На прозрачной планете (илл. В. Колтунова) - Гуревич Георгий Иосифович. Страница 12

Между тем из желтой мглы выдвигается серая тень. Гуще, отчетливей, придвинулась вплотную. И вот машина остановилась перед крутой матово-черной стеной. Это противоположная грань впадины — массив океанского ложа.

Если бы океан внезапно высох, удивительная картина предстала бы перед нашими глазами.

Мы увидели бы узкую долину, почти ущелье, шириной не более пяти километров, занесенное красноватым илом.

С обеих сторон ущелья возвышались бы горные массивы — не хребты, а скорее каменные стены.На востоке стена в три-четыре километра высотой, серо-черная, угрюмая, почти отвесная. На западе стена полосатая, разбитая трещинами на причудливые глыбы — узкие, плоские, остроконечные и округлые, похожие на рыцарей в шлемах и на солдат в касках. И высоко-высоко, на горизонте, вились бы на одиннадцатикилометровой высоте дымки Курильских вулканов.

Мы увидели бы… но океан не высох. Вода, которая считается прозрачной, совсем не так уже идеально прозрачна. На глубину десяти километров она не пропускает ни одного луча. Подводные ущелья заполнены черной, как смола, жидкостью, и никто не может полюбоваться их суровой красотой.

«Горячо поздравляем замечательным успехом. Желаем новых творческих достижений на пользу Родине.

Коллектив работников лаборатории № 4».

Машина дошла до рекордной глубины в пять часов вечера по курильскому времени, а по московскому- утром, и только «Вечерняя Москва» успела поместить коротенькое сообщение о новом успехе советской науки. Но когда утро пришло на Итуруп, потоком хлынули поздравительные телеграммы.

Поздравления присылали знакомые и незнакомые; сотрудники лаборатории, где проектировалась машина, рабочие опытного завода, где она была изготовлена, студенты- однокашники Ходорова, профессора, некогда принимавшие у него зачеты, коллективы и отдельные лица.

Самую длинную и восторженную телеграмму прислал Волков. Прочтя ее, Ходоров иронически улыбнулся:

— Конечно, теперь он поздравляет. А с чего начал: «Гонитесь за славой… Надо уважать коллектив, беречь репутацию бюро. И… мы не имеем права разбазаривать народные средства на всякие прожекты».

Беспрерывно прибывающие поздравления отрывали нас от экрана. Как ни приятно было получать приветствия, Ходоров распорядился, чтобы радист сам просматривал почту. Сутки никто не тревожил нас. Но потом радист все же вручил Ходорову еще одно послание от того же Волкова:

«Сообщите точные сроки выхода машины на берег. К вам вылетают для встречи представители научных учреждений, общественности, центральной печати».

— Куда же мы денем столько людей?- спросил Ходоров.- И если я буду встречать гостей, как наблюдать за машиной?

Он ушел с радистом, чтобы связаться с Москвой, объясниться с Волковым еще раз, и как раз в это время встретилось непредвиденное… а затем случилось несчастье… И связь с машиной была утеряна.

Виноват был, пожалуй, я. Или точнее сказать: машина вышла бы на берег благополучно, если бы не я с извечным геологическим: «Требуется найти его во что бы то ни стало».

Во впадине не оказалось ничего интересного. Я был прав, мог бы торжествовать, но не торжествовал. Опять, как на Камчатке, мне выпала сомнительная честь разрушать надежды. Впервые люди забрались в Курильскую впадину, в награду им полагалось бы найти необыкновенное, а я доказывал и доказал, что ничего необыкновенного во впадине нет. Право, я предпочел бы осуществить надежду, а не разрушить.

И поэтому я настойчиво раздумывал: «А нет ли чего интересного впереди?»

Впадина бесплодна. Примем печальный факт и смиримся. Но за впадиной океанское ложе. А что может быть там?

Прежде всего каково строение ложа? Мы знаем, что ложе давит на азиатский материк, выгибает край его горбом. Но действие равно противодействию. Материк тоже давит на ложе, выгибает его край. По картам известно, что такой горб существует. Он гораздо ниже Курильской дуги, весь прячется под водой. На вершине подводного горба можно ожидать зону растяжения, стало быть трещины и вулканы. Могут быть и ископаемые, характерные для вулканических районов,- например, сера. Но сера не очень ценный минерал, добывать ее из-под воды не стоит.

За материковым горбом лежит прогиб (за Курильскими островами — Охотское море). За подводным горбом тоже идет понижение. Горб там меньше и понижение меньше. Получается равнина с приподнятыми краями, как бы гигантское блюдо. Есть ли в других местах на Земле что-нибудь похожее?

Конечно, есть. Индия- плоскогорье с прибрежными горами, Южная Африка — плоскогорье с прибрежными горами, Бразилия- равнина с прибрежными горами.

Но в Индии есть алмазы, в Южной Африке- алмазы, в Бразилии- алмазы.

Не могут ли быть на океанском ложе алмазы, которые не удалось найти на Камчатке?

Я взял в библиотеке атлас. На карте Индии были обозначены траппы- громадные излияния базальтовой лавы. Вспомнил про Гавайские острова, излияния базальтовой лавы происходят там и сейчас. Считается, что дно Тихого океана- огромный базальтовый массив. Все сходится, сходится, сходится…

Бывают в жизни минуты, которые дороже месяцев и лет. Поэты называют их вдохновением. А в науке вдохновение приносит правильная мысль. Пока вы ищете не там, пока пробираетесь ощупью, годы уходят на маленький шажок. Но вот наконец вы нащупали верное решение. Примеряете. Совпало. Подходите с другой стороны, берете другие примеры. Получается! Чужие, далекие, казалось бы не имеющие связи вещи, начинают выстраиваться, объясняться. Сходится, сходится, совпадает! Вы разгадываете тайны, открываете двери, запертые веками. И не потому, что вы талантливее и умнее, а потому, что ключ у вас в руках.

Задача решается, что может быть приятнее? Сделана находка, не для себя же ее хранить. Обновку хочется показать людям, пусть полюбуются. И вновь найденные мысли я понес Сысоеву, человеку, который лучше всех обязан был меня понять.

Напрашиваться на разговор не пришлось. Вечером, после ужина, Сысоев сам подошел ко мне.

— Не буду уклоняться от тяжкого долга,- сказал он.- Признаю, что вы правы, Юрий Сергеевич. У вас удивительное геологическое чутье… или вам повезло на этот раз.

На лице у Сысоева сияла довольная улыбка. Он явно гордился своей принципиальностью.

Я воспользовался случаем и высказал свои мысли об алмазах.

Сысоев слушал внимательно, не перебивая. Но, заглядывая в его лицо, я не видел ни сочувствия, ни радости.

— До чего же вы любите гадать,- поморщился он.- Один раз посчастливилось. Нет, вы опять испытываете судьбу. Снова догадки, снова теории. Сравнение с Индией! О чем оно говорит? Индия на суше, ложе- на дне. Аналогия не доказательство! А где факты? Удивляюсь вам, в статьях вы так осторожны.

— Да, я пишу осторожно,- возразил я — потому что в статьях я сообщаю выводы. Здесь я думаю. А думать осторожно я не намерен и вам не советую.

— Во всяком деле нужен порядок. Сначала нужно собрать факты, потом обдумать,- сказал Сысоев упрямо.

Терпение мое лопнуло:

— И когда же вы начинаете думать?А до той поры что делаете? Регистрируете, ведете протокол? Отражаете, не думая, как машина Ходорова. Почему-то вам нравится быть придатком к машине. А что вы будете делать, когда Ходоров усовершенствует машину, снабдит ее автоматической записью наблюдений?

Так вздорными колкостями и кончился этот разговор.Я вышел, хлопнул дверью, шепотом обругал аккуратиста Сысоева, потом самого себя за несдержанность, собрал мысли, упорядочил их и отправился к Ходорову.

Каждому ученому нужно быть немножко психологом и немножко адвокатом. Не всегда есть возможность доказать, но ведь собеседники твои- люди. Их можно убедить, а кроме того- уговорить или увлечь. С Сысоевым я был откровенен, и напрасно. Ему надо было сказать, что машина собрала мало фактов, что на пологом ложе она будет двигаться медленнее и там легче будет вести наблюдения. Вот тогда он обязательно проголосовал бы за путешествие на ложе.