Вам сообщение - Дубини Мириам. Страница 1

Мириам Дубини

ВАМ СООБЩЕНИЕ

Ливень

Переведя дыхание, Грета присмотрелась к тучам и поняла, что они непременно прольются, раскрошив небо и пробившись сквозь ее мысли блеском молнии.

Дождь застал ее у самого подъема, мелкие капли закрапывали асфальт под колесами велосипеда и кололи щеки, исхлестанные ветром. Она приподнялась на педалях и полетела быстрее ветра: каждый выдох — кулак в стенку дождя. Раскаленные ноги и напряженная спина растапливали холод последних зимних дней. Она улыбалась, глядя на лужи, образовавшиеся по обочинам дороги, вдыхая запах мокрого асфальта, прислушиваясь к сердцу, бившемуся у шеи. В первый раз на этом подъеме ей пришлось остановиться на середине пути от боли в мышцах и прервавшегося дыхания. С того дня она проехала много километров, и дорога научила ее не уступать усталости. Сегодня она возьмет этот подъем, несмотря на грозу. Еще одно усилие — и она на вершине, еще два поворота — и все будет позади. Она повернула за первый, когда вдруг другой велосипед пролетел стрелой ей навстречу, подняв каскад брызг. В седле — высокий худой парень в мужской шляпе и без капли страха перед спуском.

Ее окатило водой. Ноги соскользнули с педалей, и Грета, ругаясь, упала на землю.

Он остановился и повернул назад.

— Прости, я тебя не заметил. Здесь обычно никого не бывает. Ты ударилась?

Грета не ответила, встала на ноги и прожгла его гневным взглядом, глаза — темнее грозового неба.

Вздрогнув, он отступил назад:

— Эй, все в порядке?

Он оглядел ее: вроде не ушиблась. Просто очень рассержена.

— У меня все в порядке. А ты чешешь по встречной.

— Да, правда, чешу по встречной, — согласился он, улыбнувшись.

Из-под шляпы показались синие глаза, прозрачные и далекие, как капли чернил, сбежавшие от слов.

Вот идиот. Чему тут улыбаться? Ничего веселого.

— Этот спуск под дождем, как… я не знаю. Ты должна попробовать.

Идиот и псих.

— Спасибо, как-нибудь в другой раз.

— Почему не сейчас?

— Потому что дождь идет. Не знаю, заметил ли ты, — бросила она, уже совершенно промокшая.

Он улыбнулся еще шире, вдыхая полными легкими заряженный электричеством грозовой воздух:

— Под дождем намного лучше.

Грета смотрела на него и молчала. Двинуть по этой счастливой физиономии или уйти? Наверное, лучше уйти. Оттолкнувшись одной ногой, она надавила другой на педаль.

— Жаль. Мне кажется, тебе бы… — начал он ей в спину, но раскаты последнего мартовского грома заглушили его слова.

Рим

В день, когда она пришла, все оказались не готовы. Закутавшись в пальто, спрятавшись под зонтами, прохожие давно перестали смотреть в римское небо. Зима была дождливая и скучная, и со временем все привыкли к монотонному течению меланхоличных и однообразных дней.

А потом началось. Она сорвалась сверху, с шумом разорвала тучу, распугав птиц, встряхнув развешанное белье и уснувшие ветки деревьев. Зонт улетел, пальто распахнулось, и пришла весна. Город покачнулся от запаха лепестков и морской соли и вспомнил о небе. Поднял глаза вверх и вспомнил о ветре. Это был тот ветер, сильный и горячий, который надувает почки, прокладывает дорогу бабочкам, рассыпает пыльцу по лугам. Это был тот самый ветер, но никто не мог вспомнить его имя.

Здоровый винт, установленный на входе в мастерскую, начал медленно вращаться от порывов ветра. Ветер скользнул в широкий коридор меж полос света, тянущихся по полу от огромных окон, забрызганных дождем. На запыленном полу выстроились в ряд десятка три велосипедов разных размеров. Ближе к входу — гоночные, чуть дальше — прогулочные и в самом углу — детские. Рамы без колес и металлические обода со спицами рисовали на противоположной стене круги и ромбы. На железных полках аккуратно разложены запчасти. Слева на кирпичной стене висели рабочие инструменты. Справа обветшавшие обои намекали на что-то вроде гостиной для уставших велосипедистов. Обстановку гостиной составляли диван с протертой кожей, абажур нерешительного желтого цвета и радио. Гвидо включал его каждое утро в восемь и выключал каждый вечер в двадцать один час. Он никогда не менял частоту и всегда мыл руки, прежде чем прикоснуться к приемнику. Он никому не разрешал притрагиваться к радио, даже своему сыну. Это была единственная вещь в мастерской, которую он считал только своей. Всем остальным он делился с другими велосипедистами.

Когда пришел весенний ветер, Гвидо реставрировал светло-зеленый «Бианки» шестидесятых годов. Пока черные от масла опытные руки возились с тормозными колодками, мысли вертелись вокруг одной гонки многолетней давности: героической. Маршрут, проложенный среди сиенских холмов по белым и пыльным тропинкам, похожим на дорожки облаков в небе. Он пришел к финишу первым, весь в пыли и поту. При воспоминании о победе все еще пощипывало кожу, как в тот далекий день. Гвидо вдохнул аромат ветра и закрыл глаза. Между серыми усами и почти белой бородой появилась улыбка. Он встал и направился к выходу, с каждым шагом все шире раскрывая объятия, будто навстречу старому другу.

— Фавоний, — позвал он его по имени.

Ветер залетел в рукава его старой рубашки, словно обнимая в ответ, и звуки скрипок из радио растаяли в пустоте. Глухой голос произнес медленно и отчетливо:

— Аллегро из Концерта номер один си бемоль мажор Томазо Альбинони.

Ветер остановился. Вслед за ним прикатил велосипед алюминиевого цвета. Молодой человек в шляпе въехал в коридор и, плавно затормозив, замер в шатком равновесии, балансируя на педалях.

— Почему у них всегда такой грустный голос? Ведь эта музыка — радость чистейшей воды, — спросил Ансельмо у отца.

— У кого «у них»? Какой голос? — не понял Гвидо.

— Этот, который говорит в твоем радио.

Гвидо пожал плечами:

— Он не грустный.

Нисколько не удовлетворившись ответом, парень еще несколько мгновений повисел на педальном рычаге, блуждая взглядом по потолку и пытаясь представить женщину, говорившую по радио. Представились только маленькие глазки и узловатые руки.

— Эй, — позвал его отец.

— М-м-м — рассеянно протянул Ансельмо.

— Ты что-нибудь видел?

Парень тряхнул головой и наконец уперся ногами в пол:

— Нет, ветер еще слишком слаб.

Гвидо посмотрел на винт, вращавшийся то быстрее, то медленнее под первыми беспорядочными порывами ветра:

— Но сегодня ночью он усилится.

Было еще светло, когда Грета вышла из супермаркета с двумя полупустыми пакетами. На улице ее ждал Мерлин, мужской велосипед «Ольмо» изъеденного ржавчиной лазурного цвета с массивными колесами и фиолетовым горном вместо звонка. Она повесила пакеты на руль, по одному с каждой стороны, и фыркнула. Она терпеть не могла этот балласт, мешавший быстро двигать ногами, но Грета не передвигалась без велосипеда, а ее мать никогда не ходила за покупками. Так что выбора у нее не было.

Грета медленно двинулась вдоль пустынного бульвара на окраине города, глядя на оранжевый свет фонарей. Ряд огней резко обрывался перед стеной из железобетона высотой в девять этажей и длиной с километр. Корвиале. В Риме его называют Змеюкой и говорят, что спроектировавший его архитектор, увидев плоды своих трудов, покончил с собой. Грета никогда этому не верила. Обычные истории, которые рассказывают парни на площади, сидя верхом на мопедах. Пьют, курят и рассказывают подобную ерунду. Во всем виноваты мопеды. Ездили бы на велосипедах, не тратили бы попусту дыхание.