Мент поганый (сборник) - Леонов Николай Иванович. Страница 4

— Договорились, — сказал Потапов, понял, что получилось неубедительно, и добавил: — Тебе придется поверить мне на слово.

— С одним условием. Ты мне тоже веришь на слово.

— Договорились, — повторил Потапов и облегченно вздохнул.

— Если ты меня обманешь, тебя мгновенно убьют, — равнодушно сказал Гуров.

Потапов поднялся с колен, обнимая скованными руками сосну.

— Кончай балаган, а угрозы оставь для слабонервных.

— Жить хочешь? — поинтересовался Гуров.

— Ну мы же договорились.

— Я тебя, сука, спрашиваю, жить хочешь? Тогда прилепись к дереву и замри.

Потапов плотнее обхватил ствол, прижался лбом к шершавой коре. Гуров поднял руку. Две пули шмякнулись в дерево по обе стороны головы Потапова, едва не продырявив уши, два выстрела-хлопка слились в один. Генерал втянул голову в плечи.

— Ты все понял? — Гуров снял с Потапова наручники, отряхнул плащ, указал на влажные на коленях брюки и мокрые ботинки. — Не простудись. Тебя убьют. Ты мне поверил на слово?

— Безусловно. — Потапов находился еще в шоке, но старался держаться с достоинством.

— Стрелять он умеет. Ты его не знаешь, он тебя знает. Если ты передумаешь или я споткнусь на лестнице и сломаю ногу…

— Нет, уж ты, пожалуйста, не спотыкайся, — Потапов старательно улыбнулся.

Гуров не слушал его и продолжал:

— Девочки должны быть в Москве завтра утром, — он взглянул на часы. — У тебя уйма времени.

Гуров сунул наручники в карман и зашагал к машине.

— Верни пистолет, — сказал Потапов.

— Нетабельное оружие носить не положено, — не оборачиваясь, ответил Гуров. — Я обязан следить за законностью.

Поравнявшись с машиной Потапова, он вынул пистолет и прострелил колесо. Выстрел шарахнулся между деревьев, разорвал тишину.

Когда Гуров сел за руль, Сергачев, уже втиснувшийся в «Жигули», спросил:

— А стрелял-то зачем?

— Нервы, — ответил Гуров. — И дурак от рождения.

Когда они проезжали ближайший пост ГАИ, инспектор поднял было жезл, но, видимо, узнал Гурова и махнул: мол, проезжай.

Глава 2

А за тысячи верст от Москвы среди молчаливых заснеженных елей стоял необыкновенной красоты терем-теремок. Недавно жил здесь князь, и совсем неплохо жил, сытно ел и вволю пил. Когда князей отменили — простите, не отменили, князьям лишь порекомендовали свои угодья сократить, — терем попал под сокращение. Ходили слухи, что сделают здесь приют для людей, даже вывеску какую-то притащили, но на ворота не повесили, где-то затеряли, а ворота вновь закрыли. Было объявлено, что обоснуется здесь охотхозяйство, опять же для людей, но последних за ворота пускать не торопились, по усадьбе бегали волкодавы, прогуливались вооруженные люди. Безобразие? Возможно.

Однако надо понимать: в стране перестройка, сложности огромные, сами знаете. А тут теремок то ли бесхозным сделался, то ли банда в нем обосновалась. Даже говорить о такой мелочи неловко.

Руководитель группы боевиков Корпорации, можно его для простоты называть атаманом банды, Эфенди был невысок, но фигурой крепок, смуглолиц и белозуб, а родился в далеких южных краях, в Сибирь же его занесла служба.

Эфенди держал под уздцы смирно стоявшего коня и, улыбаясь, смотрел на Риту Гурову, которая напряженно сидела в седле. Эфенди старался быть как можно мягче и обаятельнее, получалось у него неплохо, но тяжелая челюсть, а главное, быстрый, жесткий взгляд наводили на мысль, что воскресную церковную школу он не посещал и духовную семинарию не оканчивал.

Ольга стояла рядом, подбоченившись, насмешливо смотрела на сестру.

— Трусиха!

— Высоко, — оправдывалась Рита.

— Валет смирный, — Эфенди огладил шелковистую холку жеребца. — А вы сядьте свободно, — и повел коня по пушистому снегу.

Ольга отбросила капюшон, разметала русые волосы, подхватила хворостину и издала воинственный клич:

— Сейчас я рассчитаюсь с тобой за все! И что старшая, и что красивая!

На просторной веранде теремка двое бородатых мужчин, распахнув полушубки, прихлебывая из глиняных кружек, курили, поглядывали на девушек. Один из охранников был кавказец, второй — явный русак.

— Постарел Эфенди, слабый стал, из рук ест, — сказал русак, вытирая платком лицо.

— Эх, я бы эту маленькую… — ответил кавказец и прикрыл глаза. — Некоторые рот затыкают, а я люблю, чтобы кричала… Кричала! — Он встал, потянулся сильным телом.

— Эфенди вечером в город отъезжает. Тебе младшую, мне старшую, — русак протянул приятелю руку. — Живем один раз.

— А потом?

— Да ничего. — Русский пожал могучими плечами. — Вольному — воля, спасенному — рай. Я в сторожа не нанимался. — Он хотел продолжить, но услышал, как в доме зазвонил телефон, и быстро прошел внутрь, тут же вернулся, крикнул: — Эфенди! Вас!

Эфенди помог Рите слезть с коня и зашагал к дому. Рите было тридцать четыре, Ольге четырнадцать, сестры они были сводные, но похожи исключительно. Рита взрослой женщиной не выглядела, смотрелась зрелой девушкой, а Ольга уже расцвела, и между ними в последний год возникло неосознанное соперничество.

Ольга оглядела запыхавшуюся сестру, насмешливо сказала:

— Учись, неумеха, — подтянулась, легла животом поперек седла и начала карабкаться, пытаясь сесть.

Охраннику-кавказцу, который наблюдал за ней, такое зрелище оказалось уже не под силу, он буквально зарычал и прикусил ладонь.

— Потерпи, все тебе будет, — успокоил русский.

Эфенди, переговорив по телефону, вышел на веранду.

— Собирайтесь, летим в Москву. Дамы улетают завтра, первым рейсом, мы — следующим.

— Помыться на дорогу, — сказал кавказец. — Дай я девчонку сполосну…

— Хорошо, — легко согласился Эфенди и вернулся в дом, жестом приглашая следовать за собой. Охранник подмигнул приятелю, вошел в комнату, со света в полумраке мало что различая. Эфенди, прикрыв пистолет овчинным полушубком, дважды выстрелил, перешагнул через труп, вышел на веранду и равнодушно сказал:

— Когда будешь закапывать труп, подумай о жизни. Я не так стар и глуп, как вы… — он сделал паузу и улыбнулся, — это думаете.

Накануне стараниями Гурова завершилась блестящая операция. Подпольный миллионер, один из банкиров синдиката, некто Лебедев, был взят с полумиллионом наличных в руках. Чуть позже Гуров взял штатного убийцу того же синдиката Ивана Сыча, и тоже с поличным, с «горячим» пистолетом.

Еще вчера подполковник Гуров был абсолютным победителем, но порой между днем вчерашним и сегодняшним разверзается пропасть. И сейчас Гуров балансировал на ее краю.

Расставшись с Денисом Сергачевым, Гуров приехал в управление. Он сделал все, что мог, теперь надо выжить до завтрашнего утра. Не хотелось оставаться одному, и подполковник пришел в отдел. Через несколько минут к нему в кабинет постучали, появился оперативник с ненужной бумагой, якобы на подпись, за ним просочился второй, вскоре в кабинете было не продохнуть. Вчерашние победы никто у Гурова отнимать не собирался, но все равно это были победы отдела.

Только шум-гам улегся, только договорились, что будут вести себя достойно, как воспитанные дети, дверь распахнулась и на пороге остановился начальник отдела полковник Орлов. Откуда, спрашивается, взялся, когда опера точно установили, что «деда» вызвали в министерство? МУР — не строевое подразделение, но при появлении полковника сидевшие встали, и все подтянулись.

Орлов оглядел собравшихся, отметил недовольные лица и без присущего ему юмора сухо сказал:

— Милостию божьей моя должность не выборная, марш по местам, — вошел в кабинет и посторонился.

Не суетливо, но быстро оперативники вышли, последний аккуpатно закpыл двеpь.

Гуров и Орлов были друзьями и лишь при посторонних разговаривали на «вы».

— Не так давно, Петр Николаевич, — пожимая полковнику руку, сказал Гуров, — ты обвинял меня, что я на людей плюю, а ты им — отец родной.

Гуров взглянул на часы, словно ждал возвращения девочек с минуты на минуту. Орлов провел ладонью по его груди, спросил: