Люди в погонах - Рыбин Анатолий Гаврилович. Страница 24

Нечаев оживился. Светло-зеленые глаза его снова забегали под темными ресницами. Он радостно кивнул:

— Хорошо, товарищ подполковник!

— А теперь, — сказал Мельников после небольшой паузы, — давайте сосредоточим огонь на главном противнике: упрощении. Вы меня поняли, надеюсь?

— Как не понять после такого горького опыта?

— К сожалению, не всех научил этот опыт, — заметил комбат, нахмурившись. — И еще вот что: солдаты сильно переживают потерю первенства. Головы повесили.

— Знаю, — ответил Нечаев.

— А что предлагаете?

Секретарь достал из стола записную книжку, полистал ее, неторопливо сказал, что первым делом следовало бы провести собрания в ротах, потом групповые беседы с полным разбором стрелковых ошибок.

— Правильно — одобрил Мельников. — Но этого мало. Нужно ежедневно, непрерывно воспитывать людей, беседовать с каждым в отдельности. И не только по вечерам в казарме, а везде. Иногда вовремя сказанные два-три слова ценнее часовой лекции...

Нечаев слушал комбата внимательно, делал новые пометки в записной книжке и в свою очередь объяснял:

— Некоторые командиры взводов у нас забывают об агитаторах.

— Это напрасно, — сказал Мельников и тоже достал блокнот, что-то записал в него. — Без актива работать нельзя, — продолжал он. — Агитаторы — большая опора командира. Может, на бюро этот вопрос поставить следует или на партийном собрании...

Неожиданно широко распахнулась дверь и в комнату вошел подполковник Григоренко.

— Ага! — воскликнул он громко. — Что я вижу? Командир батальона у секретаря парторганизации. Редкий случай в полку.

— Шутить изволите, — сказал Мельников, предлагая замполиту табуретку.

— Какая шутка! — продолжал тот, не снижая тона. — Вон спросите у Нечаева, когда он встречался с командиром как секретарь? В месяц раз. при получении партвзносов, да и то в комнате командира.

Григоренко сел, снял фуражку, пригладил мягкие, зачесанные назад волосы и потрогал пальцем закрученные кончики черных усов.

— Ну как самочувствие после бури? — спросил он, внимательно посмотрев на Мельникова.

— Бодрое. Жду новых проработок.

— Странное у вас желание.

— А куда же денешься? Вот смотрю на вас и думаю: сейчас начнете какие-нибудь выводы делать.

Григоренко сказал улыбаясь:

— Это меня в детстве дед воспитывал так. Сперва хворостиной отдует за провинность, а потом усадит рядом и целый час отчитывает, вроде выводы делает. Слушаю, слушаю, бывало, да и подумаю: «Лучше бы ты, дед, еще мне хворостиной всыпал, чем своим нудным разговором потчевать».

— А все же терпели? — опросил Мельников.

— Когда как.

Собеседники рассмеялись.

Григоренко расстегнул шинель, отбросил полы с колеи и, глубоко вздохнув, опять повернулся к комбату:

— Неласковая земля у нас, правда? Негостеприимная. Не успел человек приехать — и вдруг неприятность.

— Не в земле тут, пожалуй, дело, — загадочно ответил Мельников, — а, скорее, в климате.

Григоренко поднял голову, острые кончики усов его забавно зашевелились.

— В климате, говорите? — переспросил он, стараясь вникнуть в суть услышанного.. — Что же, может быть.

Молчавший до сих пор Нечаев, улыбаясь, вставил:

— А климат преобразовать можно, товарищ подполковник.

— Нужно, — поправил его Григоренко. Помолчав, добавил с хитрецой: — Я очень рад, что вы интересуетесь климатологией. Наука серьезная. Что ж, думайте, обсуждайте, мешать не буду. — Он застегнул шинель и потянулся за фуражкой.

— У меня вопрос к вам, — оказал Мельников, поднявшись со стула. Замполит повернулся. — Тут изобретатель есть. Серьезный паренек.

— Кто?

Мельников стал рассказывать. Григоренко выслушал его внимательно, сказал:

— Это хорошо. Может, действительно работа стоящая. Помочь человеку надо.

— Но как? — спросил Мельников. — Комиссия по изобретательству есть в полку или нет?

Григоренко задумался.

— Должна быть. Если не ошибаюсь, председателем ее по приказу министра назначается заместитель командира части. Значит, подполковника Сердюка тормошить надо. Пишите рапорт, прикладывайте соответствующие документы и давайте им ход. Поддержу.

Он хотел направиться к двери, но остановился и с каким-то особенным вниманием посмотрел в лицо Мельникову.

— Теперь я вам задам вопрос.

— Пожалуйста.

— Мне кажется, — задумчиво произнес Григоренко, — что мы с вами где-то встречались. Но где? Вы были в третьей ударной?

— Нет.

— Значит, в другом месте. Но где-то я вас видел. Надо вспомнить.

После ухода Григоренко Мельников еще долго сидел с Нечаевым. Время от времени подумывал: «Интересный человек, замполит. Ничего вроде не сказал серьезного, а настроение поднял. И, главное, насчет климата не возражает».

Идя в столовую, Мельников всю дорогу расспрашивал Нечаева о Григоренко.

3

Из столовой Нечаев снова отправился в казарму. После ужина в ротах начиналась массовая работа — самое удобное время для бесед с солдатами. Когда был здоров замполит Снегирев, он почти всегда в эти часы находился среди людей. Как ни устанет, бывало, на полевых занятиях, а все равно придет. «Мы политработники, — говорил он Нечаеву. « У нас особый контакт с людьми должен быть, и терять его нельзя ни на одну минуту».

«Особый контакт», — повторил мысленно капитан, держа путь туда, где в густой темноте словно висели один над другим два ряда ярко освещенных окон.

Нравились Нечаеву неутомимость замполита и его любовь к людям. В понимании майора Снегирева не было солдат плохих или хороших, легких или трудных. В каждом из них он видел человека с особым складом души, характером, своими склонностями, запросами, недостатками. И никто в батальоне не умел так тонко и неотразимо воздействовать на солдат, как замполит.

Никогда не забыть Нечаеву тяжелого пешего марша во время весенней распутицы. Это был последний выход Снегирева в поле. Более двух суток батальон находился в пути. Ночь. Резкий ветер. Холодный дождь сек лица. Измокшие, усталые солдаты еле брели по невидимой в темноте дороге.

Майор Снегирев чувствовал сильное недомогание и шел, опираясь на плечо Нечаева. Вдруг появился разгоряченный Буянов. «Где комбат? — спросил он взволнованно. — Люди не могут идти, падают». Замполит остановил его: «Не спешите, старший лейтенант, сейчас все выясним». Он снял руку с плеча капитана и, покачиваясь, направился к роте. Нечаев не слышал, что говорил замполит солдатам, но вскоре увидел: колонна оживилась, люди подняли головы, зашагали быстрее и тверже.

Теперь, вспоминая это, Нечаев пожалел, что слишком мало пришлось ему послужить с майором. Не успел он как следует приглядеться к человеку, перенять у него все хорошее, что приобрел тот за многие годы постоянного и тесного общения с солдатами.

Зайдя в казарму, Нечаев завернул в свою артбатарею. Дежурный доложил, что командир первого взвода лейтенант Редькин беседует с людьми. Дверь в комнату оказалась приоткрытой, слышался звонкий, по-мальчишески чистый голос.

Нечаев не стал заходить в комнату и прерывать лейтенанта. Он верил в его добросовестность, хорошо знал способности молодого, недавно окончившего артиллерийское училище офицера.

Старания Редькина ощущались во всем. Помещение было чистым. Койки стояли как по линейке. В глаза капитану бросился новый плакат: «На учении действовать, как в бою». Неподалеку от него висела свежая стенгазета «Артиллерист». Среди заметок выделялся рисунок: орудийный расчет на огневом рубеже. Под рисунком слова: «Ни одного выстрела мимо цели». Нечаев одобрительно кивнул головой: «Правильно, хорошо».

Постояв несколько минут возле стенгазеты, капитан пошел в роту Крайнова. Офицеров он уже не застал здесь. Старшина доложил ему, что командир роты приказал ничем не занимать солдат после чистки оружия, предоставить им полный отдых.

— Ясно, — сказал Нечаев и подумал: «Такое приказание отдать нетрудно».