Мент поганый (сборник) - Леонов Николай Иванович. Страница 13

— Да ты что? — Веселов смешался, он уже позвонил и обещал привезти Сергачева.

Денис решил палку не перегибать, все-таки сам напросился.

— Ладно, поехали.

Вскоре они остановились около серого массивного дома, какие в Москве иногда называют «генеральскими». Просторный подъезд, не загаженный кошками, широкая лестница, белые, словно не ходят по ним, ступени, перила блестят, не изрезаны. Денис приостановился, огляделся, Веселов, будто здесь жил, сказал:

— Шагай, шагай, подотрут. При отце родном строили — на века, берегут.

Открывший дверь вахтер согласно кивнул. Денис хотел ему козырнуть, так как одного взгляда на вахтера было достаточно, чтобы понять, что тот в прошлом носил погоны с двумя просветами.

— Ты деревню из себя не изображай, — неожиданно рассердился Веселов и подтолкнул Дениса к лифту, — а то я не знаю, в какие дома ты хаживал.

— Отвык, — Денис вошел в лифт, обшитый красным деревом, и спросил: — И в каких же чинах твой приятель? Ты уж обучи меня политесу: человек я хоть и нищий, да с характером, могу всю обедню испортить.

Веселов не ответил, выйдя из лифта, подошел к одной из дверей и позвонил явно условным звонком.

Руслан Алексеевич Волин, известный нам под кличкой Референт, распахнул дверь и с обаятельной улыбкой произнес:

— Честь и слава советского спорта! Польщен, весьма польщен! Денис, я видел вас только по телевизору. Я — Волин Руслан Алексеевич. Для вас, конечно, просто Руслан.

На Веселова он внимания не обратил, а Сергачеву пожал руку сердечно, помог снять плащ. Из глубины квартиры доносились музыка, голоса, женский смех, но стены и закрытые двери были такие массивные, что казалось, вечеринка проходила не в этой квартире, а в соседней.

— Олег, твоя пассия заждалась, пойди приложись к ручке, — сказал Волин, открывая перед Денисом одну из дверей.

Веселов исчез, а хозяин провел гостя в небольшой кабинет, вдоль стен в неразрывном строю теснились книги, темные, благородные, с тусклым тиснением, в общем, здесь были собраны не приложения к «Молодой гвардии» или «Огоньку».

Хозяин сделал вид, что хочет передвинуть кресло, которое походило больше на трон.

— Мне Олег говорил, что вы упали, ударились, — Волин открыл бар, — как себя чувствуете, что будете пить?

— Самочувствие так себе, но организм пока держит. — Денис сел в кресло-трон, сиденье сразу мягко приняло его, Денис оказался словно в коконе. — А пить мне без разницы, сейчас лучше покрепче.

— Извольте. — Волин налил в высокий стакан виски, протянул Денису, поставил перед ним бутылочку тоника, вазочку с орешками, сам занял место за письменным столом. — Что же, Денис, давайте сразу к делу, и не потому, что тороплюсь, а не люблю фальшивых разговоров, прелюдий. У вас материальные затруднения…

— Где-то читал, что в финансовую пропасть можно падать всю жизнь, — пошутил Денис. — Я лечу в нее второй десяток лет и скоро разобьюсь.

— Я не состою в обществе «Спасение в горах», — сказал Волин. — Я не подпольный, а официальный миллионер, люблю советскую власть, ведь противоестественно не любить власть, которая кормит, в прекрасных отношениях с МВД. Кстати, можете сообщить об этом своему другу. — Он выдержал паузу, но Денис на «друга» не среагировал, и Волин продолжил: — Я могу предложить вам работу. Мы создаем совместное предприятие, мне нужна реклама, и я хочу использовать ваше имя.

— Да кто меня помнит? — усмехнулся Денис.

— Кому надо, тот вспомнит. Я, например. — Волин отметил, что гость просил напиток покрепче, а не пьет, слушает внимательно, взгляд у него устойчивый, и вообще Денис Сергачев не походил на просителя. «Он умнее и сложнее, чем предполагалось», — подумал хозяин и решил пустить пробный шар.

— У меня имеется новенький «Вольво», если за рулем окажется олимпийский чемпион, я могу выезжать на переговоры с любой фирмой.

— Ливрея тоже имеется? — спросил Денис. — Я же сказал, что падаю, и подталкивать меня не требуется.

«Этого парня подсунул мне подполковник Гуров, — понял Волин. — Не страшно, я же ищу к нему ход, так примем его условия, позже разберемся».

— О темпора, о морес! — Хозяин вздохнул, чокнулся с бокалом Дениса. — Не будьте вульгарны, я предлагаю на «ты».

— Можно, — согласился Денис, взял бокал, пригубил. — Значит, без ливреи.

— Для зарубежных партнеров ты будешь не водитель, а мой приятель. На машину получишь доверенность, подпишем трудовое соглашение, все официально, законно. Из журнала ты можешь не увольняться, так как беспокоить я тебя буду не каждый день.

— И сколько?

— Для начала — тысяча, а дальше — как сложится, — ответил Волин. — Может, мы вообще друг другу не подойдем.

— Годится. — Денис выпил бокал залпом. — Но я хочу получить аванс.

— У тебя здоровые инстинкты. — Волин выдвинул ящик, достал запечатанную пачку двадцатипятирублевок, положил перед Денисом. — Эти бумажки сегодня ничего не стоят, Денис, ты их будешь иметь вдоволь, и никаких преступлений, унижений, аморальщины от тебя не потребуется. Пунктуальность, сдержанность на работе, — он щелкнул по стакану, — только вместе со мной.

— Я свою дозу уже выпил. — Денис положил деньги в карман. — Мне нужно два-три дня, чтобы окончательно оклематься.

— Прекрасно. — Волин поднялся из-за стола, протянул визитную карточку.

— Договорились, возможно, сработаемся. — Денис взял визитку, протянул свою.

Хозяин проводил гостя до лифта, возвращаясь в квартиру, прикидывал, как скоро его визитка попадет в руки Гурова: уже сегодня или, скорее, завтра поутру…

То, что Референт, то есть Руслан Алексеевич Волин, так легко, даже легкомысленно, пошел на контакт с Денисом, объяснялось довольно просто. Именно Волин, а не кто-либо другой, признал своими деньги и валюту, изъятые у Лебедева. А, как говорится, снявши голову, по волосам не плачут. «Раз я перед МУРом засветился, то следует нападать, доказать, что чист перед законом Руслан Алексеевич Волин, — решил он. — И раз я согласился провести переговоры с подполковником Гуровым, то откровенная беседа с бывшим спортсменом вообще никакой опасности не представляет».

Ольга сердилась, она напряженно следила за руками Референта, который неторопливо показывал Ольге фокусы. Они отодвинули свои стулья от стола, сидели друг пpотив друга, Ольга — чуть подавшись вперед, сосредоточенная. Референт, наоборот, расположился вольно, откинувшись на спинку стула, беспечно улыбаясь.

Третий день Гуров почти не выходил из дома, делал вид, что увлекся расстановкой стеллажей, переустройством библиотеки. Он ждал телефонного звонка. Генерал испугался, вынудил Корпорацию уступить, но совершенно ясно, что это не отступление, не отказ от задуманного, а тактический ход.

Гуров переставлял книги, часто поглядывая на телефон. Когда позвонили в дверь, он, посвистывая, пошел открывать. На пороге стоял незнакомый, элегантно одетый мужчина с букетом роскошных роз.

— Лев Иванович, — гость поклонился. — Волин Руслан Алексеевич.

— Очень приятно. — Гуров радушно пригласил гостя в дом. — Вы к Рите?

— Цветы вашей очаровательной супруге, а я к вам, выражаясь официальным языком, по личному вопросу.

Волин вручил Рите цветы, поцеловал ручку, сообщил, что он был в Сибири и передает от подполковника Серова Бориса Петровича низкий поклон.

Лишь услышав имя приятеля, Гуров понял, откуда неожиданный гость и по какому вопросу. «Совсем обнаглели», — подумал Гуров и хотел было гостя выставить и предложить о встрече «по личному вопросу» договориться на завтра, но Рита уже приняла цветы. Волин снял плащ и прошел в комнату. Тут выскочила только что вернувшаяся из школы Ольга, завязался разговор, и вскоре все уже сидели за столом и пили чай с вишневым вареньем.

Рита почувствовала напряженность мужа, пару раз взглянула на него вопросительно, указала взглядом на дверь, мол, выйдем, поговорим. Гуров лишь пожал плечами и продолжал поддерживать светский разговор, из которого вскоре выяснил, что гость в Сибири никогда не бывал, подполковника Серова и в глаза не видел. Волин понял, что комедия подходит к концу, и, чтобы освоиться в новой обстановке, переключил свое внимание на Ольгу, попросил карты и начал показывать девочке фокусы. Выполнял он их безукоризненно, даже Гуров отвлекся, а Ольга фыркала, как рассерженная кошка, так как была самолюбива и переживала, что так легко и небрежно ей дурят голову.