На прозрачной планете (илл. В. Колтунова) - Гуревич Георгий Иосифович. Страница 20

В деканате в эту пору было людно. Сдавшие экзамены с веселыми улыбками приходили за справками для отъезда, несдавшие с плаксивыми минами выпрашивали переэкзаменовки. Виктор, ожидая своей очереди, сидел у массивных дверей, а против него у тех же дверей оказалась незнакомая девушка в белой кофточке с вышивкой.

У нее были яркие губы, сочные и красные, и смуглая кожа с пушком, как у персика. Белая кофточка оттеняла ранний загар. Девушка молчала, но на выразительном лице ее можно было прочесть целую гамму чувств — любопытство, внимание, пренебрежение, насмешку, удивление. Это лицо нельзя было, окинув взглядом, забыть, хотелось всматриваться,наблюдать, следить взором, как за горным потоком, живым, изменчивым, ежесекундно новым.

«Какой интересный человек!- подумал Виктор.- Откуда она? Что-то не помню такой на факультете».

Ему захотелось заговорить с черноволосой девушкой, только не находилось предлога. В самом деле, что он мог сказать? «Какая жаркая погода, настоящее лето!» Или соврать: «Ваше лицо мне знакомо, не встречались ли мы в клубе?» Но ведь каждый пошляк, пристающий к незнакомой девушке; говорит ей: «Ваше лицо мне знакомо». Нет, будущий путешественник не станет подражать пошлякам.

И Виктор отвернулся со вздохом. Но девушка сидела прямо против него, взгляд невольно обращался к ней.

А как поступил бы образцовый человек, если бы встретил на улице замечательную девушку? Может быть, никак? Может быть› вообще не обратил бы. внимания на внешность. Или подошел бы не смущаясь, заявил откровенно…

И Виктор откашлялся было, чтобы сказать: «Какая жаркая погода сегодня, настоящее лето!» Но тут надменная секретарша вызвала девушку с подвижным лицом, и белая кофточка исчезла за массивными дверьми, навеки, быть может. Кто знает, предатавитзся ли еще в жизни случай завести разговор о жаркой погоде.

И вдруг декан объявляет: «Девушка поедет тоже. Возьмите над ней шефство, помогите, одним словом».

Все устроилось само собой, лучше нельзя. Сам декан велел ему сопровождать красивую смуглянку. И с беззастенчивостью очень застенчивого человека Виктор сказал покровительственно:

— Вы, девушка, не отходите от меня, не теряйтесь. Сейчас выпишем бумаги, потом поедем на вокзал, Как вас зовут, между прочим?

— Елена.

Сама судьба в лице декана вручила Елену Виктору. И позже мать девушки, подтвердила это на вокзале.

— Как хорошо, что с тобой мужчина, Леночка,- сказала она, всхлипывая.-Все-таки на душе спокойнее. Вы, молодой человек, смотрите за ней; она в первый раз уезжает так далеко. А ты, Леночка, береги себя, не снимай шляпу на солнце, ты же знаешь, что у тебя головные боли…

А петом вагон вздрогнул, сразу все заговорили, провожающие и отъезжающие. Послышались требования писать открытки, обещания присылать их ежедневно. «Не кушай немытых фруктов!» — крикнула Еленина мама. Но уже плыла платформа, машущие руки, платки и шляпы, потом зацокали колеса на стрелках, забухали пустые вагоны на соседних путях. Наслаждение началось!

Люди пожилые, скептически настроенные, возможно, пожмут плечами: «Ничего себе наслаждение! Шесть суток в вагоне, духота, жара, пыль на подушке, в соседнем купе грудной младенец, трехминутные обеды на вокзалах, изжога, соды не взял, купить негде!» Но Виктор был молод, не ведал изжоги и бессонницы. И он любил дорогу. Столько часов провел он над атласом! А в дороге атлас оживал, штрихи, петельки и кружочки воплощались в горы, реки, города. Имена, знакомые понаслышке, превращались в кирпичные корпуса и живописные холмы. Можно наслаждаться встречей и узнаванием.Вот это- Люберцы, сельскохозяйственные машины, Воскресёнск- серная кислота, Коломна- древний кремль и тепловозы, далее Рязанская область, родина Мичурина, Циолковского, Павлова, Есенина, дорога поворачивает на восток, огибает Оку, можно увидеть реку из окна,показать спутнице:

— Смотрите, Елена, вон там Ока блестит. А Волгу мы пересечем завтра у Сызрани.

— Ока? Такая узенькая?

Но не бывает вещей без тени. Капля горечи отравляла наслаждение.

Елена уклонялась от стояния у окна. Ее не волновали названия станций, границы областей и развилки дорог.В поезде Елена предпочитала поговорить. В первый же день она перезнакомилась со всем вагоном, с молодыми летчиками в соседнем купе,и со старушкой с кулечками, и с толстым бухгалтером,который на каждой станции выбегал приценяться, и с молоденькой мамой орущего младенца. Елена с охотой держала ребеночка,пеленала его,умилялась ножонкам с пальчиками- пуговками, еще не научившимися ходить по земле, расспрашивала старушку о сыновьях и невестках, хохотала, в купе у летчиков. И, проведя день в одиночестве, Виктор спросил себя: «Что делает в поезде образцовый человек? Спит? Отдыхает? Смотрит в окно? Нет, пожалуй, образцовый человек готовится к будущей работе». Вздохнув, юноша залез на верхнюю полку, достал толстый и неимоверно трудный учебник геофизической разведки, справился с расписанием и отметил в дневнике: «До Бузулука прочесть 20 страниц».

Так и получилось: едут вместе, а как будто незнакомые, разговаривают меньше, чем в Москве. Даже попутчики обратили внимание, и молодая мама орущего младенца однажды подозвала Елену к дальнему окну. У открытого окна удобно было вести откровенный разговор, никто не мог подслушать, встречный ветер срывал слова с губ.

— Да вы не поссорились ли? — спросила молодая мама.- Зачем мучить человека? Хороший парень, следит за тобой собачьими глазами, а ты как будто избегаешь его.

За окном тянулась сухая и ровная, словно выутюженная степь. Телеграфные столбы вприпрыжку бежали на север. По проводам катилось заходящее солнце, слепя глаза. Три лошади стояли у полосатого шлагбаума и мотали головой, отбиваясь от мух. Казалось, они кланяются поезду.

Елена расхохоталась и сама закивала головой лошадям.

— Ну и что же? — жизнерадостно объявила она.- Еще успеем наговориться, целое лето вместе. А с вами со всеми мы расстанемся, кто пересядет, кто сойдет. Я не могу упустить людей, люди такие интересные, все-все, у каждого свое.

Она высунула голову навстречу ветру и запела. Солнце, отцепившись от проводов, быстро уходило под горизонт. Телеграфные столбы все бежали на север, колеса беспринципно поддакивали, соглашаясь с каждым словом, бесконечная степь стелилась под колеса. Поезд шел навстречу великолепному завтра. Ни крошкой великолепия не хотела поступиться Елена.

4

Декан сказал: «Посылаю вас к Сошину. Он шкуру выдубит, но геологом сделает настоящим. Все лето будете охать, осенью скажете спасибо».

И вот поезд приходит в Кошабад. На часах девять утра, но солнце стоит высоко, припекает, короткая черно-зеленая тень путается под ногами, каблуки утопают в мягком асфальте. На лотках продается почему-то не мороженое, а шашлык, горячий, плавающий в жире.

Потом Виктор с Еленой идут по незнакомым улицам незнакомого города. Раскидистые платаны со светло-пятнистыми стволами сплетают ветви над мостовой. За оградами ровными рядами стоят обмазанные известкой яблони и абрикосы. Сверкают выбеленные дома, на них больно смотреть.

Это Кошабад, город Сошина.

На перекрестке ждут, пофыркивая от нетерпения, разгоряченные грузовики. Но светофор горит красным светом, пропускается верблюжий караван. Мягко ступая по асфальту, верблюды высоко несут надменные головы, не оборачиваются, не удивляются ничему. Видимо, умение не удивляться считается хорошим тоном у верблюдов.

— Похожи на секретаршу в вашем деканате,- усмехается Елена.

Город лежит на плоской равнине, но в нем присутствуют горы. Они открываются на заднем плане, видны из всех боковых улиц, розовые с сиреневатыми тенями, дымчатые, бесплотные, как будто повисшие в воздухе. Слева — горы, а справа- пустыня, желто-серая равнина с черными тенями. Куда поведет их Сошин: на песчаную сковородку или в мир прохладных ущелий?

Вот наконец дом 26, который они ищут. Заставленный двор, груды фанерных ящиков, грузовики под навесом, пятна бензина на земле. И высокий, худой, высушенный солнцем человек с белой дужкой от очков на переносице говорит им: