Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты - Павлов Сергей Иванович. Страница 63
В какой–то неуловимый момент глянцевый блеск помутнел и рассыпался. Пошел сверкающий снег. Казалось, ветер принес откуда–то громадное облако рыжей чешуи, разметал его наверху, а потом этот мусор стал падать на землю, сверкая под солнцем. Желтое небо сменил глубокий коричнево–йодистый фон, ничего, кроме “фона” и “снега” не было видно, и Нортон почувствовал себя совершенно беспомощным, как слепец. Он опустил усталые веки — теперь это уже не имело значения: “снегопад” продолжался.
Уши заложило чем–то непробиваемо плотным, и он, цепенея от страшного подозрения, подумал, что внезапная глухота слишком похожа на… Нет! Только не это! Он готов терпеть все что угодно, только бы на Земле его не нашло то, от чего он сбежал…
Тишина звенела, странно покачиваясь, и постепенно он успокоился. Та тишина, которой он боялся, никогда не звенела. Та была абсолютно мертвой — мертвее представить себе невозможно. Да, все в порядке — сегодняшняя тишина звенит. Очень тонко, едва уловимо… И где–то в самой ее сердцевине словно бы часто–часто лопались липкие пузыри и торопливо шелестела пена. Разговорчивая такая пена, как шепоток безумца…
Сверкающие снежинки–чешуйки мягко и липко лопались над головой, засоряя пространство серыми клочьями торопливого шелеста. Разной плотности мутные тени и коричнево–йодистые пятна… И как будто бы из всего этого кристаллизуется чье–то коричнево–бронзовое лицо — в перевернутом виде, наполовину скрытое тенями, наполовину освещенное колеблющимся пламенем… Не лицо, а скорее намек на него — громоздкое, диковинно–живописное сочетание теней и отсветов бронзы. Нельзя сказать, что это смутно различимое лицо было придвинуто слишком близко, но почему–то хотелось хотя бы слегка от него отстраниться. Как и тогда, в прошлый раз… Он попытался связать в один узел все свои сиюминутные чувства — томило злое желание разобраться и в конце концов подавить в себе рецидив недоверия к вещественной зримости… нет, не то слово… — ощутимости? — да, ощутимости образа. Тем более что в необычном лице было нечто обычное и даже знакомое… Он сделал попытку сосредоточить внимание только на том, что ему показалось знакомым. Эдуард Йонге? Тэдди?.. Торопливый шелест–шепоток безумного эха достаточно внятно повторил его нетвердую мысль: “Эдуард Йонге? Тэдди?..” Бронзовое лицо, кажется, дрогнуло. Нет, он не был в этом уверен. Но шелест–ответ, мгновенно распространенный ошалело качнувшимся эхом, плеснул в мозг резонансной волной: “Жан? Лорэ? Нет, ты не Жан… Кто ты, не улавливаю, не могу понять!..” Эхо было насыщено беспокойством. Тени и отсветы чуть переместились (диковинно подсвеченные куски бронзы словно бы ожили), и лишь теперь он догадался, чье это лицо. Оно отличалось своеобразием черт —смесь европейского с азиатским. Своеобразие было весьма привлекательным. Да что там — даже красивым. Среди ребят “Лунной радуги” Тимур Кизимов выделялся броской красотой…
“Извини, Тимур, сперва я принял тебя за другого…” — нерешительно подумал он. Просто так подумал, на всякий случай. И вздрогнул, захлестнутый новой волной ответного резонанса.
“Нортон?.. Вот сюрприз! Не ожидал… Но, как говорят начинающие поэты, рад эфирному свиданию с тобой”.
“Я тоже. Вверх ногами, правда… Вздор какой–то…”
“Отчего же вздор? Ведь мы с тобой антиподы. Лорэ, к примеру, у меня всегда на боку…”
“Я не о том. Все это вздор вообще… Болезненные судороги мозговых извилин”.
“Молодец. Очень толково все объяснил… У тебя, вероятно, это впервые? Не готов поверить в эфирную встречу?”
“Не знаю, Тим. Но это не впервые. Два раза был Йонге. Желтизна… несколько раз. Тэдди — два раза”.
“Хорошо видел? Ясно?”
“Это можно назвать словом “вижу”?.. Тогда нет. Как тебя”.
“Вот чудак! Откуда мне знать, как ты видишь меня!.. Тебя, например, я вижу скверно. Узнал скорее интуитивно, чем визуально… Так что у тебя с Эдуардом?”
“Да ничего… Мне кажется, Тэдди был взбешен. Ругался. По крайней мере я это так ощутил”.
“Ругался? Йонге? Невероятно… А ты?”
“Я молчал. То есть… ну… сам понимаешь”.
“Диалог, значит, не состоялся… А знаешь, мой милый… ты и Йонге — два чудака! Ведь это же превосходная дальняя связь”.
“Мне и Йонге связь не нужна”.
“Да? Ну прости… Я и забыл, что вы друг с другом не очень–то ладили. Еще тогда я не мог понять почему. Правда, ходила какая–то сплетня, будто бы ты оставил Йонге в хвосте своей внезапной женитьбой…”
“Мы ладили, Тим. Только нам никакая связь между собой не нужна. В сфере моего воображения ему просто нечего делать. Так же, как мне… в его…”
“Ладно, Дэв, с тобой все ясно. И меня ты, конечно, считаешь продуктом собственного воображения…”
“Но хотелось бы, Тим, чтобы это была действительно честная “дальняя связь”…”
“Кстати, Лорэ тоже не верил и недавно приехал ко Мне на Памир выяснить отношения лично”.
“Поверил?”
“Думаю, да. Ты бы видел, как он на меня посмотрел когда я, словно бы мимоходом, обронил кое–какие фрагменты наших “эфирных бесед”!.. Впрочем, есть и другие способы проверки. Скажем, по почте. О, придумал! Я отправлю тебе карточку–квитанцию, которая удостоверит факт сверхдальней церебролюбительской связи. И знаешь, что на ней нарисую? С одной стороны рукопожатие континентов, с другой — систему Урана. Но в образе Оберончика там будет этакий плешивый череп с дыркой в лысине и с двумя косточками крест–накрест…”
“Заткнись!”
“Это ты мне или своему воображению?”
“Заткнись, говорю!..”
“Кстати, Дэв, как будет в нашем случае правильнее: говорю или чувствую?”
“Правильнее будет: думаю, мыслю”.
“Умница. Вот и давай, мыслитель, посоветуемся, как нам дальше жить…”
“Повеселее ничего придумать не мог?”
“Ах ты, телячий хвост! Повеселее!.. Не развеселит ли тебя новость, что Управление космической безопасности очень интересуется старыми оберонцами?”
“Да? Я так и думал… Все утро я только об этом и думаю”.
“Понятно…”
“Что понятно?”
“Ну, прежде всего то, что наши мозговые извилины неплохо настроены в унисон. Отсюда и связь… Ладно, дело в другом. Суть дела, видишь ли, в том, что нас на Земле всего четверо, но каждый из этой четверки предпочитает мыслить, упрятав голову в песок…”
“Погоди, погоди!.. Сдается мне, ты абсолютно убежден, что все четверо… одинаково…”
“Нет, ты не просто мыслитель, Дэв, ты выдающийся мастер этого дела!.. Впрочем, каждый из нас, по–видимому, воображал себе, что именно он самый феноменальный урод на планете. И каждый страдал в одиночку. Мыслители…”
“Предлагаешь страдать коллективно?”
“Я предлагаю что–то решить. Ведь так продолжаться дальше не может. Хотя бы по той весьма заурядной причине, что наше уродство уже не секрет для космической безопасности”.
“А что они, собственно, знают?”
“По крайней мере им известно даже то, чего не было известно до недавнего времени мне”.
“Ты мог бы выразиться яснее?”
“Видишь ли, каждый из нас знает все о себе и ничего об остальных. Функционеры из космической безопасности знают хотя и не все, но понемногу о каждом. О тебе, правда, речь пока не идет. Но стоит ли рассчитывать на то, что там работают дураки?”
“Нет, не стоит…”
“Я тоже так думаю. Не сегодня–завтра и тебя зацепят. Просто так тебе не отсидеться в своей коровьей крепости. Вместо того чтобы сообща обдумать свое положение, мы ломаем друг перед другом комедию. Вот ко мне приехал Лорэ… О чем, ты думаешь, мы говорили? О погоде. Об эволюции климата Средней Азии и Средиземноморья. И если не считать моего ответа на его вопрос, почему я до сих пор не женат, никакой новой информацией обо мне он не обзавелся. Я понимал, что его привело на Памир, но сам он не сказал мне об этом ни слова. Зато я очень подробно узнал, как менялся климат на Адриатике в период между палеогеном и антропогеном… А о том, что этот адриатический климатолог способен демонстрировать перед публикой великолепные образцы “черных следов”, я узнаю в Управлении космической безопасности. Кстати, Дэв, как с “черным следом” дела обстоят у тебя?”