Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты - Павлов Сергей Иванович. Страница 122

Поглядывая на розовые, ежесекундно вспыхивающие алым огнем цифры таймера, Андрей просидел почти неподвижно около получаса. Он чувствовал себя очень легким. При длительной неподвижности инерционные силы бездействуют (нагрузки на мышцы, естественно, нет, веса практически тоже), и тело “забывает” о собственной массе. Он чувствовал себя легче мыльного пузыря. Выждав ровно тридцать минут, он решил, что выжидать дольше, по–видимому, не имеет смысла. Итак, вторая двадцатиминутка сверхвизгом не увенчалась, с иллюзорными переворотами в пространстве покончено, все успокоилось, утихло. Причин оставаться на месте не было. Он проверил индикацию системы управления катером с голоса, подал команду:

— КА–девять, шагом вперед.

Голос его прозвучал неузнаваемо, глухо — увяз, казалось, в плотных слоях тишины. “Казаранг” шевельнулся, дернулся и потопал, мерно раскачиваясь, вдоль цепочки ямок, зажатой между однообразно белесыми и однообразно бугристыми стенами. Наблюдая бесконечное отступление рыхлой границы теней в глубь неприятно узкого, тесного, прямого, как след от удара топором, ущелья, Андрей размышлял. Одолевало подозрение, что сверхвизг (или радиоакустический удар, если угодно) — это реакция гурм–феномена на попытку проникнуть в туман. Правда, прямых попыток шагнуть в кисельно–облачный вязкий коктейль не предпринималось, но вполне могло быть, что охранные силы загадочного колосса отреагировали сверхвизгами даже на попытки прозондировать туманную стену щупальцем манипулятора. Ведь пока он был озабочен только необходимостью пройти вдоль цепочки ямок как можно глубже и ничего здесь не трогал, машина успела беспрепятственно углубиться в ущелье на три километра. Однако стоило ему уверовать в стабильное однообразие окружающей обстановки и дважды ковырнуть на ходу правую стену манипулятором — получил в ответ две увесистые радиоакустические оплеухи… Свое подозрение он изложил дрожащему мотыльку индикатора звукозаписи. И, чертыхнувшись, добавил, что теперь, к сожалению, вынужден провести на себе дополнительный эксперимент.

Честь разведки неумолимо требовала проверить догадку экспериментом. Боясь раздумать, Андрей включил манипулятор и на ходу погрузил его гибкий, изогнутый крюком конец в кисельно–облачную, густую на ощупь, вязкую массу справа по борту.

Настолько быстрого ответа он, признаться, не ожидал: сверхвизг ударил по нервам через минуту… Ударил очень тяжело. Гораздо тяжелее, чем в прошлый раз, будь оно неладно!..

Едва опомнившись и уже не обращая внимания на пространственную иллюзию и не останавливая “Казаранг”, Андрей метнул манипулятор в другую сторону — слева по борту. Металлизированное щупальце увязло в туманно–клейком веществе стены. “Слева то же самое, — подумал Андрей, втягивая манипулятор в корпус драккара. — Через минуту жди подзатыльника”.

Но ждать пришлось дольше. Одна за другой истекали минуты — пять, шесть, семь, восемь, — и ничего особенного не происходило, “Казаранг” неторопливо продолжал свой путь. Андрей уж было приободрился. Уверовал, что левую стену можно щупать манипулятором безнаказанно. А на девятой минуте (вот оно!) заскрипели ржавые петли…

“С меня довольно, — решил он, выравнивая дыхание после радиоакустического удара. — Не–ет, довольно с меня, довольно!”

Он чувствовал, что его издерганным нервам нужен отдых. Остановить бы машину на два–три часа, чтобы ни за чем не следить, ничего не ждать, ни о чем не думать. Хотя бы на час. Ну, хотя бы на тридцать минут… Он не мог позволить себе остановить движение “Казаранга” ни на минуту. Ведь не ради собственного любопытства он сюда сунулся. Лично ему разглядывать Гору Тумана снаружи было куда интереснее, чем изнутри. Во всяком случае, предпочтительнее. Но как разведчик гурм–феномена он просто обязан идти вперед, пока позволяют обстоятельства. Ведь неизвестно, сколько времени просуществует расселина — единственный, очевидно, доступный машине лаз к сердцевине кисельно–туманной громадины, — вдруг стены слипнутся. Вообще говоря, если это произойдет; его положение станет опасным. Или скорее всего — безвыходным. Он старался об этом не думать.

Еще у входа в ущелье у него была мысль приподнять драк–кар на флаинг–моторах и не мешкая пронестись между стенами на доступное катеру расстояние — чтобы побыстрее назад. Но за кормой остались километры промеренной ступоходами цепочки ямок, а ему так и не захотелось использовать здесь флаинг–моторы. И хорошо, что не захотелось. Если этот кисельно–туманный “коктейль” очень нервно, болезненно реагирует на уколы манипулятора — трудно даже вообразить реакцию на удары плазменных струй. Довольно экспериментов. Нервозный “коктейль” позволил драккару шагать в неудобно узкой для такого визита расселине, позволил пройти внутри туманного чрева несколько километров, причем с оптимальной для здешнего тяготения скоростью (“прытью Осла”) — и на том спасибо. За исключением сверхвизга, ничто пока не мешало двенадцатитонному “ослику” нормально топать вперед. Вот пусть и топает дальше. Хотя бы на тех же условиях. В чужом монастыре следует действовать, исходя из факта существования чужого устава…

— Временно, — вслух поправил себя Андрей, не в силах совладать с охватившим его чувством непримиримости к туманной громадине.

Это чувство придало ему бодрости. Он знал теперь, что ничего в нем нет от чужаков. По крайней мере в голове. С головой все в порядке. Чужакам удалось окатить его зеркальной дрянью с головы до ног и даже, может быть, накачать блистающей мерзостью до бровей, но переделать в нем мысли и чувства на свой лад для каких–то своих инозвездных нужд им не удалось. И никогда не удастся. Если, конечно, верить в искренность адресованных чужакам проклятий Мефа Аганна…

Цепочка ямок–следов, как и созданная ею прямая расселина, вела все дальше по неровному, грязному, хрупкому льду километр за километром, взбираясь на бугры, ныряя в ложбины. Нескончаемое однообразие пунктирной тропы и теснота расселины действовали угнетающе. С этой тропы никуда не свернешь, хоть тресни. Впрочем, довольно с нее и того, что она вообще куда–то ведет.

“Казаранг” преодолел очередной подъем — внешний склон вала крупного кратера, — лучи передних фар высветили в глубине темной щели какое–то серое пирамидальное сооружение… Ни дать ни взять сильно потрепанный палаточный домик туристов. Андрей обеспокоенно вгляделся. Ощупал странное препятствие лучом лидара. Наконец понял: это вершина центральной горки в довольно глубокой, залитой тенью кальдере. Впечатление необычности и даже некой искусственности открывшегося взору пейзажа проистекало лишь от того, что, во–первых, верхушка горки очень точно совпадала с вертикально–осевой плоскостью ущелья, равноудаленной от обеих стен, а во–вторых, цепочка взбегающих на горку круглых следов сливалась в сплошную, хорошо видную издали черную полосу, и вершина казалась разрезанной по вертикали. Андрея неприятно удивила легкость, с какой возникла у него зрительно–ассоциативная параллель между ледоритовым пупырем и туристской палаткой. Ничего похожего. Скорее это похоже на пару одинаковых, симметрично сложенных серых клиньев, аккуратно вбитых в ущелье откуда–то снизу. Глаза пилота не имеют права ошибаться.

Он включил фотоблинкстер, высветил на обведенном синей окружностью участке карты южную точку (вход в ущелье), соединил ее голубой линией с центром Пятна. Голубая линия пересекла по диаметру только один кратер с центральной горкой — двухкилометровый кратер № 590. Прикинув на карте размеры спирально свернутой сердцевины гурм–феномена, Андрей перевел озабоченный взгляд на заметно подросший в сиянии фар конус препятствия, остановил машину. И отсюда видно: для ступоходов этот холм заледенелой грязи слишком крут.

Хочешь не хочешь, леший его побери, флаинг–моторы придется использовать…

Андрей медлил, разглядывая препятствие, оглаживая пальцами в перчатках гашетки обеих рукояток управления. Он ни в малой степени не сомневался, что перелет вдоль расселины даром ему не пройдет, что последствия даже короткого перелета долженствуют быть если не катастрофическими в полном значении этого слова, то непременно серьезными и суровыми — к иным себя не готовил. Ах чертов пупырь!..