Я - машина - Слип Мари. Страница 60

Санек отпрянул в ужасе от замочной скважины.

Что ж, это была не та дверь. Он двинулся дальше по коридору, боясь скрипнуть половицей, а то вдруг эта старуха услышит и бросится на него с ножом.

Он подошел к дальней двери и положил ладонь на металлическую ручку. Дверь скрипнула и отворилась.

Саньку открылась большая комната с низким, почерневшим потолком, старым комодом, деревянным письменным столом и кроватью, заваленной какими-то старыми свалявшимися шубами и тряпками. Единственное окно было закрыто простыню. Такая же голая, как в коридоре, лампочка слепила глаза. За столом, повернувшись спиной к гостю, сидел человек. Рядом с ним стоял сложенный мольберт, какие-то рейки, несколько холстов валялось на полу.

Человек сидел неподвижно, не обращая внимания на скрип двери за спиной. Казалось, он оглох.

Санек сделал к нему несколько шагов. Незнакомец обернулся. Это был он, тот самый художник – призрак да Винчи. Только глаза у него были опухшими, взгляд – погасшим и безжизненным. Сейчас, в свете едва живой «лампочки Ильича» Санек вдруг с потрясающей ясностью увидел, как жалок и мрачен этот человек. Где же одухотворенность, где свет его высокого мудрого чела?!

Морщинистая кожа, скомканная, лохматая борода, какая-то телогрейка на голое тело.

Художник плеснул в граненый пожелтевший стакан водки и протянул его незнакомцу.

– Вы, вы, – только и смог промямлить Санек, – Вы….

Старик пожал плечами, мол – не хочешь со мной выпить, уговаривать не стану, и осушил стакан. Потом достал папиросу и закурил.

Что-то в его лице действительно напоминало черты да Винчи. Но сейчас стало очевидно, что сходство было весьма приблизительным. Санек стоял опустошенный и грустный. А старик, тем временем сделав пару затяжек, выпустил дым и поднялся на ноги. Его шатало из стороны в стороны. Он сделал шаг в сторону мольберта, снял свои замызганные шаровары и опорожнил мочевой пузырь. Моча с шумом полилась по холстам и свернутым ватманам.

Сделав свое дело, он, как ни в чем не бывало, уселся на прежнее место.

Санек развернулся и бросился было обратно на улицу, но его задержал хриплый голос:

– А чего заходил-то?

Санек приостановился, оглянулся и спокойным голосом произнес:

– Гаврилыч просил привет передать.

– А это кто?

Санек махнул рукой – какая, мол, разница.

Его иллюзия умерла. Он понял, насколько он был глуп, поверив своим фантазиям. Леонардо да Винчи в двадцатом веке – плод его больной, воспаленной фантазии. И вот этой фантазии не стало. Последняя надежда рухнула. Маленький остров утонул в черном океане жизни.

***

Говорят, что Санек и сам стал потом много пить, гулять, прожигать деньги. Работать он продолжал грузчиком на старом складе. Мужики изменили к нему свое отношение и стали его уважать – за то, что и выпить горазд, и за словом крепким в карман не лезет.

Он стал проще вести себя в жизни, успокоился, пропали все комплексы, появился цинизм.

Только иногда, очень редко, когда Санек смотрел на небо и видел там летящих птиц, ему становилось не по себе. В такие моменты он пытался понять – для чего его ум сотворил ту странную иллюзию – Леонардо да Винчи?

Женщины,

которые пьют

Обычно я покупаю какой-нибудь коктейль – градусов девять, не меньше, и гуляю по улице, смакуя вкус спирта и фруктового концентрата. Не могу без выпивки.

Зачем я пью?

Мне кажется, настоящий мужчина должен пить. А я хочу быть настоящим мужчиной. Мужчина должен пить, зарабатывать деньги и гулять налево. У меня получался в совершенстве только первый пункт. Зато у алкоголя есть одно интересное свойство – он отключает верхнюю кору головного мозга, затормаживает ее, и мысли становятся более абстрактными, более отточенными, яркими и правильными. У меня от алкоголя в голову навязчиво лезли размышление о мире. Я называл это «разгребанием старого хлама в своей душе».

Мне не отвратительно видеть пьяным мужчину. Папа никогда особо не пил. Потому, наверное, к мужскому пьянству у меня не выработалось отвращение. Я знал человека, у которого в семье пили в основном мужчины. Он ненавидел пьяных мужчин.

Лично я в детстве видел в основном пьяных женщин. Пила бабушка, пила сестра.

Я не считал, сколько бабушка выпивала за раз. Но пила много и не стеснялась даже одеколона.

Матушка однажды привела меня к ней в гости. Мы открыли дверь, вошли в квартиру, в которой стоял запах горелых тряпок, алкогольного угара и дыма. Воздух был плотным, сырым и удушливым. А еще он был заряжен чем-то ужасно тяжелым, какой-то темной энергией, так что всем своим существом начинаешь чувствовать тревогу.

Бабушка валялась пьяной на постели, от которой воняло. Матрац был прожжен бычками. На полу стояла целая батарея пустых бутылок, и рядом с ними, среди пепла, окурков и обугленных спичек, валялся какой-то лысый мужик в мокрых штанах. На соседней кровати лежала чуть живая прабабушка, которой было уже за семьдесят. Она не пила спиртного и была страшно суеверной.

Ясное дело, что моя матушка не стала меня оставлять в этой квартире. Я был еще слишком мал, чтобы анализировать ситуацию. Но инстинктивно я все понял, такие дни понемногу откладывались у меня в душе, формируя своеобразное мировоззрение.

Бабушка пережила много тяжелых времен и событий. Послевоенное время, террор СССР, постоянные переезды. Ее кочевая жизнь меня пугала – у ее детей постоянно менялись друзья и папы. В этой жизни не было тепла, так как человек попросту не успевает привыкнуть к новым знакомым.

Могло ли это стать для моей бабушки причиной тяги к спиртному?

Она отличалась суровым характером. Любила устроить драку, била своих мужчин. Во многих ситуациях она себя вела, как мужчина. Еще у нее был пробивной характер – она получала все, что ей нужно было для жизни, в любых инстанциях. Умела скандалить, а когда того требовала ситуация, могла и расплакаться, лишь бы добиться своего.

Она много курила. В ее квартире постоянно стоял запах дыма дешевых сигарет. Ее мужчины тоже много курили и пили. Один из них впоследствии умер от алкогольного отравления.

После смерти своего последнего мужа и своей матери, она перестала общаться с нами. Ее мир замкнулся стенами квартиры.

Бабушка перестала выходить на улицу, ей было плевать на то, что происходит в мире. У нее не было ни телевизора, ни радио. Почти всю пенсию она тратила на выпивку. Набирала кучу бутылок, и могла неделю, никуда не выходя, одиноко сидеть в своей квартире.

Немудрено, что однажды у нее случилась белая горячка. В такие моменты она любила материться и ссориться с видимыми только ей людьми. Она ругала потусторонний мир.