Второго Рима день последний (ЛП) - Валтари Мика. Страница 72

Он с упрёком смотрел на меня, огорчённо тёр колени и, всхлипывая, продолжал:

– Значит, такова твоя благодарность: пинаешь меня и терзаешь, хотя у меня опять болят колени и, вдобавок, разболелось горло. Видишь ли, твоя жена не могла решиться рассказать тебе о позоре своего отца. Ведь ты всё принимаешь чересчур серьёзно. В доме отца она узнала о его плане во время штурма тайно оставить открытой и неохраняемой Керкопорту только как доказательство доброй воли греков. Конечно, мегадукс не считал, что это поможет султану. Ведь турки не могли к ней подобраться между наружной и внутренней стеной. Разве только совсем маленькой группой, сначала взяв наружную стену возле ворот Харисиуса. Но Нотарас полагал, что если ворота останутся открытыми, это будет иметь политическое значение, как довод сотрудничества греков.

– Без сомнения,– ответил я. – Граница между политической оппозицией и изменой тонка как волос. Но открытые и неохраняемые ворота – это бесспорная измена. Никто не сможет этому заперечить. Многие были повешены за гораздо меньшие поступки.

– Конечно, измена,– охотно согласился Мануэль. – Так же считала твоя жена и поэтому сбежала к тебе. Да и любила она тебя, хотя и не была слишком высокого мнения о твоём уме. Но, думая об отце, она хотела помешать измене и проследить, чтобы ворота не стояли открытыми. С этой целью мы и пошли к Керкопорте, как ты и приказал, вероятно, полагая, что это самое безопасное место. Хм… так оно и должно было быть! И там мы оставались, хотя греческие стражники неоднократно пытались нас прогнать, говоря, что никому мы там не нужны. Кто они такие, я не знаю, так как они старательно прятали лица в потёмках. Думаю, это были люди мегадукса, которые по его приказу заменили прежних стражников и отослали их с поста.

А позднее, когда всё началось,– продолжал Мануэль, – они попросту отодвинули засов и открыли ворота, потому что у них был ключ или настоящий или поддельный. Тогда твоя жена подошла к ним с мечом в руке и потребовала ключ.

Сначала они пробовали её запугать. Но когда увидели, что это не помогает, бросились на неё все разом, а было их пятеро, и закололи прежде, чем она успела закричать.

– А ты, что сделал ты?– спросил я.

– Убежал,– признался Мануэль с виноватым видом. – Убежал так быстро, как только смог и в темноте они не поймали меня, несмотря на мои больные ноги. И поскольку ничего другого мне не оставалось, то я пошёл и продал моего ослика венецианцу, о чём я тебе уже рассказывал.

– Ради бога!– воскликнул я. – Почему ты не поднял по тревоге венецианцев?

– Пробовал,– ответил Мануэль. – Но они мне не поверили. Они были заняты обороной стены в Блахернах. Их командир показал мне карту, на которой указано, что Керкопорта относится не к ним, а к грекам.

Мануэль начал хихикать и зажал рот рукой:

– Кажется, они подумали, что я сумасшедший или что всё это происки греков с целью ослабить венециан. Ведь в Блахернах все стены покрыты надписями: «Латиняне, убирайтесь домой!» и тому подобными. Наконец, он пригрозил, что прикажет меня повесить, если я буду им надоедать. Тогда я обратился за помощью к братьям Гуччарди. Но ночь подходила к концу, и у них было слишком много работы по отражению турецких атак на вылом в большой стене. И тогда… да, потом…Ты не поверишь, но потом я подумал, что я тоже грек, а мой отец был подносчиком дров у кесаря Мануэля. Конечно, я вспомнил с сожалением о моих припрятанных денежках и о моей единственной жизни. И всё же, я поднял меч одного из убитых и побежал обратно к Керкопорте.

Кажется, только сейчас он удивился собственной глупости, развёл руками и воскликнул:

– Как правда то, что я здесь стою, так правда и то, что я побежал обратно к Керкопорте, думая каким-либо образом её снова закрыть. Но к счастью, смелость ко мне пришла слишком поздно. Я наткнулся на янычар султана, поспешно отбросил меч и поднял руки, прося Пресвятую Деву Марию в Блахернах, чтобы она меня спасла. И молитва моя помогла чудесным образом. Турки схватили меня с двух сторон как в тиски и на ломаном греческом потребовали вести их к монастырю Хора, хотя было их всего человек двенадцать. И побежали туда со всех ног. Во всяком случае, это были люди дела.

– Именно тогда турки прорвались через ворота святого Романа,– произнёс я. – Нет, измена под Керкопортой не имела никакого значения. И ворота были заперты, когда я их увидел сегодня утром.

– Да, как только венециане увидели знамёна прорвавшихся янычар, то совершила смелую вылазку,– сказал Мануэль. – Когда я оглянулся, они как раз выбегали из дверей в дворцовой стене, сверкая мечами в доспехах, а над их головами развевалось знамя со львом. Янычар, задержавшихся у Керкопорты, они убили и, прежде чем вернуться в Блахерны, заперли Керкопорту.

– А ты? – спросил я.

– Я показал янычарам дорогу к монастырю Хора и надеялся, что Чудесная Дева успокоит их дикие инстинкты,– объяснил Мануэль смущённо. – Но человеческая природа столь плоха, что их жажда грабежа победила всё. Храм был убран розами и до краёв наполнен молящимися женщинами со свечами в руках. Но янычары надругались над святыней и стали прорубать себе дорогу в толпе безоружных женщин к иконостасу. Там они выломали дверь и в одно мгновение порубили чудесную икону на четыре куска. Тогда ужас охватил меня. Я не захотел больше оставаться в таком безбожном обществе и убежал вместе с женщинами.

Потом я пристал к венецианцам, когда они покидали Блахерны,– продолжал свой рассказ Мануэль. – К счастью, некоторые из них меня знали. Иначе, они бы убили меня только за то, что я грек. Когда они прокладывали себе дорогу через город, то рубили и турок и греков без разбора, а также ограбили немало домов, ведь времени у них было предостаточно. Ими овладело бешенство, потому что столько их товарищей зря погибло на стенах, а их байлон попал к туркам в плен. Я добрался с ними до порта, а потом спрятался здесь в погребе и вверил свою жизнь богу. Я намеревался вылезти только завтра утром, когда турки немного успокоятся. Сегодня же они готовы убить каждого встречного только ради удовольствия убивать, кроме женщин, от которых получают удовольствие другим путём.

– Здесь ты в безопасности, пока то копьё торчит у ворот,– сказал я. – Это мой знак и никто сюда не ворвётся. Дом маленький и женщин в нём нет. Но если кто-нибудь придёт, скажи лишь, что дом занят, произнеси моё имя по-турецки и скажи, что ты мой невольник. Тогда с тобой ничего не случится. И да поможет тебе бог.

Перепуганный Мануэль цеплялся за меня и кричал:

– Куда ты идёшь, господин? Не покидай меня.

– Иду навестить победителя,– ответил я. – Прозвище «Победитель» теперь принадлежит ему по праву. Среди всех султанов с этого дня он один может быть назван «Мехмед – Победитель». Ибо он останется величайшим из них, и будет властвовать как на Востоке, так и на Западе.

Я пошёл к берегу, где команды турецких кораблей были вовсю заняты грабежом, и собственными глазами увидел, что султан действительно приказал взять дворец Нотараса под охрану. Я разговаривал с охранниками, и они мне сказали, что и мегадукс с двумя сыновьями и его больная жена находятся в безопасности за стенами этого дома.

В полдень я отправился в базилику и оттуда наблюдал как последние христианские корабли, загруженные до отказа, выходили из порта. Ни один турецкий корабль их не атаковал. Паруса наполнились северным ветром, а на мачтах развевались флаги многих христианских стран. Неповреждённые, они посылали последнее «прощай» погибающему Константинополю.

– Вы – посланники смерти христианскому миру! – крикнул я. – Дрожите, западные страны! После нас придёт ваша очередь. Ночь над Европой возвестят вам эти корабли.

В это время отовсюду стали собираться турецкие солдаты, а по главной улице приближался великолепный кортеж. Чауши в зелёных одеждах плотным кольцом окружали султана. Личная охрана ехала с натянутыми луками, а впереди бежали скороходы. Они размахивали сосудами, из которых разносился запах благовоний. Лошади топтали трупы греков, ещё лежавшие на улице, а мальчики из гарема с кудрявыми волосами сыпали лепестки роз под ноги скакуну султана.