Власов против Сталина. Трагедия Русской освободительной армии, 1944–1945 - Гофман Иоахим. Страница 46

После этого решения Гитлера настала очередь командования 9-й армии нанести под девизом «Оборона Берлина» (план «FF», «Бумеранг») сильный превентивный удар по продвигающимся по восточному берегу Одера от Франкфурта к Кюстрину [ныне Костшин, Польша] вражеским силам 1-го Белорусского фронта Маршала Советского Союза Г. К. Жукова. Генерал пехоты Буссе запланировал неожиданно ударить по флангам советской 69-й армии, расширить Франкфуртский плацдарм к югу и востоку и, перемещаясь к северу, фланговым ударом смять вражеские резервы, особенно скопления артиллерии, до линии Зепциг – Гёриц [ныне Гужица, Польша], тем самым перевернуть вверх дном опасные плацдармы при Лебусе, Райтвайне и к югу от Кюстрина и лишить противника существенной предпосылки для наступления в направлении Берлина. В эти планы была включена и 1-я дивизия РОА, хотя Буссе вполне признавал ограниченные возможности использования последней «ввиду ее специфики» и потому поставил перед ней лишь второстепенную задачу [389]. По приказу о наступлении от 18 марта 1945 г. она должна была занять Треттинские высоты перед северным флангом немецкого плацдарма у Франкфурта и, опираясь на дивизию «Фюрербеглейт» и развернувшиеся на запад 25-ю танковую гренадерскую дивизию и гренадерскую дивизию «Фюрер», далеко продвинуться в долину Одера через Нойлебус. Армейское командование ожидало, что появление «земляков» из РОА, как при Нойлевине, окажет особое психологическое воздействие на противостоящий советский 61-й стрелковый корпус (134-я и 247-я стрелковые дивизии), и рассчитывало на сильное смятение среди советских солдат. Тщательно подготовленная операция «Оборона Берлина», которую командование 6-го воздушного флота должно было поддержать «всеми имеющимися в наличии» истребительными, бомбардировочными и штурмовыми подразделениями, стала осуществляться 27 марта 1945 г. лишь в ограниченной форме, без участия русской дивизии, и завершилась неудачей после продвижения на несколько километров.

После этих колебаний 1-я дивизия РОА по приказу командования группы армий была, в конечном итоге, стянута в учебный военный лагерь «Курмарк» со штаб-квартирой в Грос-Мукрове, чтобы сначала дать ей возможность завершить обучение своих частей [390]. Она тотчас взялась за сооружение тыловой оборонительной позиции на опушке леса Нойцелле, между Кизельвицем, Райхерскройцем и Лесковом, в 10 км западнее Одерского фронта, обращая при этом особое внимание на артиллерийскую подготовку, установление секторов обстрела для орудий и минометов, а также на противотанковую оборону [391]. Очень хорошие отношения сложились с немецкой 391-й охранной дивизией, которая в нескольких километрах к востоку обороняла Одерский рубеж. Русские командиры знакомились с особенностями своего фронтового участка, совместные русско-немецкие дозоры укрепляли чувство братства по оружию.

В то время как русские части готовились к обороне в лесах Нойцелле и Даммендорф, начальник германской команды связи майор Швеннингер установил связь с 9-й армией, которой они подчинялись в оперативном отношении, а также с группой армий, под руководством которой должно было осуществляться предстоящее участие в боевых действиях [392]. Уже при этом возникли некоторые принципиальные затруднения. Генерал-полковник Хейнрици, который 20 марта 1945 г. принял командование группой армий и для которого военные аспекты, разумеется, находились на первом плане, испытывал немалые сомнения, услышав, «что дивизия в одиночку (т. е. не в составе более крупного власовского соединения) при бесперспективной общей ситуации… не будет готова к безнадежной борьбе до печального конца». Он поручил майору Швеннингеру довести это в данной форме и до Гиммлера, инициатора идеи. Швеннингер обратился к обергруппенфюреру СС Бергеру, начальнику кадрового управления СС. И лишь когда тот еще раз обратил внимание командующего 9-й армией на политическую значимость успешных действий дивизии и лично дал соответствующие гарантии [393], командование армии смогло приступить к подготовке ее боевого использования.

Во фронтовой полосе 5-го горно-стрелкового корпуса СС, где находилась дивизия Буняченко, в начале апреля 1945 г. было два угрожающих, с точки зрения предстоящего советского наступления, плацдарма: созданный в феврале 1945 г. западнее Аурита, который простирался между Франкфуртом и Фюрстенбергом более чем на 12 километров в ширину и на 6 километров в глубину, а также существенно меньший к югу отсюда, между Фюрстенбергом и Нойцелле, так называемый 119-й укрепрайон советской 33-й армии [394]. «По зрелому размышлению», как сообщает Швеннингер, генерал Буссе и начальник штаба армии полковник штаба Гёльц предложили провести ограниченную операцию по ликвидации меньшего из этих плацдармов – «Эрленгоф» – к югу от Фюрстенберга. Лишь в этом месте, быть может, существовала возможность добиться видимого военного успеха, который бы имел обратное политическое воздействие и «мог быть использован и в пропагандистских целях». Наступление на хорошо укрепленный плацдарм к западу от Аурита, который удерживали 4 советские стрелковые дивизии (49-я, 222-я, 383-я, 323-я) и за который в течение недель велись тяжелые бои, представлялось заведомо бесперспективным.

В воспоминаниях непосредственно причастных полковых командиров, подполковника Архипова (1-й полк) и подполковника Артемьева (2-й полк), а также более отдаленных наблюдателей – бывшего начальника личной канцелярии Власова, полковника Кромиади, и бывшего адъютанта генерала Мальцева – старшего лейтенанта Плющова-Власенко, – резко критикуется боевое задание, выданное в конечном итоге на основе этого предложения. Во-первых, по их мнению, слишком раннее боевое использование 1-й дивизии РОА противоречило мнимым или подлинным немецким обещаниям – аргумент, представляющийся, правда, мало состоятельным, т. к. Власов 5 марта 1945 г. официально утвердил приказ о передислокации дивизии на Восточный фронт и тем самым одобрил ее фронтовое использование. А во-вторых, недоверие русских вовсю разгорелось из-за того, что, как они считали, дивизии была намеренно поручена невыполнимая задача с целью ее погубить [395]. Подполковник Архипов назвал «безумием» задание «отбросить красных между Франкфуртом и Фюрстенбергом на восточный берег Одера». И подполковник Артемьев считал наступление в этом месте «нелепостью» ввиду крайне неблагоприятных боевых условий и флангового огня с восточного берега Одера. Полковник Кромиади и старший лейтенант Плющов-Власенко указывают на то, что дивизии между Франкфуртом и Фюрстенбергом был намеренно выделен один из «тяжелейших участков фронта». Все свидетельства и основанные на них повествования Торвальда и Стеенберга, а также следующие им версии советских авторов Тишкова и Титова, совершенно упускают из вида, что наступательная операция 1-й дивизии РОА относилась вовсе не к большому плацдарму на подступах к Ауриту, к югу от Франкфурта, а к существенно меньшему плацдарму – «Эрленгофу», расположенному южнее Фюрстенберга, где Одер легко изгибается к западу и где, правда, тоже были трудные, но все же несколько более благоприятные условия, чем у Аурита [396].

Да и реакция русского дивизионного командования была не столь резкой, как это пытаются утверждать послевоенные сообщения. Генерал-майор Буняченко, который по понятным причинам был уже мало склонен к участию в боях на Восточном фронте, но все же выразил готовность выполнить боевое задание, поскольку его утвердил главнокомандующий. Власов, как и четыре недели назад, 8 апреля 1945 г. еще раз посетивший дивизию, несомненно, испытывал определенную раздвоенность. Ведь, с одной стороны, он мог ожидать, что если пойти навстречу немецким пожеланиям в вопросе фронтового использования, то это поможет и ускорит создание других дивизий и прочих войсковых частей РОА. С другой стороны, нужно было по возможности избежать угрозы этой единственной крупной боеспособной части. При этих обстоятельствах Власов мог согласиться на использование 1-й дивизии на фронте лишь при наличии гарантии, что это в как можно более щадящих условиях и с небольшими потерями приведет к быстрому успеху [397]. Это было тем более актуально, что на последнем заседании КОНР 28 марта 1945 г. в Карлсбаде было решено стянуть все части Русской освободительной армии в одном месте на австрийско-богемской территории. И 15-й казачий кавалерийский корпус высказался недавно за присоединение к Освободительному движению и направил к Власову в качестве своего представителя генерал-майора Кононова. После обстоятельных совещаний с командующим группой армий генерал-полковником Хейнрици [398] в его ставке Биркенхайн под Пренцлау и с командующим 9-й армией генералом пехоты Буссе в армейской ставке Заров у озера Шармютцельзе, Власов, в конечном итоге, отбросил все сомнения и санкционировал наступательную операцию, хотя и не с легким сердцем. Он лично приказал генералу Буняченко последовать теперь указаниям командующего 9-й армией [399]. Перед полковыми командирами 1-й дивизии он обосновал свое решение политическими соображениями. В этой связи еще раз проявилась и вера в силу воздействия Освободительной армии, т. к. он, как сообщается, сказал: «Война на Востоке будет выиграна, если 1-й русской дивизии удастся отбросить Советы хотя бы на 5 километров» [400]. Во всяком случае, Власов в своей речи призвал солдат 1-й дивизии быть стойкими и храбро сражаться за Родину.