Константиновский равелин - Шевченко Виталий Андреевич. Страница 33

— Держится старик! — восхищенно произнес Остроглазов, слушая, как бессильно вязнут в стенах немецкие снаряды. По вот одни из них пролетел сквозь амбразуру, ударился в противоположную стену и оглушительно грохнул, покрывая все пламенем н дымом.

Раздались стоны, кто-то забился в углу в предсмертной агонии; люди стряхивали с себя известковую пыль, сплевывали землю и песок. Сквозь непроницаемую пелену добравшись до телефона, Остроглазов говорил, захлебываясь, часто дуя в трубку:

— Лазарет!.. Лазарет!.. Лазарет? Срочно дайте помощь! Да, да, в северо-восточную секцию! Есть раненые и убитые.

Внезапно град снарядов прекратился. И еще не успела наступить тишина, как Евсеев вновь передал по телефону:

— Всем немедленно вниз! Открыть ворота и занять окопы вместе с бойцами майора Данько!

Все бросились вниз, обгоняя друг друга. Во дворе равелина бежали к воротам защитники остальных секции. Калинин схватил автомат убитого матроса и смешался с потоком.

Ворота открыли мгновенно, и матросы двумя струйками стали растекаться направо и налево, в окопы, где охотно теснились повеселевшие бойцы Данько:

— Давай, морячки! Вместе сподручней будет!

— Эх, браточки! Люблю же вашу форму! Ее одного вида немец боится! Вот теперь вдарим но нему!

— Валяй сюда, море! Зараз кулаки оттачивать будем!

Краснофлотцы, польщенные обожанием и покоренные

верой в их боевую удаль, небрежно спрыгивали в окопы, острили в ответ:

— Не робей, пехота! Сейчас мы нм устроим девятый вал!

— На, одень мою бескозырку! За полматроса сойдешь!

Через минуту все уже были в окопах. Краснофлотцы завязывали под подбородками ленточки бескозырок, вставляли в гранаты запалы; пехотинцы снимали с себя все лишнее, оставаясь только в выгоревших гимнастерках. Отсюда, из окопов, немецкие тапки казались совсем близкими. Зеленая краска облупилась на их боках, и только черные на белом кресты выглядели свежо и вызывающе. Евсеев пришел к Данько на КП, сказал твердо и быстро:

— Отобьем атаку — всем в равелин! Больше вам здесь оставаться нельзя — сметут!

Данько согласно кивнул головой. Затем указал на Калинина, сжимающего автомат, тихо спросил:

— Это кто?

— Мой комиссар! — мягко улыбнулся Евсеев. — Идет в бой прямо с академической скамьи. Сам напросился

сюда!

— Молодец! — похвалил Данько.—Уж не думаешь ли и ты с нами?

— Видишь ли... — замялся Евсеев.

— Нет! Так не пойдет! — твердо отрезал Данько.— Если мы погибнем оба, будет совсем плохо! Так что прошу тебя посидеть в резерве!

— Умом понимаю — сердцем не могу! — не глядя в глаза майору, хмуро произнес Евсеев.

— К черту эту анатомию! — неожиданно вспылил Данько. — Мы должны выиграть бои! Для этого тебе надо остаться в равелине!

— Да... Ты. пожалуй, прав, — наконец согласился Евсеев. — На всякий случай! — добавил он, протягивая руку.

Данько схватил ее в широкую крепкую ладонь, стиснул до боли. Не поворачиваясь, Евсеев быстро зашагал обратно в равелин. Данько медленно снял фуражку, так же медленно надел каску, туго затянув под подбородком ремешок, затем вынул пистолет и. обхватив его за ствол, несколько раз энергично рубанул воздух. Сухой, собранный. с внимательным настороженным взглядом, он был похож на бегуна, застывшего на старте, готового рвануться в любой момент...

Вместе с остальными Знмскнй спустился в окоп, находясь в каком-то дотоле не испытываемом нервном возбуждении. У него горячо горели теки и щемило под ложечкой, как при катании на качелях. Наблюдая за соседями, он видел, что и другие были в подобном состоянии, и. очевидно, поэтому так лихо, весело и бесшабашно звучали голоса:

— Зараз спробуем крепость арийских косточек!

— Оно бы все ничего, да башку жалко! Л ну как носи прикладом стукнут!

— Об твою и стволом стучать можно — не выдержит!

— Что на выдержит?

— Ствол!

— Га-га-га!

— Хо-хо-хо!

Алексей, не вслушиваясь в эти фразы, следил за застывшими танками врага. Там, за плотной стеной брони, угадывалась суета. До Алексея доносились короткие слова команд, и легкой кисеей висела поднятая многими ногами белая пыль. Было очевидно, что сейчас немецкая пехота пойдет на равелин. К счастью, ее не могли поддержать танки — не позволяла пересеченная, непригодная для маневра местность.

Затем Знмскнй огляделся по сторонам. Разговоры в окопах прекратились. Теперь все так же. как и он, расширенными зрачками смотрели на вражеские танки. Алексей осторожно положил автомат на бруствер и потихоньку вздохнул. Где-то, совсем рядом, слишком громко стучало его собственное сердце, так громко, что он с испугом посмотрел на товарищей. Но этого никто не замечал. Смешно оттопырил губу в ожидании первых выстрелов Колким; рассыпавшись, упал на брови всегда прилизанный чуб Юрезанского; рядом какой-то незнакомый, совсем молоденький пехотинец с безразличным видом выковыривал соломинкой из автомата старую смазку... Вдруг предостерегающий окрик «Внимание!» пронесся по окопам из конца в конец.

Слегка вздрогнув от неожиданности, Знмскнй вновь стал смотреть вперед. И только теперь он заметил, что немецкая пехота уже начала атаку и мастерскими перебежками быстро приближается к равелину. То там. то сям появлялись и вновь пропадали, блеснув на солнце, каски врага. Наступление велось по всем правилам военного искусства. От недавней беспечности не осталось и следа, во всем чувствовалась какая-то система, неуловимый железный порядок, властью которого вскакивали, падали и вновь поднимались сотни похожих на игрушки фигурок. Все делалось молча, только отчетливо доносились свистки, заменяющие команду.

Это была та сила, которая сумела преодолеть и многоводные реки Украины, и гнилые воды Сиваша, и вот теперь она докатилась сюда, к берегам Черного моря, и на ее пути стоял сейчас малочисленный гарнизон равелина.

И в сердце Алексея вдруг закралось сомнение — можно ли вообще ее остановить? Украдкой он посмотрел на молоденького пехотинца справа, но паренек, уже побывавший не в одном сражении, казалось, даже не изменился в лине. Удивительно, как влияет на войне настроение соседа: еще секунду назад находившийся в смятении, Алексей почувствовал, как по телу разливается волна успокоения — раз не боится этот безусый мальчишка, то нечего бояться и ему! И все же хотелось, чтобы свои поскорее открыли огонь.

Между тем немцы, вдруг перестроившись в цепи, уже почти не залегая, пошли на равелин. Чувствуя, что сейчас откроют огонь, Знмскнй покрепче прижался к ав-

томату. Его внимание отвлек какой-то нарастающий свист. Он еще не понял, откуда он исходит, как несколько резких, оглушительных взрывов раздалось у самого окопа. «Мины!» — догадался Алексей, радуясь, что так спокойно подумал об этом. Он повернулся к пареиьку-соседу, чтобы п тог смог оценить его выдержку, и тихо охнул: в луже крови с рассеченным черепом лежал юный пехотинец, уткнувшись носом в бруствер. И в ту же секунду, степенно* отчеканивая каждый выстрел, заработали пулеметы равелина. Поднятые пулями фонтанчики пыли побежали в сторону врага — пулеметчики нащупывали верный прицел. Немецкие цепи залегли и открыли ответный огонь.

Над головами запели шальные пули, трещали и свои и чужие автоматы, отрывисто, как елочная хлопушка, рвались мины...

Залегшие немецкие цепи еще не решались подняться. Между ними и защитниками равелина оставалось метров двести - триста. Это расстояние было уже опасным: два — три броска — и немецкие солдаты могли оказаться в окопах. Кроме того, невозможно было приподнять голову над бруствером — сплошной огневой шквал сметал все иа своем пути. Наблюдать за полем боя стало очень трудно.

Манор Данько передал по цепи:

— Приготовиться к рукопашной! Немцев в окопы не пускать!

Рукопашная! Это слово раскаленным железом впилось в мозг, заставило увидеть себя один иа одни с врагом, в смертельной схватке, исход которой может решить только сила, ловкость и умение мыслить в доли секунды. Алексей молниеносно оглянулся назад. Прямо за спиной отвесно вставали стены равелина, за которые ис должен был ступить ни один немецкий солдат. Эти каменные глыбы давили на него безмерной тяжестью долга. Но если бы даже не существовало ни долга, ни присяги, никакая сила не вырвала бы сейчас из его рук мокрое от пота ложе автомата. Уже было ясно видно, как вражеские пехотинцы ползут, извиваясь, сливаясь с землей. От сознания, что каждая пуля, посылаемая нм, может поразить, уничтожить врага, Алексей был весь как в огне и старательно разряжал диск за диском туда, где угадывались распластавшиеся солдаты. Иногда он касался локтем юного пехотинца, павшего в начале боя, и тогда нажимал на курок с двойной яростью. Он уже почти совсем успокоился, и ему казалось, что теперь все так и останется, что немцы уже не смогут подняться и пойти в атаку, п только приказание приготовиться к рукопашной подсказывало ему, что все это не ограничится простой перестрелкой. Немецкие цепи поднялись сразу, неожиданно и решительно, и тут вдруг все увидели, как их много, так много, что на всей полосе земли, примыкающей к равелину, не осталось свободного места. Солдаты побежали с явным намерением ворваться в окопы. Они стреляли на ходу, иа мгновение приостанавливаясь, швыряли гранаты и все вместе кричали что-то непонятное, но свирепое и грозное, подбадривая и подогревая этим криком самих себя. Бег их был тяжел, головы по-бычьи нагнуты, и весь их вид говорил о том, что они готовы отомстить за расстрелянных.