного страха. В дверном проеме возникла высокая фигура и скользнула к моей кровати… прошуршал плащ. Появилась еще одна… и еще… О великий Боже, целая процессия!

Я рванулся, преодолел отвратительный паралич, и сделал отчаянный бросок к револьверу. Если бы мне удалось его схватить, я, не задумываясь, вслепую, разрядил бы обойму вперед, в тишину, в шуршащие длинные плащи. Но мои пальцы успели лишь нащупать холодную рукоятку, когда на голову обрушился мощный удар, словно обвалилась стена, и я потерял сознание.

Невозможно сказать, сколько я был без памяти. Наверное, лишь несколько минут. Потом я мало-мальски очухался. Это было неприятное состояние — между сном и бодрствованием. Сильно, тупо болела голова, ее нельзя было оторвать от подушки, и я потерял всякую власть над собственным телом; изо всех сил стараясь приподнять руку или хотя бы пошевелить пальцем, я не видел результата. Но я понимал, что случилось, я вполне осознавал себя. Мне показалось, лунный свет стал ярче, и я мог наблюдать, что творилось в комнате.

Я находился как бы на дне аквариума; силуэты колебались и слегка расплывались перед моими глазами, и было очень тихо. По комнате двигалось не менее пяти фигур, все они были в длинных матросских плащах и зюйдвестках, их движения подчинялись общему замедленному ритму, как у ныряльщиков под водой. Возможно, у меня был нарушен слух, впрочем, и зрение тоже: под черными зюйдвестками я не мог различить лиц — черты сливались, образуя гладкую, плоскую, светлую поверхность, как у надувного бычьего пузыря. Зеркальная дверь была открыта, у зеркала стоял некто и загадочно жестикулировал; его зеркальное отражение создавало иллюзию лишней пары рук. Другие проплывали в открытую дверь в коридор. Кажется, они разбрелись по всему дому. Некоторые плавно двигались вспять, исчезая в черной дыре за зеркалом. Мне показалось, они что-то уносят. Потом у меня перед глазами поплыл серовато-сиреневый туман, все смешалось. Я снова был в обмороке.

Теперь я, должно быть, провалился надолго. Мне представлялось, что я в дыму. Я задыхался, я бежал от огня. Но откуда-то издали сквозь черный клубящийся дым до меня доносился голос, какой-то человек шел мне на помощь, он звал меня по имени: «Пауль! Пауль!» Это был голос Моники. Она задыхалась, я должен был ей помочь, она без меня погибнет! Моника, где ты? Я бежал, как безумный, кругом взрывалось пламя, с шумом и треском рушились деревья. «Пауль! Пауль!»

Очнувшись, я прежде всего ощутил ту же тяжелую боль в голове. Болело все тело и было трудно дышать. Потом я заметил, что комната на самом деле наполняется дымом; он валил в распахнутую дверь и поднимался кверху из-под пола. В комнате было светло, словно днем, но это не был ясный солнечный свет, нет, это было желтое пламя! Мне стало жарко и я понял: в доме пожар! Дом!.. Внизу — огонь!

Я слушал сухой громкий треск, была страшная жара. Я попытался вскочить и вскрикнул от боли, голова закружилась, мне пришлось снова сесть на кровать. Я осторожно поднялся и, пошатываясь, добрался до двери. В коридоре горел пол! Дым разъедал глаза. Я повернулся и побрел к зеркалу.

«Пауль! Пауль!»

Что это? Снова я брежу? Голос Моники. Надо попробовать поскорее выбраться на воздух, пока я снова не рухнул. Зеркальная дверь была закрыта. Я с трудом поднял руку и нащупал механизм в углу рамы. Господи! Он был разбит, словно ударом тяжелого молотка… Меня качнуло, комната пошла вбок, пол накренился и вздыбился. Вот теперь я пропал…

«Пауль!»

Нет, это не обморок, не игра воображения — я слышал крик Танкреда. Он доносился снаружи! По стенке я добрался до окна. Окно было заперто. Целая вечность прошла, пока мне удалось справиться с задвижкой. Я распахнув окно.

Внизу стояли Танкред и Моника. Увидев меня, они что-то закричали. Из-за угла выскочила Эбба.

Я наклонился, высунулся в окно и дышал. Я чувствовал, что силы мои на исходе. Было невыносимо жарко и кружилась голова. Вдруг снаружи в окно уперлась лестница. По ней карабкался Танкред. Я услышал, как он кричит:

— Пауль! Спокойно! Я сейчас… Только не падай! Спасательная команда… не бросит… друга в огне!

Он болтал без умолку. Я вывалился за подоконник, чуть не встал ему на руки, и мы, мешая друг другу, поползли вниз. Моника с Эббой внизу держали лестницу, она ходила ходуном. С моей пижамы сыпались искры.

А чуть позже я лежал в холодке, облаченный в длинные брюки Танкреда и в его шерстяной свитер, моя бедная голова покоилась на коленях у Моники, а ее дивные пальцы гладили мой гудящий лоб. Эбба сидела на корточках и держала у моих губ бутылку со шнапсом. Моника всхлипывала и шептала:

— Пауль… Мой милый… Какой кошмар!..

— Успокойся, — твердила Эбба, — Все, слава Богу, уже позади. Все-таки мы не опоздали.

Танкред смотрел на горящий дом. Черные стены «пиратского гнезда» были охвачены пламенем, огненные языки лизали уже и северное крыло — они вплотную подобрались к окошку, из которого я только что вылез. В желтой комнате загорелись обои.

— Да… — сказал Танкред, — кое-кто неплохо на этом наживется…

— Не понял… — отозвался я.

— Смотри скорее в окна гостиной! Пока еще видно! Но за черным дымом и ярким огнем я ничего не мог разглядеть, и Моника пришла мне на помощь:

— Там не осталось ни одной картины!

— Черт! — ужаснулся я, — что ж теперь будет с Арне? Танкред повернулся ко мне.

— Прежде всего, ты нам должен все рассказать.

— После! — ответил я, — Дай хоть немного опомниться. Лучше пока расскажите, как вы оказались здесь. Вы что-то забыли в доме?

Он улыбнулся:

— Нет. Это был стратегический маневр. Я был уверен: сегодня ночью все будет сделано. Но мы опоздали… Мы сошли с поезда на первой же станции и отправились в Лиллезунд. Долго искали машину и в Лиллезунде никак не могли договориться. Никто не хотел нас везти. Погода плохая, туман… Да и запуганы люди, боятся «призрака».

— Послушай, а нельзя ли нам попытаться потушить пожар? Может, тут есть пожарная команда?