Годы испытаний. Книга 2 - Гончаренко Геннадий Иванович. Страница 21

Мильдеру было приятно, что так высоко оценен его доклад, но идти в штаб он не желал. Он всю жизнь предпочитал служить на строевых должностях.

- Прошу извинить, господин генерал-полковник, я очень польщен высоким доверием, но я желал бы быть только на командной работе.

Командующий снисходительно улыбнулся и пошутил:

- Понимаю, вы хотите иметь больше самостоятельности. Конечно, лучше оставаться в подчинении того же начальника, но быть от него подальше. Надеюсь, я правильно вас понял?

- Нет, не совсем… Если говорить откровенно, я всю жизнь избегаю службы в штабах как малых, так и больших. У меня постоянная боязнь выродиться из командира в штабиста.

- Понимаю, понимаю вас, господин Мильдер, - кивал головой командующий, - с этим можно согласиться. У каждого свои взгляды на службу. - Он встал. - До ужина еще порядочно времени. Не составите ли мне компанию в бильярд?

И хотя Мильдер желал поскорее уехать в штаб дивизии, но с готовностью согласился. Не часто высокое начальство снисходительно к своим подчиненным, и не воспользоваться таким случаем расположения к себе было бы с его стороны непростительной оплошностью.

Перед Мильдером стоял смущенный и растерянный обер-лейтенант Гель. Он доложил генералу, что убывает в отпуск, но просил бы пояснить ему, чем вызвана необходимость расстрела более двухсот человек местных жителей - женщин и стариков - в овраге немецкими танкистами.

Мильдер не ожидал подобного вопроса. Но то, что у молодого офицера возникло это странное чувство гуманности к населению вражеской страны, требовало от него, чтобы он разъяснил сущность поведения немецкой армии согласно предписанным фюрером инструкциям.

Он уже собирался было отослать обер-лейтенанта к известной директиве «Об обращении с вражеским гражданским населением и русскими военнопленными в завоеванных областях», но передумал. Видно, что Гель плохо знаком с трудами великих теоретиков немецкой военной науки. Ведь он окончил ускоренный курс военного училища.

- Прошу вас, присядьте, - пригласил он офицера. А сам пошел к походной книжной полке, которую постоянно возил с собой во все военные кампании. Он достал увесистый том Клаузевица, полистал и остановился на разделе «О войне».

- Вы, надеюсь, знакомы с таким выдающимся немецким военным ученым, как Клаузевиц?

Старший лейтенант кивнул головой.

- О нем нам говорили в военном училище. И я иногда его читал…

- Иногда читал? - проворчал Мильдер. - Его надо не просто читать, а постоянно изучать и знать на память. Это настольная книга каждого офицера немецкой армии. Обратите внимание, что говорит Клаузевиц: «Итак, война - это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнять нашу волю…» - Тут генерал сделал паузу. - Вот главное: «Тот, кто этим насилием пользуется, ничем не стесняясь и не щадя крови, приобретает огромный перевес над противником, который этого не делает…» Для нашей армии это первейшее и необходимейшее условие успеха. Вы знаете, что население России раза в три превышает наше. Вам хорошо известно и то, что русские и сейчас враждебно относятся к немецкой армии. Надеюсь, вам известны и последние факты. Участились случаи появления советских пропагандистских листовок. Они призывают, солдат нашей армии к неповиновению, к переходу на сторону врага. По докладу начальника карательного отряда капитана Руммера, листовки распространяет местное население, которое поддерживает связь с партизанами. На днях Руммер расклеил в деревнях, ближайших от места дислокации нашей дивизии, приказ, в котором предупреждал, что в случае, если опять появятся листовки, он расстреляет каждого пятого местного жителя. И вот листовки снова появились среди наших солдат.

Обер- лейтенант Гель знал и о листовках и о приказе. Он сам читал такую листовку, но внутренне не был согласен с тем, что из-за этого надо лишать жизни сотни ни в чем не повинных людей. Убедился он и в том, что капитан Руммер -трус. Давно он грозился уничтожить крупный партизанский отряд «Деда» в Брянских лесах, но сам боится сунуть нос даже на опушку. Но об этом нельзя говорить генералу. Он может заподозрить его в симпатиях к русским и прогнать на передовую.

- У меня к вам поручение, - обратился генерал. - Только что звонил Руммер и сообщил о том, что поймали партизанку с листовками. Передайте ему, что я прошу прибыть с пойманной ко мне в штаб. Да и вам, я думаю, полезно будет, обер-лейтенант, присутствовать на ее допросе. Тогда многие вопросы, которые вас волнуют, будут для вас более ясными…

Направившись выполнять приказ генерала, Гель в душе уже раскаивался, что не удержался и задал этот вопрос своему начальнику. По совести, у него не было желания присутствовать на допросе. Он видел уже, как допрашивали захваченных «языков», и считал, что нет ничего тягостнее подобного зрелища.

Гель вошел и поприветствовал Руммера. Он передал ему приказ генерала. Тот просил обер-лейтенанта минутку подождать. Он сказал, что ждет некоего Пузняева - начальника сводного отряда полиции, которому удалось изловить партизанку с листовками.

Вошел среднего роста мужчина, худощавый и кривоногий, в щегольских хромовых сапогах, в поношенном полушубке и шапке из собачьего меха. Он снял треух, блеснув округлой лысиной, поклонился. Губы его искривились в подобострастной улыбке.

- Рассказывай, где поймал партизанку?

- Сижу я в щели, закоченел весь. Один вечер просидел зря. Второй тоже. Третий. Никого из наших русских не было, а листовки разбросаны, куда ни глянь. «Нет, - думаю, - от меня не уйдешь», - погрозил Пузняев кривым пальцем и хихикнул. - Четвертый, пятый день сижу, высматриваю. И вдруг глазам не верю…

- Молодая? - перебивает Руммер.

- Броде не так и молодая, но взрослая, средней из себя упитанности. И шуршит этими самыми листовками. Я, господин капитан, не мог сдержаться. Ловить живьем - можно ее упустить, чего доброго. И я ее с первого выстрела наповал уложил.

Руммер вскочил разъяренный.

- Болван! И ты испугался партизанки? Ты же позвонил и обещал доставить ко мне?

- Доставил, доставил, господин капитан, все как договорились. Сейчас увидите, что не вру.- Пузняев еще никогда не врал, я человек честный. Не было случая, чтобы я кого обманул.- Он бил себя кулаком в грудь и не сводил глаз с эсэсовца.

- Давай скорее,- прервал с нетерпением капитан.- Хоть мертвую давай.

Пузняев вышел приседающей походкой и внес мешок.

Руммер и Гель смотрели на него недоумевающе.

Начальник отряда полиции торопливо развязал мешок и вывалил на пол труп рыжей кошки. На шее ее была резинка с прищепками, и в каждой прищепке пачки листовок.

- Ловко придумано, - сказал Гель.

- Трофеи бери себе. Жене воротник будет хороший,- захохотал Руммер,

Пузняев схватил кошку за хвост, сунул в мешок и вышел.

Долго глядели молча Гель и Руммер друг на друга.

Потом Гель сказал:

- Через час я уезжаю в отпуск. Я думаю, господин капитан, о «партизанке» докладывать генералу придется вам. Он будет вам очень благодарен за доставленные ему веселые минуты.

Руммер кивнул головой.

…Несмотря ни на какие старания местных полицаев во главе с Пузняевым, листовки по-прежнему продолжали появляться в деревнях повсюду.

Тогда Руммер издал новый приказ, запрещающий под угрозой расстрела жителям местных деревень иметь кошек и собак.

Генералу Мильдеру доложили, что к нему пришел начальник карательного отряда капитан Руммер. Он просил принять его срочно по делу, в котором в не меньшей мере заинтересован сам командир дивизии.

Мильдер выслушал Кранцбюллера без особого интереса. Мысли его были заняты другим. Что делать, чтобы изменить нетерпимое положение? Его солдаты-танкисты ходят повязанные бабьими платками, носят шапки и валенки, отобранные у местного населения. И это солдаты великой германской армии, покорившие Европу! Какой позор, какое унижение! Командующий танковой группой, знакомя генералов с директивой фюрера, сказал, что прибытие теплого обмундирования ждут со дня на день. Это было в середине ноября. Сейчас уже конец декабря…