Я - машина - Слип Мари. Страница 29

Он помнил, как в детстве, когда огромные тополя обнимали небосвод разлапистыми ветвями, а люди вокруг него казались огромными и важными, он увидел странную картину.

Это был яркий солнечный день. Жара стояла невыносимая, и в ту пору прямо на дороге возле его дома можно было увидеть настоящих майских жуков, которые так редко появляются в большом городе. Другие дети его возраста ездили на трехколесных велосипедах, давя этих жуков. И гибель живого существа, пусть даже такого ничтожного, как жук, вызывала у Романа глухой протест. С одной стороны, он понимал, что жалеть насекомое не стоит, с другой стороны, он всегда ставил себя на место слабых и беззащитных.

И в тот же день он увидел процессию, мрачно вышагивающую по улице в траурных одеждах. Впереди всех шла какая-то старушка с черно-белым портретом в руках. Хоронили мальчика, который выпал из окна восьмого этажа, играя со своими друзьями. Вспрыгнул на подоконник и облокотился на марлевую сетку, какие натягивают на окна, чтобы мошкара не летела в квартиру. Роман запомнил маленькую тонкую девочку, на которую взрослые повязали черную шаль. Кто-то сказал ему, что это сестра погибшего мальчика. И именно она запомнилась Роману ярче всех. Она была спокойной и в то же время бесконечно несчастной и испуганной. Она была олицетворением краткости жизни и неумолимости смерти. И пустоты. Роману иногда казалось, что все его воспоминания – это короткие вспышки, черно-белые картинки, за которыми скрывается пустота. И вдруг он увидел удивительный мир.

Это была великая любовь, непонятная для него, и недоступная для его обыденного мышления. Роман увидел себя со стороны. Это было удивительным открытием для него. Этот «он» совсем не походил на того «него», каким он привык видеть себя в зеркале. Похоже на то, как будто смотришь видеозапись.

Но отретушированную.

Он увидел прекрасного юношу, в котором не было изъяна, юного синеглазого бога, за которого стоило отдать жизнь. Его стоило любить всем сердцем, прощать все и все терпеть. Роман понял, что смотрит на себя самого чужими глазами. Глазами Вадима.

Он увидел некоторые моменты своей жизни, которые заставили его почувствовать стыд. Например, они однажды подрались. Роман был выше и сильнее Вадима и легко подмял его под себя, но Вадим не сопротивлялся. Он даже был счастлив в тот момент. Хотя Роман и дрался по-настоящему, Вадим никогда не бил в полную силу. Он проиграл не столько потому, что был физически слаб, а скорее потому, что не хотел причинять боль своему другу. Своему любимому человеку.

Когда проходят все чувства, и человек осознает, что в его жизни нет тепла, он уходит в себя, замыкается и исчезает для других людей. Это произошло с Вадимом, и Роман почувствовал все это как свои личные переживания. Он почувствовал всю тоску своего друга, и понял, отчего тот сходит с ума, пьет, и медленно загоняет себя в могилу. Его любовь не имеет смысла. Но почему же он никогда не говорил о своих чувствах?

Роман заплакал от досады и злости.

***

Вадим увидел иную картину. Он тоже увидел себя со стороны, и это было печальное зрелище. Он стоял перед своим другом жалкий, нервный и забитый. Как будто в кривом зеркале – неловкий, до безобразия неуклюжий. Но таким человеком легко управлять, делать с ним, что заблагорассудится. Стоит только намекнуть такому человеку, что ты интересуешься им, и вот он уже весь перед тобой обнаженный и беззащитный, трепетно ожидающий любого наказания за несовершенные проступки. Такого человека хотелось специально обидеть, хотелось сделать ему больно, ведь он с такой радостной покорностью принимал каждый удар судьбы. Делая ему больно, получаешь удовольствие. Поразительно, как он все это выдерживает. Может быть, ему самому это нравится?

А еще иногда этого человека хотелось обнять и пожалеть, но внутренние запреты не позволяли сделать этого. Как может мужчина обнимать мужчину – так? Ужас! Отвратительно! И хоть иногда, в своих снах, Роману хотелось это сделать, к черту такие сны. Всего лишь сны.

Но зачем же тогда он сам позвал этого слабого человека в свою жизнь? Им обоим просто было одиноко. Роман просто хотел немного развеяться. И вот… драма. Этот человек сошел с ума, он стал невыносимым. Он сдался и потерялся в своих снах. Но ведь он мог бы быть другим, если бы его просто любили. Но любить мужчину мужчине… это странно. А слышать от него признания в любви – противно.

Роман дарил Вадиму свою дружбу, как милостыню нищему. Это давало ощущение превосходства. Это было приятно.

Вадим заплакал от досады, поняв, что это жалкое ничтожество – он сам – не достойно уважения, а тем более любви.

***

С момента операции прошло два дня. Александр Петрович сидел за компьютером, и снимал показания с электродов, вживленных в мозг своих пациентов. Все это время он ничего не ел, только пил крепкий чай, и даже не замечал, как день сменяет ночь. Он спал не больше четырех часов в сутки. И даже во сне был окрылен своим открытием.

Роман и Вадим лежали в спальне на кровати и диване.

Александр Петрович регулярно проведывал их и приговаривал:

– Потерпите, голубчики. Пусть сейчас вам плохо, но вскоре вы будете понимать друг друга, как самого себя и все будет в порядке. Операция прошла успешно, была опасность того, что вы останитесь парализованными на всю жизнь… но все закончилось благополучно.

Александр Петрович улыбался, потом снова садился за компьютер и рассматривал свои причудливые графики.

Теперь Вадим – это Роман, а Роман – это Вадим.

«Теоретически, – рассуждал Александр Петрович, – я мог бы просто передать воспоминания одного человека другому, этого было бы достаточно, чтобы они друг друга полностью узнали и поняли. Но это далеко не так! Чтобы по-настоящему понять человека, нужна не только его память, а частичка его собственной логики, мироощущения. Один человек, прыгая со скалы, ощутит радость полета, другой – ужас. Это никак не передашь словами. Это не поддается законам памяти. И почему, например, мы считаем, что те же нищие – несчастны? Почему мы удивляемся, что они не стремятся восстановить прежнюю свою жизнь? Может быть, потому, что в своей жизни они нашли что-то такое, что лучше простой обывательской человеческая жизнь? Может, это – полная свобода. Свобода от работы, семьи, друзей, и самое главное – это одиночество, которое для некоторых людей может быть слаще меда. Но всего этого нам не понять. Вот если мы могли бы прожить жизнь нищего с его ощущением мира, возможно, мы увидели бы в этом нищем нечто большее, чем просто жалкого человека. И, может, даже позавидовали бы ему!»

***

Через несколько дней оба пациента окончательно пришли в себя. Первым делом попросили воды, а потом обвинили доктора в том, что он маньяк, и пригрозили судом.

– Что вы с нами сделали? – спросили они одновременно.

– Я сделал вас счастливыми, – с жаром ответил Александр Петрович, – Теперь вы будете понимать друг друга, как самого себя. Но прежде… Скажите мне, что вы чувствуете? Снилось ли вам что-нибудь?

Роман прошептал: