Собрание сочинений в девяти томах. Том 9. Клокочущая пустота - Казанцев Александр Петрович. Страница 49

Конец первой книги

Иножитель

Пролог

Когда мой роман о юном Сирано де Бержераке был уже завершен и я готовился перейти к следующему роману о нем, мне позвонили по телефону из Союза писателей, а потом из Общества «Франция – СССР» по поводу того, что со мной хочет встретиться французский журналист, сотрудник журнала, органа общества.

Свидание наше должно было состояться в Доме дружбы, причудливый фасад которого виден с Арбатской площади.

Я люблю старую Москву и, направляясь к Арбату, намеренно шел по староарбатским переулкам с еще сохранившимися домишками «о трех окнах», всегда так привлекающих внимание наших зарубежных гостей. Ведь великолепные многоэтажные «здания под облака» они видят и у себя на Западе, а домики, сделанные целиком из дерева, поражают их, как видения из старой сказки.

Старой сказкой показался мне в свое время и Париж, когда четверть века назад я бродил по нему, как бы прикасаясь к его древней истории, и когда мои французские друзья подсказали мне мысль написать о Сирано де Бержераке.

И сейчас я шел на свидание с французом уже в Москве в предвкушении новых подробностей из жизни удивительного человека, который словно побывал в нашем времени, а потом снова вернулся в эпоху жестоких кардиналов-правителей, бездумных королей, дворцовой роскоши и крестьянской нищеты.

Имя Сирано де Бержерака взял для своей героической комедии Эдмон Ростан, а в дни гитлеровской оккупации Франции оно появилось в заголовке подпольной газеты бойцов Сопротивления.

Такова притягательная сила неистового современника д'Артаньяна, который прославился не только шпагой, как тот, но и остротой своих поэтических произведений и философских мыслей.

Наш французский гость сразу расположил меня к себе, склонный к юмору, невысокого роста, подвижный, черноволосый, с темными горящими глазами, с веселой белозубой улыбкой и быстро меняющимся выражением продолговатого лица.

Полушутливо он сообщил, что его зовут почти как Жюля Верна – Жюль де Вернон и это непременно должно расположить меня, фантаста, к нему, как расположен он сам ко мне из-за своей жены, русской француженки, правнучки бывшего князя Шаховского Елены Шаховской, имя которой (как он знает!) я использовал в своем романе «Льды возвращаются».

– К сожалению, льды вернулись в международные отношения, – заметил он. – Суть вашей фантазии в том, что льды эти действительно должны вернуться, но уже на свои прежние места, как во времена потепления. Я хочу верить в это, ибо «безумию разума» невозможно восторжествовать. Человечество не должно следовать примеру несчастных китов, которые порой все вместе выбрасываются неведомо отчего на сушу, чтобы затем сообща погибнуть.

С присущей ему манерой перескакивать в разговоре с одной темы на другую он вспомнил, что первая русская летчица тоже была Шаховская, а потом спросил:

– Но как вы угадали ее, мсье Алекс?

– Кого? Летчицу?

– Нет! Мою жену! Неужели повидались с нею в Париже?

Он сносно говорил по-русски, с милым мягким акцентом, объяснив, что изучил этот язык, влюбленный в свою будущую супругу.

– Нет, мне не привелось столкнуться с вашей супругой. Я лишь встретился там с такими людьми, как Жак Бержье, Эме Мишель, узнав от них о Сирано де Бержераке. Они натолкнули меня на мысль написать о нем и помогли впоследствии собрать о нем еще больше важных сведений.

– Ба! – воскликнул француз. – Как вы могли о нем узнать, когда никто о нем ничего толком не знает! А, догадываюсь, мсье Алекс! Вам способствует свойство моего великого «почти тезки», кажется, так правильно сказать по-русски?

– Если вы имеете в виду воображение, которое отличало вашего великого французского фантаста, то без этого дара действительно не написать романа, как и нельзя представить себе то, чего нет, или создать нечто новое.

Ведь воображение и отличает человека от всего остального животного мира.

Жюль предложил мне пройтись по вечерней Москве, признавшись с улыбкой, что он страстный пешеход и дома не может успокоиться, если не пройдется по парижским бульварам и не посидит вечером за вынесенным из кафе столиком.

Мы оделись и вышли на Арбатскую площадь. Заранее предвидя интерес гостя к старым московским домикам, я предложил Жюлю наши бульвары и старинные переулки.

– О нет, нет! – неожиданно возразил наш гость. – Покажите лучше мне ту вашу улицу, которая называется «Сделанная телега», «Сверкающая колесница», «Новая арба» и которая к тому же проламывает путь из прошлого в будущее.

Я не сразу понял его, но наконец догадался, что французу нужен Новый Арбат – проспект Калинина с его огромными домами-книгами, как назвал их Жюль, «со строчками окон, по которым можно читать о будущем».

Говоря мне все это, он заразительно рассмеялся, обнажив при этом белые зубы под черными усиками.

– Это восхитительно! – энергично жестикулировал он руками. – Смотрите! Прошлое и будущее существуют у вас совсем рядом. Эти дома-громады вытесняют старые каменные мешки своими многоэтажными плечами, а бывшие великаны упираются, не хотят уходить в забвение. Эта улица должна особенно привлекать вас, мсье Алекс.

– Почему? – удивился я.

– О-о! – погрозил он мне пальцем. – Вы совсем не зря обратились к истории. Вы хотите, чтобы ваша фантазия работала и на будущее и на прошлое. И, знаете, это очень правильно, мой друг! Что такое история? Это фантазия, обращенная назад! Каждый видит ее по-своему, поскольку «машины времени» для путешестия в прошлое нет, иначе я был бы Сирано де Бержераком, посетившим вас.

– Вы правы, Жюль. Ведь прошлое дает нам пищу для фантазии не меньшую, чем будущее. Роль же «машины времени» играет воображение. Кстати, вы знакомы с каратэ?

– О-о! Еще бы, иначе я не был бы чемпионом Франции по фехтованию.

– На саблях?

– Нет, что вы! Конечно, на шпагах!

– А не потому ли Сирано де Бержерак так искусно владел шпагой, что знал, как и вы, приемы, которые сходны с каратэ?

– Браво! Может быть, может быть! На все надо смотреть с высоты. И потому вам придется провести меня сейчас через вашу Сену по мосту.

– Через Москву-реку.

– О да, конечно! У вас Москва-река! А Сена – это «Париж-река»! – И он засмеялся. – О-о! Я узнаю этот отель! «Украина»! Я в нем остановился. Моя жена так велела. Она тоже здесь останавливалась. Может быть, вы с ней здесь виделись?

– Уверяю вас, мсье Жюль. Имена моей героини и вашей супруги чистое совпадение.

– Ну может быть, может быть. Она отдает свой голос коммунистам, а я – социалистам. Мы часто из-за этого ссоримся.

– Ссоритесь?

– О да, конечно! Настоящее семейное счастье – это 80 процентов терпения, 10 процентов ссор и 10 процентов безоблачного счастья! А совсем без облаков не может быть дождя, а только засуха. Тоже плохо. Не правда ли? Я вас весьма замучаю прогулкой на ту самую горку, откуда Москва видна, как открыт Париж с Эйфелевой башни.

– Вы имеете в виду площадку на Ленинских горах напротив нового университета?

– О да, конечно! И вы совсем не пожалеете, показав мне такую прекрасную панораму. В оплату вашей любезности я расскажу вам кое-что о себе, вернее о Сирано де Бержераке, поскольку у меня тоже есть фантазия, позволяющая путешествовать в прошлое… и обратно, – загадочно добавил он.