Второго Рима день последний (ЛП) - Валтари Мика. Страница 51

Понемногу все возвратились на шлюпки и отплыли к своим кораблям. На улицах остались лишь несколько венецианских моряков, которые, скорбя по Коко, упились до потери сознания. Трое генуэзцев и два венецианца погибли, но по просьбе кесаря решено сохранить это в тайне и похоронить их ночью.

Волнения коснулись и моего дома. Когда всё улеглось, я попросил Джустиниани отпустить меня домой. Он ответил, что и сам не прочь опрокинуть со мной рюмочку вина после такого позорного и грустного дня как сегодняшний. Но мне кажется, он решил пойти ко мне в гости потому, что ему было интересно увидеть мою жену.

Мануэль открыл нам дверь и голосом, дрожавшим от возбуждения и гордости, рассказал, что ему удалось угодить камнем в голову венецианскому чурбану и свалить его на мостовую. Джустиниани благосклонно назвал его хорошим и умным парнем. Устав под тяжестью доспехов, он свалился в кресло, так что содрогнулся весь дом, вытянул ноги перед собой, и попросил вина ради бога.

Я оставил Мануэля обслужить его, а сам поспешил к Анне, которую нашёл в самой дальней комнате. Я спросил её, не желает ли она познакомиться с прославленным Джустиниани, или, как истинная гречанка, предпочтёт не показываться на глаза незнакомцу.

Убедившись, что со мной ничего не случилось во время беспорядков, Анна бросила на меня взгляд, полный укоризны, и сказала:

– Если ты настолько стыдишься моей внешности, что даже не хочешь показывать меня своим приятелям, то я лучше останусь в этой комнате.

Я ответил, что, наоборот, горжусь ею и буду рад познакомить её с Джустиниани. Он, конечно, не знает её в лицо и, кроме того, обещал сохранить мой брак в тайне, поэтому Анна может к нему выйти. Я взял её за руку, чтобы проводить в гостиную, но она вырвала руку и прошипела с негодованием:

– Если ты ещё когда-нибудь надумаешь похвастаться мною перед своими друзьями, то не забудь предупредить меня об этом заранее, чтобы я успела прилично одеться и причесаться. А сейчас я не могу показаться никому, пусть даже мне очень хочется познакомиться со столь славным мужчиной как Джустиниани.

В своей наивности я воскликнул:

– Ты красива, какая есть. Для меня ты самая красивая женщина на свете. И вообще, разве можно говорить о причёске и одежде в такой страшный и позорный день как сегодня? Ведь на это все равно никто не обратит внимания.

– Ах, так! – вдруг воскликнула она. – Ах, так! Тогда ты ничего не понимаешь в этом мире. Но я женщина и кое в чём разбираюсь лучше тебя. И разреши мне оставаться женщиной. Ведь поэтому ты и женился на мне, не правда ли?

Её поведение смутило меня, и я не мог понять, что за каприз стал причиной её резкости. Ведь я желал ей только добра. Пожав плечами, я сказал:

– Делай что хочешь. Можешь оставаться в своей комнате, если думаешь, что так будет лучше. Я всё объясню Джустиниани.

Она схватила меня за руку и воскликнула:

– Ты шутишь? Не успеешь оглянуться, как я буду готова. Иди вниз и займи его ненадолго, чтобы он не ушёл.

Когда я выходил, она уже сидела с гребнем из слоновой кости в руке и распускала свои золотые волосы. В смятении, я залпом выпил стакан вина, что мне совсем не свойственно, а Джустиниани охотно последовал моему примеру. Наверно, Анна была права, когда говорила, что женщина сильно отличается от мужчины: она обращает внимание совсем на другие вещи. Кажется, я очень мало её знаю, хотя она мне так близка. Даже когда она лежит в моих объятиях, её мысли обращаются по иным орбитам, чем мои. Наверно, я никогда не смогу узнать её до конца.

К счастью, Джустиниани посчитал вполне нормальным делом, что Анна задерживается. Внешне он выглядел вполне довольным. В моём доме было уютно и безопасно. Время от времени в окне вспыхивал багровый свет – отражённый в воде залива огонь от выстрела большой пушки. Вскоре до нас долетал грохот, и дом дрожал, так что вино плескалось в кувшине. И, тем не менее, всё иначе, чем на стене. Разленившись от усталости, мы полулежали в креслах, и вино приятно шумело в моей голове. Огорчение от капризов Анны прошло.

Открылась дверь. Джустиниани бросил на неё рассеянный взгляд, но тут же выражение его лица изменилось. Он вскочил, гремя доспехами, и с почтением склонил голову.

На пороге стояла Анна. Она была одета в очень скромное, на мой взгляд, белое шёлковое платье, скреплённое пряжкой с драгоценными камнями на обнажённом плече. Обрамлённый золотом, сверкающий драгоценностями пояс подчёркивал хрупкость талии. Её ноги были обнажены. Позолоченные сандалии не скрывали пальцы с окрашенными в красный цвет ногтями. Её голову украшала маленькая круглая шапочка, усыпанная такими же драгоценностями, как пряжка и пояс. Прозрачную вуаль она опустила на шею и с лёгкой улыбкой придерживала её у подбородка. Лицо её было белее, губы розовее и крупнее, чем обычно. Мне она показалась удивительно прелестной и скромной. У неё был такой вид, словно она совсем не ожидала нас увидеть и, возможно, поэтому взлетели удивлённо вверх тонкие тёмно-голубые дуги её бровей.

– О! – произнесла она. – О, извини! У тебя гости?

В лёгком смущении она протянула тонкие пальцы, и Джустиниани склонил свой бычий затылок, целуя ей руку. Не отпуская её, он в восхищении уставился на лицо Анны.

– Джоан Анжел,– сказал он, придя в себя. – Не удивительно, что ты так торопился домой. Если бы она не была твоей законной женой, я бы стал соперничать с тобой за её внимание. Но теперь мне остаётся лишь молить небо, чтобы у неё оказалась сестра близнец, с которой я мог бы познакомиться.

В свою очередь Анна заметила:

– Мне лестно слышать твои слова. И, кроме того, я просто счастлива принимать великого Джустиниани, гордость всего христианского мира. Знай я заранее, то оделась бы поприличнее.

Она склонила голову и сквозь ресницы смотрела на Джустиниани. – О! – тихо продолжала она. – Кажется, я поспешила, уступая уговорам Иоханеса Анхелоса. Тогда я ещё не видела тебя.

– Не верь ему, Анна,– поспешил вмешаться я. – У него уже есть жена в Генуе и ещё одна в Каффе. А в каждом порту Греции у него есть подружка.

– Какая великолепная борода,– прошептала Анна, трогая кончиками пальцев крашенную бороду Джустиниани, словно не могла устоять перед искушением. Она налила вино в кубок, отпила глоток и с вызывающей улыбкой протянула кубок Джустиниани, волнительно глядя ему в глаза.

Мне стало дурно от бешенства и уязвлённого самолюбия.

– Чувствую себя лишним, поэтому лучше выйду. Кстати, если не ошибаюсь, шум на стене усилился,– холодно произнёс я.

Анна бросила на меня взгляд и при этом подмигнула с непередаваемым шельмовством, так что сердце моё растаяло и до меня дошло, что она лишь играет, подзадоривает Джустиниани, чтобы завоевать его расположение. Я успокоился и улыбнулся ей в ответ. Она продолжала кокетничать, а я не мог на неё наглядеться. Когда я увидел, как легко она его очаровала, во мне вспыхнула страсть.

Мы вместе поужинали. Потом Джустиниани поднялся, чтобы попрощаться, но прежде, взглянув на меня, великодушным жестом снял со своей шеи тяжёлую золотую цепь протостратора с эмалированным наперсником.

– Пусть это будет свадебным подарком для тебя,– сказал он и повесил цепь на шею Анны, при этом чувственно коснувшись губами её обнажённого плеча. – Мои люди называют меня непобедимым. Перед тобой я признаю своё поражение и сдаюсь на милость или немилость твою. Эта цепь с наперсником откроет перед тобой те двери, которые не смогут отворить ни меч, ни пушка.

Я знал, что Джустиниани способен на подобный жест, ведь он тщеславен и у него множество цепей, которые он время от времени меняет. Но мне не понравился намёк, что двери его квартиры всегда открыты для Анны, если она того пожелает.

Анна, однако, восторженно поблагодарила его, обняла за шею и поцеловала в обе щёки и даже коснулась губами его толстых губ.

Джустиниани растрогался от собственного благородства, вытер слезу в углу глаза и сказал:

– Я бы охотно отдал твоему мужу жезл протостратора, а сам остался с тобой. Но раз уж это невозможно, то я даю ему увольнительную на сегодняшнюю ночь и в будущем постараюсь смотреть сквозь пальцы, если не обнаружу его на посту, лишь бы это не случилось во время боя. Есть искушения, которым мужчина может противиться, но твой муж не был бы мужчиной, если бы устоял перед таким искушением как ты.